Восхождение (СИ) - Тыналин Алим - Страница 27

Орджоникидзе впился глазами в чертежи, быстро перебирая листы.

— А это что? — он указал на схему оптического прицела.

— Один из критических компонентов, — объяснил я. — С оптикой у нас традиционно слабо. Предлагаю развернуть сотрудничество с Германией и особенно с Чехословакией по этому направлению. Немецкие оптические приборы Цейса и чешские ЧКД — лучшие в мире. Нам нужно либо закупить их технологии, либо наладить совместное производство.

— Хм, разумно, — кивнул Орджоникидзе. — Но как это объяснить товарищу Сталину? Он настаивает на приоритетном развитии отечественной промышленности.

— Скажем прямо, без качественных прицелов танк теряет половину боевой эффективности, — твердо ответил я. — Мы можем закупить технологии и организовать производство здесь, на советских заводах. Это не зависимость, а технологический трансфер. Через два-три года полностью освоим самостоятельно.

Нарком задумчиво потер подбородок, снова возвращаясь к общей схеме танка.

— А боеукладка? Места для экипажа? В прошлых моделях было тесно, люди жаловались.

— Полностью переработали внутреннее пространство, — я показал соответствующий чертеж. — Расширили боевое отделение, улучшили систему вентиляции, добавили пожаробезопасные перегородки между топливными баками и обитаемыми отсеками. Также предусмотрены места для десанта на броне. Специальные поручни и крепления.

Орджоникидзе удовлетворенно кивнул, собирая чертежи обратно в папку.

— Что ж, проект амбициозный. Докладывай все Сталину так же четко и уверенно, как мне сейчас. Он любит конкретику и не терпит расплывчатых обещаний.

Мы вернулись к обсуждению нефтяных вопросов. Я рассказал о перспективах развития месторождений между Волгой и Уралом, будущего «Второго Баку». Чертежи турбобуров сменялись картами геологической разведки, графиками потенциальной добычи, планами строительства нефтепроводов.

Серго внимательно слушал, изредка задавая острые вопросы, уточняя детали, нащупывая слабые места. Его инженерное образование и практический опыт делали его опасным собеседником. Поверхностными объяснениями его не удовлетворить.

— «Второе Баку»… Звучит амбициозно, — наконец произнес он, отодвигая карты. — Но если разведка подтвердит твои прогнозы, это изменит всю энергетическую карту СССР. Внутриматериковые месторождения неуязвимы для потенциального противника.

— Именно! — я почувствовал, что нарком поддерживает мою идею. — В случае войны морская блокада не сможет отрезать нас от нефти. Это вопрос стратегической безопасности.

Орджоникидзе посмотрел на часы:

— У тебя есть еще пять часов до встречи со Сталиным. Рекомендую подготовиться тщательно. Тебе выделят кабинет здесь, в наркомате. Что тебе нужно?

— Доступ к последним данным геологоразведки, связь с Касумовым в Баку и с Рихтером на Татарском промысле, — быстро перечислил я. — И еще хотелось бы кратко побеседовать с товарищем Мышкиным по вопросам безопасности.

Взгляд наркома стал острым:

— Опасаешься повторения бакинской диверсии?

— Предусмотрительность никогда не помешает, особенно когда речь идет о стратегических ресурсах, — уклончиво ответил я.

— Разумно. Все будет организовано, — Орджоникидзе нажал кнопку на столе, вызывая секретаря. — Кстати, ты уже слышал новость? «Правда» опубликовала редакционную статью о турбобуре Касумова. Называют его «революцией в нефтедобыче» и «триумфом советской инженерной мысли».

Я улыбнулся:

— Касумов заслуживает признания. Это его конструкция, я только помог с внедрением.

— Скромность украшает большевика, — усмехнулся Серго, — но мы оба знаем, что без твоей энергии и организаторских способностей турбобур так и остался бы чертежом на бумаге.

Когда вошел секретарь, Орджоникидзе отдал распоряжения о предоставлении мне кабинета и необходимых материалов.

— Удачи с товарищем Сталиным, — напутствовал он меня, крепко пожимая руку на прощание. — И помни. Конкретика, цифры, четкие сроки. Никаких туманных обещаний.

