Похититель детей - Сюпервьель Жюль - Страница 12

Она видела красоту его неподвижного лица, по которому не пробегали эмоции, ей нравились его бледность и черные-черные волосы. Полковник казался Марсель гораздо красивее и мужественнее тех людей, которые заходили к ее матери, сопя в ожидании утех, с их жадными, неугомонными взглядами.

Иногда, пока мальчики играли, она украдкой пробиралась в маленькую гостиную, дверь которой была чаще всего открыта и вела в комнату полковника.

Там она подолгу сидела, обернутая полумраком, не покидавшим гостиную даже днем, потому что ставни были всегда закрыты. Девочка прислушивалась к бумажному шелесту, который долетал из комнаты Бигуа, к его отрывистому кашлю, звяканью чайника с мате о тарелку, вдыхала запах заморских сигар, забредавший сюда в поисках непонятно чего. Звуки, дым, прожилки света, мысли странствовали из одной комнаты в другую! Подобно рекам, встречались два молчания и две души, причем одна из них, точно слепая, бродила рядом с другой, не видя ее, и ей было невдомек, что они соприкоснулись. Пространство наполнялось силой и благородством, какие начинает излучать мужчина, когда за ним наблюдает девочка, тихо сидящая в сторонке.

Затаившись в зеленом кресле, Марсель не шевелилась. Ей нравилось прокатывать в голове мысль, что этому странному, непостижимому человеку, который так добр к ней и к отцу, достаточно сделать три шага, чтобы пройти в гостиную и застать ее, Марсель, врасплох. Впрочем, однажды сюда заглянула жена полковника, и девочка притворилась, что спит.

На следующий день Марсель снова забралась в зеленое кресло и стала прислушиваться к звукам и к своим воспоминаниям. Вместе с куклой, которую дала ей Деспозория.

Сейчас Бигуа снова был в комнате наедине с собой.

Вдруг, откашлявшись вместо предисловия, он произнес:

— Я покинул родину лишь из-за неблагосклонности и зависти президента республики, вот единственная причина.

«Наверное, это обо мне», — подумала Марсель, совсем маленькая в большом и глубоком кресле.

Филемон Бигуа размышлял вслух на испанском языке, проговаривая все то, что не высказывал на людях в силу своей сдержанности:

— В битве при Пьедрнтас моральная победа осталась за мной. Люди бросали цветы мне под ноги.

Чуть погодя он добавил:

— Настоящая жена. Француженка то есть!

— Ну разумеется! Или: Почему бы и нет? Разумеется!

— В этой громадной квартире стоимостью тридцать тысяч франков — ни лошади, ни коровы, ни страуса, ни терутеру[8], ни проволочных ограждений! По крайней мере, хотя бы жаровня у меня есть.

После каждой реплики полковника парижская тишина с ее острой чувствительностью снова ткала покров над комнатой.

— И если уж мне непременно нужна француженка, — в ярости процедил сквозь зубы Бигуа, на этот раз по-французски, — пора отправляться в бордель!

И стал отмерять широкие шаги по комнате.

Марсель, охваченная страхом, метнулась прочь из гостиной.

Деспозория знала, что за мужем водится привычка думать вслух, и на следующий день заняла место Марсель в зеленом кресле, надеясь услышать нечто важное. Однако полковник не произнес ничего значимого — вернее, так сперва показалось Деспозории, и она была рада, что вот уже больше часа его мысли не рвутся наружу, как вдруг ее сразили слова, контуры которых он едва обозначил шепотом. Жена Филемона Бигуа даже не поняла толком их смысла, но уловила в голосе мужа беспредельную печаль. Он обронил ее имя — оно прозвучало до того сиротливо, неприкаянно и беспросветно, путаясь в обрывках смутных, неразборчивых фраз, что Деспозория выронила рукоделие, стараясь заглушить рыдания. Тем временем Марсель уже проскользнула в малую гостиную, чтобы занять свое привычное место, и тут, увидев Деспозорию, точно окаменела — их разделяли лишь пара шагов и сумрак. Девочка неслышно прокралась обратно к двери и вышла. Деспозория не заметила ее.

Застав жену полковника в слезах, она решила, будто тот проговорился, что любит ее, Марсель.

Спустя несколько дней Филемон Бигуа идет на прогулку в Булонский лес вместе с Деспозорией, Антуаном, Джеком и Фредом. Следом едет автомобиль полковника.

