Незваная (СИ) - Скворцова Ксения - Страница 19

Мстиша с усталым любопытством перевела глаза на Шуляка, приготовившись слушать, какую цену он заломит на этот раз, но как ни странно, волхв лишь поморщился и отмахнулся.

— Погоди благодарить, успеется ещё. Пусть сперва Великая Пряха рассудит, решит её судьбу. Что смог, я сделал. А платы мне никакой от тебя не надобно.

Волотко смиренно кивнул и, укутав жену и одарив её напоследок долгим взглядом, неохотно надел шапку. Вскоре Мстислава и колдун уже ехали обратно. Путь назад показался княжне короче. Возможно, Волотко спешил ещё сильнее, не желая оставлять жену, а, может, дорога с каждым разом становилась всё более укатанной. Когда они добрались до росстани и спешились, где-то неподалёку раздался волчий вой. Мужчины переглянулись.

— Поезжай, — коротко приказал Шуляк молодцу. Тот попытался возразить, но колдун не стал даже слушать: — Оставишь тут кобылу — волки зарежут. Поезжай к жене, а о нас не беспокойся — меня зверь не тронет, сам знаешь.

Волотко посмотрел на волхва с почтительным страхом и благодарностью. Поклонившись так низко, что его пальцы ткнулись в снег, он торопливо развернул лошадь и через несколько мгновений уже мчался в сторону деревни.

Мстислава, еле стоявшая на ногах, тяжело вздохнула. В слабом свете проглядывавшего из-за еловых вершин месяца очертания наступавшего со всех сторон леса казались зловещими, но сил бояться не осталось, и она послушно поплелась за стариком.

— Почему тебя не трогают звери? — устало спросила она маячившую впереди спину Шуляка. Волчий вой стих, и в ночной тишине слышалось только мерное поскрипывание снега под их ногами. Мстиша с завистью смотрела на валенки колдуна — её сапожки вымокли и совсем не грели.

— Таков я уродился, — глухо буркнул волхв через плечо, — умею договориться со всякой лесной тварью.

Мстислава удивлённо хмыкнула:

— Надо же, дар какой.

Шуляк вдруг резко остановился, так что княжна едва не врезалась в него и, повернувшись, злобно прошипел:

— Кому дар, а кому и проклятье!

Мстиша, изумлённо отшатнувшись, нахмурилась и недоверчиво проговорила:

— Разве может подобное умение проклятием обернуться?

Но Шуляк мрачно зыркнул на неё из-под насупленных бровей и продолжил путь. Спотыкаясь и то и дело увязая в снегу, они, наконец, добрели до дома. Незвана сонно выглянула из-под тёплого одеяла и, повернувшись на другой бок, снова засопела.

Несмотря на поздний час, сна не было ни в одном глазу. Мстиша подошла к печи, чтобы вздуть огонь. Ещё несколько седмиц назад она даже не знала, как это делается, а нынче привычным движением открыла заслонку и затеплила лучину от тлевших в загнётке углей. Вытащив спрятанный тут же горшок со щами, оставшимися от ужина, княжна поставила его перед тяжело опустившимся на лавку стариком. Ничего не говоря, Шуляк взял из-под рушника краюху хлеба и, прижав её к груди, отрезал два больших ломтя. Если кто-нибудь сказал бы Мстиславе, что в её жизни наступит день, когда она станет хлебать из одной посудины с дремучим деревенским стариком, она бы ни за что не поверила. Пожалуй, от самой мысли её могло бы стошнить. Однако нынче такова была Мстишина жизнь.

Доев, волхв неодобрительно покосился на лоб княжны и, рассеянно коснувшись его, Мстислава нащупала шишку.

— Совсем ты хилая, — презрительно изрёк колдун, сыто вытирая усы.

Возмущение, зревшее внутри Мстиши, словно перебродившая брага в тесной бочке, наконец взорвалось и ринулось на волю:

— Вместо того, чтобы спасибо сказать, что с тобой в ночь потащилась в такую даль по морозу да под волчий вой, ты мне пенять удумал?! Мог бы сразу Незванку взять, уж она бы тебя, поди, не подвела и оземь падать не стала бы!

— Мог бы, да решил поостеречься. Кто знал, вдруг у Домашки хворь прилипчивая.

Откровение волхва застигло Мстиславу врасплох, и она застыла с открытым ртом.

— То есть выходит, Незвану ты поберёг, а меня не жалко? — опешив, догадалась она.

— Выходит, что так, — бесстыдно усмехнулся Шуляк.

