Похититель детей - Сюпервьель Жюль - Страница 10

Вняв здравому смыслу, полковник сказал громко и уверенно, как и положено главе семейства:

— Ну что же, не стесняйся, милая моя. Ступай вместе с няней в прихожую и встречай мою жену, прыгай по диванам и делай все, что хочешь.

Полковника переполняли чувства, и ему казалось, он не выражает их по-настоящему, не раскрывает всю их полноту, тем более что слова зачастую вырывались у него слишком поспешно, еще не успев впитать в себя оттенки переживаний.

Девочке не было страшно. Она с любопытством разглядывала мебель в прихожей. Смотрела на лучезарные, сочные картины с танцующими гаучо, которые будто явились из воображаемого мира. Она подошла ближе и прочла имя художника: «Фегари». Впрочем, скорее «Фигари».

В голове у Марсель вертелись мысли: «Что будет, когда мама вернется домой? И куда полковник отвел папу? Что это было за мрачное здание?» Она хотела выяснить это у торговца дровами и спичками, возле чьей лавки ее обнаружил Филемон Бигуа. Как раз поэтому она и вышла из машины. А еще потому, что ей стало немного страшно. И потому что хотелось приключений и было занятно почувствовать себя взрослой и самостоятельной, доказать всем, что она уже не ребенок, которого жестко приструнивают.

В прихожую вошла красивая смуглая женщина в ярком Мадрасе на голове и, одарив Марсель улыбкой, сделала легкий реверанс, причем очаровательный, явно подбадривая девочку. Но зачем она подбадривает ее? Может быть, тут есть другие дети? Старше Марсель? И вдруг среди них мальчики? А какая у полковника жена? Она скоро должна прийти, и от этого Марсель чувствовала себя спокойнее и увереннее. Дверь в одну из комнат была приоткрыта. Толкнув ее, девочка вошла внутрь. Интересно, для чего им этот зал с громадным камином? Пузатый чайник, весь черный от копоти, важно покачивался над огнем. А какие стулья — подумать только! Обиты некрашеной коровьей кожей. Вон там, в углу, — просто жуть! — два бычьих черепа, с рогами, и, похоже, они прекрасно там устроились, им вполне уютно. Повсюду горшки с чертополохом, и его синие цветы превращают комнату в настоящий сад. На стене висят две гитары, изящные красавицы с плавными силуэтами. Рядом портрет полковника верхом на лошади — он командует сотнями каких-то рогатых животных. Возле этой картины примостился еще один портрет Бигуа: здесь он тоже в штатском, а вокруг — целое полчище вооруженных копьями людей, и выглядят они свирепо. Где же очутилась Марсель? Что это за дом? Может быть, следует поостеречься? Или надо удивляться? А вдруг лучше поскорее уносить отсюда ноги, бежать без оглядки от этих дикарей, таких вежливых, учтивых и с утонченными манерами? Марсель приоткрыла дверь в соседнюю комнату. Оказывается, оттуда можно попасть прямо в прихожую. Теперь девочке ясно, как устроена квартира. Раньше она и представить себе не могла, что в самом центре Парижа, в квартале, который она знала вдоль и поперек, есть такие просторные и таинственные жилища. Сперва ей показалось, что в прихожей никого нет, но потом сквозь полумрак она заметила кого-то. Еще один смуглый слуга! И он тоже добродушно улыбается. Все здесь словно сговорились — только и делают, что ободряют и успокаивают ее. Но погодите, почему этот человек дежурит у входной двери? Неужели ему приказали сторожить девочку, если она вдруг попытается сбежать? Интересно, он стал бы угрожать ей длиннющим ножом? Или все с той же добродушной улыбкой позволил бы выскользнуть наружу?

Марсель тихо закрыла дверь в прихожую — слуга так и продолжал приветливо смотреть на нее. Потом девочка подошла к окну, которое выходило на бульвар. Дождь, до боли знакомый, верный себе и извечный, щедро поливал Париж, улицы стали полноводными, по ним текли мутные потоки, тоже до боли родные, всегдашние. Марсель глядела на знакомые серые дома, на церковь, что высилась над ними, на молочную лавку, и ресторан, и парижские такси, и трехколесные велосипеды, на которых разъезжали торговцы, и гордые автомобили, прохожих, разносчиков газет и парижские зонты. Достаточно было лишь сделать едва заметный знак рукой за этой завесой дождя, чтобы сюда явился полицейский, а вслед за ним целая толпа любопытных, и хозяева местных магазинов, и представители правосудия. Марсель нечего бояться. Вся Франция оберегает ее и поднимется на защиту, и тогда несдобровать этим иностранцам, которые поселились возле сквера Лаборд по милости французского правительства. Полковник проявил великодушие, приняв в девочке участие и позаботившись о ее судьбе, — спас от матери и проводил отца в какое-то здание, где, похоже, тот рад был очутиться.