Но что же происходит? В двадцати метрах от себя, самое большее в двадцати пяти («от себя» означает от того пространства необъятного земного шара, которое занимают подошвы ботинок полковника), Бигуа чует драму — она только назревает и вот-вот разразится. Дальше события развертываются с молниеносной быстротой, за это время можно лишь сделать четыре вдоха. Незнакомая женщина падает, словно сбитая волной невидимого моря. Ее спутница, с виду похожая на няню, громко вскрикивает. Каштаны вдоль аллеи дрожат и напоминают призраки каштанов.

Антуан прижимается к полковнику, ему хочется прижаться в этот миг ко всем людям в мире, у кого есть сердце. Он видит маму и няню. Бежит к ним.

Бигуа ничуть не удивлен, хотя и не предвидел возможность такой встречи. Будучи нарушителем закона, он радовался, что на аллее больше никого нет. Впрочем, в сотне метров появился охранник: наверное, происшествие насторожило его. Однако полковник рассчитывал все уладить, прежде чем тот подоспеет.

Судя по всему, Антуан уже успел расхвалить полковника Розе. Ее волнение улеглось, и во взгляде нет злобы, хотя смотрит она с подозрением.

Бигуа всегда носил при себе пузырек с нюхательной солью, на случай если один из детей упадет и получит ссадину. Склонившись над Элен, он поднес к ее носу соль, и сознание женщины стало постепенно возвращаться из дальних далей, где оно затерялось вместе с испуганным и прекрасным материнским лицом. Второй раз за свою жизнь Бигуа улыбнулся. Улыбка вышла более чем двусмысленной, учитывая нахлынувшие на полковника чувства, разные и противоречивые.

— Не волнуйтесь, — мягко сказал он, завинчивая серебристую крышечку флакона.

Роза хотела было рассказать все охраннику, но Элен остановила ее слабым жестом руки. Охранник зашагал прочь, по-прежнему сомневаясь, все ли в порядке. Он прислушивался спиной к происходящему на аллее и как будто бы нарочно медлил.

— Як вашим услугам, мадам. — Бигуа протянул Элен визитную карточку.

Женщина, еще не вполне придя в себя, лишь смутно понимала смысл происходящего и крепко прижимала к себе Антуана. Мальчик взял полковника за руку, он гордился им и смотрел на него с благодарностью. Антуан был совсем бледный, и вместе с матерью они казались героями одного трагического полотна.

Элен чувствовала себя совсем слабой и у нее даже не было сил ненавидеть человека, похитившего ее сына.

Над аллеей сомкнулось молчание.

«Как объясниться с этой женщиной? — думал полковник. — Мне совершенно нечего ей сказать. Во всех извилинах мозга у меня не найдется ни одного уместного ответа!»

Внезапно Элен заговорила — очень быстро. Слова так и брызнули, точно слезы.

— Но почему, почему вы сделали это?

Деспозория, вся заплаканная, склоняется к матери Антуана и говорит ей что-то на ухо. Что она говорит? Чем оправдывает поступок мужа? Мы видим только лица обеих женщин, которые оживленно разговаривают и жадно слушают друг друга.

— Скажите лишь слово, мадам, — обращается полковник к Элен, — я позову охранника и сдамся в руки правосудия.

Наступает долгая тишина.

— Прошу вас, не впутывайте полицию... во все это, — произносит наконец Элен. — Мне нужно побыть одной и собраться с мыслями.

Она встает и озирается вокруг в поисках такси.

Деспозория предлагает машину полковника.

— Нет-нет, спасибо, не стоит! — с горячностью отказывается Элен.

— Давай же, мама, — уговаривает Антуан.

Элен посмотрела на Розу, и в конце концов они сели вместе с Антуаном в автомобиль Бигуа. И Гумерсиндо повез их домой.

Вернувшись, Элен заперла на ключ дверь квартиры и для надежности еще защелкнула задвижку. Посадив Антуана к себе на колени, она всем телом прильнула к нему. И уже готова была сказать: «Ну, рассказывай же все, все как есть. Рассказывай скорее». Однако ее сердце, физическое сердце, мрачно заявило о своем плотском протесте. Радость была для него неотличима от боли, сердце пребывало в растерянности, и все чувства слились в страдание.