Барин-Шабарин 3 (СИ) - Старый Денис - Страница 30

— Вы так уверены? Барышня что-то вам сказала такого, о чем вы нам не поведали? — с некоторой неуверенностью в голосе спрашивал Самойлов.

Впрочем, это уже не имело никакого значения. Слова прозвучали, руки пожаты. А Михаилу Ивановичу Самойлову не нужно было даже произносить, что на кон в свою очередь поставит он. Все, почти тысячу семьсот рублей, что проиграл Печкуров — это был проигрыш именно своему товарищу, лейтенанту Самойлову. Так что долг и оказался ставкой по умолчанию.

— Господа, я считаю, что такое пари бесславное и нечестное! — решился-таки высказаться молодой мичман Коровкин.

— Вы, в таком случае, можете покинуть наше общество, — несколько брезгливо сказал Печкуров. — Но знать должны, что сказанное в мужском обществе тут и остается.

Коровкин в этом обществе был, скорее, объектом для отработки скабрезных шуток, а порой его привлекали в компанию лишь потому, что мичман готов был потратить на увеселение всех офицеров последние свои деньги, которые с большим трудом давались далеко не самой богатой матушке. Та готова была даже голодать, но чтобы всё поместье, принадлежащее Коровкиным, работало исключительно для отсылки денег единственному сыну.

Печкуров же, пусть и улыбался внешне, являя собой образец самоуверенного ловеласа, внутренне, конечно же, сильно переживал. Но у него не оставалось выбора. Карточный долг — превыше всего! И позора от неуплаты этого долга Александр Печкуров страшился более, чем прослыть тем, кто предаст позору девицу. Так что он выходил на охоту.

Ещё были танцы, был разговор с Алексеем Михайловичем Алексеевым, который общался с Печкуровым так, словно уже договорился с ним о браке со своей племянницей. Александр знал, что нужно говорить родителю пассии. Так что имения, что принадлежали Печкуровым, описывались как образцовые, богатые, перспективные. Правда, Алексеев быстро понял, что офицер почти что и не разбирается в устройстве поместий, но снисходительно сделал скидку на то, что тот молод и служит Отечеству, потому… Хотя нет, все равно разбираться должен.

А на следующий день, подготовившись, даже выучив несколько новых стихотворений, облив себя французской водой, Печкуров направился в дом Алексеевых. У него в руках был изящный, но небольшой букет цветов, усы подстрижены, вороного крыла волосы уложены настолько аккуратно, что и специально изъяна не найти.

— Мы рады приветствовать вас, господин Печкуров, в нашем доме, — на крыльце, как почётного гостя, лейтенанта встречал Алексеев, а за его спиной, смущаясь, стояла Елизавета Дмитриевна.

— Это честь для меня! Уважаемый Алексей Михайлович, несравненная Елизавета Дмитриевна, — проникновенно произнёс Печкуров, прикладываясь к ручке Лизы.

Этот поцелуй, должный быть лишь данью этикета, оказался на грани приличия. Печкуров задержался на ручке Елизаветы, стараясь нежно, при этом продолжительно, облобызать кисть девичей руки. Елизавета раскраснелась, но руку не убирала. Она ждала, что сейчас дядюшка сделает ей замечание, вновь будет укорять, ругать, воспитывать. Но ничего подобного не произошло. И впервые Елизавета Дмитриевна почувствовала себя истинно свободной. Она даже сама не понимала, чего больше ей хочется: стать замужней женщиной и при этом получить в большей степени свободу или же венчаться, потому что офицер ей действительно нравился?

Печкуров умел вести себя на публике, он умел очаровывать, и не только женщин. Ведь важнее показаться достойным и очаровать мать девицы, а если таковой нету, то можно и тётушку. А ещё важно не забывать про дядю, льстить ему, намекать и прямо обещать большие выгоды от общения с Александром. Он показывал свою эрудированность, начитанность, продекламировал стихи, Печкуров был галантен и, словно герой, сошедший со страниц любовного романа, то и дело бросал томные взгляды в сторону Елизаветы, не забывая при этом тяжело дышать и таинственно улыбаться.

И Лиза таяла… Вместе с тем, Александр Печкуров прекрасно осознавал, что уже скоро, возможно, завтра, в крайнем случае, послезавтра, но Алексеевы покинут Севастополь, а, значит, он может проиграть пари.

— Милая, несравненная Лизонька, не составите ли мне компанию и не пройдёте ли со мной в сад, чтобы насладиться чудным вечером и прохладой ночи? — будто бы нечаянно касаясь пальчиков девушки, шептал Печкуров.

Лиза смотрела строго впереди себя, будто рядом и не было Змия-Искусителя, она, казалось, и не моргала. Грудь девушки вздымалась, всё рациональное в ней тонуло в неге ожидания эмоций, чувств. Она была практически уверена, что если сейчас пойдёт с Печкуровым в сад, то там услышит слова признания. Возможно, он даже попросит её руки. И только этого она и ожидала, томимая самой возможностью любви.

Парочка вышла на улицу. Лёгкое белоснежное платьице Лизы начало волноваться от порывов ветра, и она, чуть прикрыв глаза, ожидала момента. ОН держал ЕЕ за руку, ОНА была готова слушать.

Вот прямо сейчас, как думала Лиза, Александр скажет ей те самые слова, а завтра будет лучший день в её жизни, потому как дядюшка и Саша сговорятся о том, чтобы продолжить не такой уж быстрый и лёгкий процесс сватовства. Но, неожиданно для Елизаветы Дмитриевны, Саша, Александр Николаевич Печкуров, дёрнул её за руку и повлёк за собой дальше. Девушка, опешив от такого обращения и от того, что её ожидания пока никаким образом не оправдываются, поплелась за ловеласом.

На кону у Печкурова стояло очень многое, и он был практически уверен, что, если сейчас не проявит настойчивость, то Лиза может всполошиться и отказаться с ним идти куда-либо дальше. Действовать необходимо быстро, решительно, при этом стараться обойтись не слишком грубо. Но Лиза не должна даже опомниться, как уже окажется в объятьях Александра.

Место, куда должен был привести девушку Печкуров, было определено им заранее. Да и сад был столь мал, что выбирать укромное местечко не представлялось возможным. В метрах пятидесяти от раскидистого дерева шелковицы, чьи коны под тяжестью свисали до земли, и где под тенью дерева стояла резная скамейка, находились два наблюдателя. Сослуживцы уже не верили Печкурову на слово, да и нешуточные деньги стояли на кону. Поэтому Савельев на грани вызова на дуэль настоял на том, что он должен сам стать свидетелем, как рассчитывал сам спорщик, поражения Печкурова. Савельев и ещё один приятель из компании уже изрядно выпили и ждали результата. Ну, не находиться же им в засаде трезвым, невесело!

Все прекрасно понимали, что-то, что сейчас происходит — бесчестно даже и не только для офицера. Понимали, но пути назад уже не было. Савельев давно хотел заставить Печкурова поставить на кон того коня, который был гордостью Александра Николаевича, и которого Савельев не мог себе позволить, потому как, по сути, был относительно беден, а поместье его батюшки уже дважды было заложено за долги.

Так что, когда стоял выбор, оставаться ли честным малым или же поправить своё финансовое положение, а перстень, который был поставлен на кон Печкуровым, можно было продать не менее, чем за полторы тысячи рублей, Савельев, до того бывший почти во всём порядочным человеком, пренебрёг своими принципами и сейчас прикладывался бутылке с вином, будто заливая этой жидкостью тот пожар досады и негодования, что вот-вот может вспыхнуть в груди офицера.

Елизавета Дмитриевна уже сменила свой взгляд с томного, предвкушающего некое таинство, на испуганный. Она не шла, её вели. Не были бы ожидания девушки столь приятными и пленяющими всего несколько минут назад, она давно бы уже закричала, она бы расцарапала лицо этому офицеру, но теперь ей сложно расставаться со своими мечтами.

— Куда вы меня ведёте? — смогла найти себе силы и спросить Лиза.

— Милая Лиза, я увидел вас и влюбился, вы светоч моих дней, вы звезда, указывающая мне путь, — бормотал Печкуров не слишком даже выразительно, продолжая настойчиво увлекать девушку в укромное место.

Теперь Лиза уже не слышала в его словах правды, Печкуров же, увлечённый процессом, ведомый своими страхами проиграть пари, даже не замечал, как с силой сжал кисть правой руки девушки. Ведь победа — вот она, уже близко. Ему не нужно прямо здесь лишать невинности — это ещё не оскорблённое, незамутнённое грехами создани всё же нравилось лейтенанту, но не настолько, насколько нравилась ему идея рассчитаться с долгами, при этом остаться при перстне и любимом скакуне.