Выходя из кабинета наркома, я мысленно перебирал все, что мне нужно подготовить к встрече со Сталиным.

Предстояло не просто отчитаться о проделанной работе, но и убедить вождя в перспективности новых направлений, получить ресурсы для дальнейших исследований.

И, возможно, самое важное — осторожно напомнить о Дацинском месторождении вблизи КВЖД. Этот регион мог стать ключевым в борьбе за энергетическое будущее страны, если мне удастся убедить Сталина в необходимости укрепления советских позиций на Дальнем Востоке.

Впереди пять часов напряженной подготовки к самому важному докладу в моей жизни. Доклад, который мог изменить ход истории.

Кабинет, выделенный мне в наркомате, находился на третьем этаже и выходил окнами на Мясницкую.

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокие окна, золотил потертую поверхность старинного дубового стола. Стены украшали производственные диаграммы и карта промышленных объектов СССР. В углу располагался массивный несгораемый шкаф для хранения секретных документов, а рядом со столом стоял телефонный аппарат правительственной связи.

Я разложил материалы, мысленно выстраивая структуру предстоящего доклада. Сначала результаты реорганизации Азнефти и внедрение турбобуров.

Здесь у меня есть конкретные цифры, которые любил Сталин. Затем перспективы «Второго Баку».

Карты, прогнозы запасов, экономические выкладки. Потом танковый проект. Здесь придется признать возникшие трудности, но сразу предложить пути решения. И наконец, самое рискованное — Дацинское месторождение и связанные с ним геополитические вопросы.

Минут через десять в дверь постучали. На пороге стоял молодой инженер в аккуратном, но видавшем виды костюме.

— Товарищ Краснов? Меня прислали из геологического отдела с последними данными разведки, — он положил на стол толстую папку. — Здесь отчеты по Татарскому промыслу за последний месяц и предварительные результаты бурения возле Бугульмы.

Я быстро пролистал документы. Новые данные подтверждали мои расчеты: Ромашкинское месторождение даже богаче, чем я предполагал.

— Спасибо, товарищ. Кстати, у вас есть более детальная карта этого региона?

— Найдется, конечно, — кивнул инженер. — Пришлю с курьером.

После его ухода я погрузился в изучение цифр и графиков. Потенциал «Второго Баку» выглядел впечатляюще.

По предварительным оценкам, запасы составляли не менее двух миллиардов тонн. А может, и больше. Тем более, что только я знал точно, где искать.

Вполне сопоставимо с Бакинским нефтеносным районом. При правильной организации добычи к 1940 году можно было выйти на объем в двадцать-двадцать пять миллионов тонн ежегодно.

Телефонный звонок прервал мои расчеты.

— Товарищ Краснов? Говорит Рихтер, Татарский промысел, — раздался в трубке знакомый голос с легким немецким акцентом. — Получил вашу телеграмму. Докладываю: скважина номер восемь дала фонтан! Дебит превышает сто тонн в сутки, нефть высочайшего качества, легкая, малосернистая.

— Превосходно! — я быстро записал цифры на полях отчета. — Как глубина залегания?

— Тысяча восемьсот метров, пробурили за рекордное время.

— Составьте подробный отчет и срочно вышлите, — распорядился я. — И Антон Карлович, начинайте подготовку к расширению. Понадобится оборудовать не менее пятидесяти новых скважин в ближайшие полгода.

— Уже составил предварительную смету, — отрапортовал Рихтер. — Вам потребуется добиться выделения дополнительных фондов на металл и технику. И еще, нам катастрофически не хватает инженеров и буровых мастеров.

— Решу этот вопрос, — заверил я. — Удачи вам. Держите меня в курсе.

После разговора с Рихтером я связался с Касумовым в Баку. Молодой инженер доложил о ходе производства турбобуров и первых результатах установки каталитического крекинга. Его детальный, пересыпанный техническими терминами рассказ я конспектировал, выделяя ключевые цифры для предстоящего доклада.

Около двух часов дня появился Мышкин. Как всегда аккуратный, с непроницаемым лицом и внимательным взглядом, он осторожно прикрыл за собой дверь и положил на стол тонкую папку с грифом «Совершенно секретно».