Бигуа между тем, оставшись в комнате один, долго размышлял над событиями этого дня.

«Отчего я так взволнован и не нахожу себе места? Разве на душе бывает неспокойно, когда совершаешь правильный поступок?»

Вернувшись с улицы вместе с Антуаном, Джеком и Фредом, Деспозория сильно удивилась, когда обнаружила дома новую находку своего мужа.

— Ты мог бы предупредить меня заранее, дорогой мой.

Впервые за все время их брака Деспозория как будто бы засоряла супруга — впрочем, лишь слегка.

— Откуда же я мог знать, как обернется дело?

И полковник рассказал ей о недавних происшествиях, обойдя стороной, однако, все то, что касалось матери Марсель.

— Ну что ж, пойду провожу ее в ванную, — сказала мадам Бигуа словно бы в знак примирения.

И попросила няню не жалеть мыла на «эту девчурку».

Посадив Марсель в ванну с гербом полковника, няня-англичанка старательно намыливает девочку, такую светлокожую, хрупкую, тонкую. Но потом, внимательно оглядев ее тело от макушки до пят, говорит:

— А вообще вы уже достаточно взрослая, чтобы мыться без моей помощи. — И в ее голосе можно уловить нотки раздражения.

Англичанка отходит в сторону и садится в углу ванной комнаты, отвернувшись от девочки.

Обнаружив Марсель в доме, Жозеф почувствовал укол ревности, ведь он привык быть в центре внимания. В Марсель же сразу вспыхнуло любопытство при виде этого бледного долговязого паренька — он вошел и, швырнув книги на кресло в прихожей, принялся гонять мяч, едва не задевая люстру и картины под стеклом.

Марсель не ожидала встретить в семье полковника такого взрослого мальчика. Его резкие манеры, угловатость и полное безразличие, какое Жозеф пытался демонстрировать к новенькой, отталкивали ее.

Полковник с женой обошлись без церемонии знакомства и не стали со всей важностью представлять Марсель другим детям; они даже не стремились выделить ее среди остальных или обратить на нее особое внимание — все происходило само собой, с креольской непринужденностью, жизнь текла в своем привычном русле. Няня лишь сказала, что теперь дети могут играть вместе, и закрыла все шесть дверей прихожей — пусть ребята не стесняются.

Марсель молча сидела в углу. Одежду для нее пока не сшили, и на девочке было вишневое кимоно Деспозории, отчего полковник разволновался еще сильнее. Однако он не захотел обсуждать с женой столь деликатный вопрос и прошел мимо, сделав вид, будто не заметил наряда Марсель. На деле же Бигуа до самого вечера только и думал что о платье для девочки: еще два часа назад он и не подозревал о ее существовании, и вот она сидит, укутанная в кимоно его жены! До сих пор с этим кимоно у него не было связано никаких воспоминаний, которые пробуждали бы что-то в душе, а теперь оно стало частью удивительнейшего приключения!

Полковник снова прошагал через прихожую, свернул в коридор, вошел к себе в комнату и, стоя у зеркала, скорчил жуткую гримасу, которая должна была обозначать удовлетворение, и сказал себе: «Все хорошо». Потом направился к Деспозории и обнял ее — без всякого повода. Жена изумленно посмотрела на него: обычно полковник был скуп на нежности и обнимал ее разве что в предвкушении супружеской ласки. Она недоумевала: неужто он сейчас запрет все двери комнаты и увлечет ее за собой на кровать — прямо сейчас, в шесть часов вечера, когда за стенкой скачут дети, которых им не удалось произвести на свет.

Но Филемон Бигуа лишь взял из шкафа книгу об уходе за грудными детьми. С недавних пор его интересовал вопрос отлучения младенцев от груди, и, хотя полковник вовсе не рассчитывал на появление в доме грудного ребенка, ему не терпелось выяснить, когда же все-таки следует прекращать вскармливание — в год и три месяца или в полтора года. Но сегодня Бигуа не мог одолеть и трех строк. Он думал: