Незваная (СИ) - Скворцова Ксения - Страница 21

— Ступай, я принесу.

После мимолётного колебания Мстислава кивнула и поспешила в баню. Когда княжна вошла, старик уже успел раздеть Ратмира, и Мстиша едва не споткнулась на пороге, так голое, болезненно худое, неподвижное тело напоминало мертвеца. Превозмогая отчаяние и страх, княжна подошла ближе.

Тихо хлопнула дверь. Кроме холстин Незвана принесла ларец, в котором Шуляк хранил свои снадобья. Мысль о том, что девка видит Ратмира обнажённым, неприятно кольнула да тут же погасла на задворках ума. Нынче Ратмир был не княжичем и не её мужем. Нынче он был, как говорили Шуляк и Незвана о людях, приходивших за их помощью, недужным.

Разбавив холодную воду горячей, Мстиша взяла чистую тряпку и принялась осторожно, как если бы она обмывала новорождённое дитя, стирать с тела Ратмира грязь и кровь. От вида и запаха нечистот сразу подступила дурнота, и Мстислава ненавидела себя, но по-прежнему ничего не могла поделать с собственным естеством. Когда она дошла до раны на бедре, ей пришлось спрятать нос в сгибе локтя, чтобы сдержать рвотный позыв. В тишине было явственно слышно, как презрительно усмехнулась Незвана.

Всё время, пока Мстислава обмывала Ратмира, Шуляк шептал заговоры. Он успел закурить пучок трав, и баня наполнилась запахами полыни, можжевельника и ещё чего-то незнакомого, терпкого и горьковатого. Старик велел Мстише развести огонь в банной печи, а сам подозвал к себе Незвану и вполголоса сказал ей что-то. Девка кивнула и принялась доставать из ларца склянки. Вместе они сначала ещё раз тщательно промыли рану, а потом Шуляк стал накладывать мазь. В носу защипало от острого запаха.

Снова вошла успевшая отлучиться Незвана. Она принесла сумку, где что-то звякнуло, и большой шерстяной плащ, которым они укрыли Ратмира. Огонь разошёлся не настолько сильно, чтобы в бане потеплело, но, кажется, это и не было целью колдуна. Порывшись в сумке и вынув из неё железный прут, приплющенный на конце, он подошёл к печи и сунул его в огонь. У Мстиславы перехватило дыхание: она начала догадываться, к чему шло дело.

— Держать? — спросила Незвана, когда Шуляк поднялся и направился к Ратмиру.

— Никуда не денется, — мотнул головой старик, — слишком слаб.

Опустившись на колени возле княжича, он отодвинул накинутый плащ и спокойным, уверенным движением прижал раскалённый прут прямо к ране. Раздалось шипение, а следом до ноздрей Мстиши донёсся нестерпимый смрад: смесь запахов нагретого воска, застарелого гноя, палёной шерсти и горелого мяса. Этот, последний, против воли напомнил о пирах отца и зажаренном до румяной корочки барашке, и одна мысль о том, что Мстислава могла в такой миг подумать о еде, заставило содержимое желудка подняться к самому горлу. Княжна зажала рот ладонями, давя подступившую рвоту.

Доселе неподвижно лежавший Ратмир дёрнулся и застонал от боли. Забав о дурноте, Мстислава бросилась к мужу.

— Обожди, почти закончил, — хмуро велел Шуляк, и Незвана перехватила княжну. Хотя Мстиша и понимала, что колдун лечит Ратмира, было трудно безучастно смотреть на его страдания.

Наконец волхв убрал железо и нетерпеливо махнул рукой. Незвана выпустила Мстишу и проворно подала ему скляночку и тряпицу. Шуляк вылил на прижжённую рану сладко пахнущее облепихой масло и наложил на неё чистую ветошь. Перевязав бедро постанывающего Ратмира, он укутал его в плащ, подхватил под мышки и знаком велел Мстише помочь ему.

— В тепло его теперь нужно.

Они отнесли Ратмира в избу и уложили на Мстишину лавку. Княжна одела мужа в старую и заношенную, но чистую рубаху, что подала ей Незвана. Сама Мстислава устроилась на полу возле Ратмира. Она принесла свежей воды и, смочив в ней тряпку, осторожно отжала несколько капель в иссохшие губы мужа. Теперь тело княжича горело, и Мстиша едва успевала отирать испарину с его взмокшего лба.

— Что я ещё могу сделать? — спросила Мстислава Шуляка, когда Незвана почти насильно отвела её к столу, чтобы та хоть немного поела.

— Только молиться Великой, — мрачно ответил колдун.

Это была одна из самых долгих ночей в Мстишиной жизни. Больше всего она боялась заснуть и, проснувшись, увидеть, что Ратмир умер. Или снова обернулся волком. Или что всё оказалось лишь мороком, привидевшимся Мстиславе, когда она в очередной раз задремала за прялкой. Поэтому княжна снова и снова прикасалась к мужу, и ощущение его охваченного жаром тела под пальцами, в иной раз испугавшее бы её до смерти, нынче приносило облегчение. Если он был горячий, значит, живой.

Мстиша на удивление быстро приняла превращение Ратмира. Всё её существование в последние дни было сосредоточено лишь на нём одном, но теперь, когда всё свершилось, она словно не заметила этого. Мстислава простодушно полагала, что, стоит Ратмиру обернуться человеком, как её мытарства закончатся. Но, кажется, они только начинались.

Как ни крепилась Мстиша, стараясь не поддаться сну, её всё-таки сморило. Княжна подскочила на месте от испуга: ей показалось, будто она сейчас упадёт. Быстро хлопая глазами под стук неистово заходящегося сердца, она огляделась вокруг. Шипя и трескаясь, догорала очередная лучина — нынче Незвана даже не ворчала, что Мстиша извела целый ворох, — с печи доносились тихое посвистывание Шуляка и сопение девчонки. Чуть успокоившись, княжна перевела взор на Ратмира и едва не вскрикнула. Он смотрел на неё со слабой, но такой знакомой и, казалось, уже навечно забытой улыбкой.

Мстиша схватила мужа за руки.

— Родная, — прошептал он, и в его изломанном, почти неузнаваемом голосе было столько нежности, что к горлу подступил ком. — Не плачь, не надо, — выдохнул Ратмир, и Мстиша, сдерживая рыдания, попыталась улыбнуться. Но судорожная улыбка дала трещину, и, всхлипывая, княжна уткнулась в горячие ладони мужа. Он гладил её по трясущимся плечам и голове. Мстиша изо всех сил пыталась сдержаться, но её горе и вина, копившиеся всё это время, хлынули под весом внезапно навалившегося счастья, словно жито из прохудившегося мешка.

— Прости меня, прости, прости, — без конца повторяла она. Слёзы мешали говорить, и Мстиша боялась, что Ратмир не поймёт, но он услышал.

— Не надо, не плачь. Всё минуло. Мы вместе, и это главное.

— Ты сможешь простить меня? — подняла заплаканное лицо Мстислава, и сбившийся платок соскользнул с её головы, обнажая неровные короткие пряди.

— Я простил тебя, давно простил, — выдохнул Ратмир. Воспалённый взгляд княжича обежал лицо жены, и брови изумлённо надломились над переносицей. — Что с твоими волосами?

Мстислава всхлипнула, но сразу взяла себя в руки. Вытерев мокрые щёки ладонью, она поправила платок, пряча уродливую причёску.

— Ничего, отрастут. Зато ты вернулся ко мне.

Ратмир слабо улыбнулся.

— Конечно, отрастут. — Его голос стал глуше, а руки, сжимавшие Мстишины пальцы, медленно разжались. Взгляд Ратмира помутнел. Княжич точно перестал видеть Мстишу, а потом и вовсе закрыл глаза. По его лбу стекли две струйки пота.

— Что с тобой? — встревоженно спросила Мстислава, торопливо вытирая лицо мужа. — Любый мой, родный, что с тобой?

— Жарко, — прошептал Ратмир и дёрнул головой. — Ничего, отрастут. Главное, что… Как же жарко…

Слова княжича постепенно становились всё менее разборчивыми, и вскоре с губ Ратмира слетал лишь бессвязный бред.

И снова потянулась бесконечная вереница дней и ночей. Иногда Мстиша даже не замечала, как одни перетекают в другие. Вся её жизнь сосредоточилась вокруг мужа, которого пожирала безжалостная лихоманка. Несмотря на то, что рана понемногу заживала, отчего-то Ратмиру всё равно не становилось лучше. Тот миг, когда княжич пришёл в сознание, так и остался единственным, и Мстислава делала, что могла: просиживала над мужем сутками, обмывала, расчёсывала отросшие кудри, по капле поила его водой и мясным отваром и по совету Шуляка прикладывала к обжигающе горячему лбу лёд. Но ничего не помогало. Ратмиру не становилось хуже, но и не делалось лучше.