— За что ты так меня ненавидишь? — поражённо прошептала Мстиша.

— Слишком много чести, ненавидеть тебя, — хмыкнул Шуляк, но, противореча равнодушным словам, голос волхва зло дрогнул, и Мстислава прищурилась.

— Я ведь не сделала тебе ничего дурного! — воскликнула она. — Всё, чего я хочу — лишь спасти мужа. За что ты так на меня взъелся?

— Спасти мужа?! — прикрикнул колдун, но, бросив быстрый взгляд на заворочавшуюся на полатях Незвану, опомнился и понизил голос: — А кто его погубил?

— В том я виновата, но не перед тобой, а перед ним! — вздёрнула подбородок Мстислава.

— Считаете, будто закон вам не писан, — точно не слыша Мстишу, всё сильнее кипятился старик, — что можете творить всё, что взбредёт в ваши княжеские головы!

— И это говоришь ты? Ты, бездумно рушащий чужие жизни?

Колдун даже захлебнулся от негодования:

— Не говори того, чего не знаешь, соплячка! Если чья жизнь и была разрушена, то только моя!

Мстиша недоверчиво хмыкнула. Возможно, виной всему была тяжёлая бессонная ночь, но за всё время своего пребывания у Шуляка княжне ещё не приходилось видеть его таким взволнованным и несдержанным.

— Разрушена? Твоя? — язвительно переспросила она.

На миг в глазах волхва вспыхнула ярость, но Мстислава почувствовала, что она была направлена не на неё, а на кого-то иного. Опустив взор на сложенные в замок жилистые руки, старик негромко заговорил:

— Мой отец был пастухом. Не никчёмным бездельником, каких только и встретишь нынче. Нет, он был настоящим пастухом, который знал. Он брал такие отпуска, что за всё лето скотина не то что не плутала — ни царапинки не было. Всё батюшкиному стаду нипочём: и змеи, и камни, и колючки, потому что отец праведно жил и чтил обычай, как деды заповедовали. Ни грибов, ни ягод в лесу не трогал, веток не ломал, рыбы не удил да зайцев не ловил, своей одежды на поскотине не носил, через изгородь не перелезал, а уж о том, чтобы слово бранное молвить или зелёное вино пить, так о том отец и в обычное-то время подумать не мог.

Но кроме пастушеского знания у отца было ещё одно средство, благодаря которому зверь обходил его стадо за версту. Этим средством был я.

Мать говорила, всё случилось потому, что я родился в волчий день, в самую тёмную пору на границе осени и зимы, когда в наших краях не едят скоромного, а хороший хозяин закалывает на пороге чёрную курицу. С тех самых пор, как я помню себя, я умел слышать лесных тварей и говорить с ними. Я мог приманивать и отваживать зверей, а они никогда не трогали меня. Умение не было моей заслугой, я просто появился на свет с этим чувством так, как иные появляются со зрением и слухом. Мои родители, как и ты давеча, считали это даром…

Шуляк горько усмехнулся и глубоко вздохнул. Его сплетённые пальцы шевелились будто сами собой, точно им давно наскучил рассказ старика, и они зудели, изнемогая от непривычного безделья.

— Как только отец с матерью узнали про мою, как они называли, силу, не было ни единого лета, которое бы я не провёл вместе с отцом на поскотине. Я оберегал стадо от зверья, а отец — от остальных напастей. Только хоть мал огонёк, а всё дым виден. Потихоньку прознали люди, и слава обо мне стала гулять на многие вёрсты окрест. Так и дошла весть до нашего князя.

Мстиша нахмурилась, и, точно почувствовав это, волхв впервые посмотрел на неё.

— Не твой родич. В других краях я родился. Впрочем, по мне, всё едино.

Больно любил наш князь ловы, пропадал в полях и лесах днями и ночами. Нет, чтобы о людях своих радеть, куда там, — в сердцах махнул рукой Шуляк. — Что говорить, скверный был князишко. Прознал он про меня и захотел сманить к себе, чтобы я загонял ему дичь. Сам вместе со всей свитою заявился в нашу бедную избу и упросил отца с матерью отпустить меня. Ненадолго, на одну только осень. Кто осмелится отказать князю? Вот и родители мои не сумели, наказали лишь, как натешится князь да чернотроп минует, чтобы домой возвращался. Пообещал я, да слова не сдержал. Вот уж настрелял князь зайцев в узерк, вот упал первый зазимок, вот лютые морозы ударили, а я и думать забыл о родной деревне, о тёмной закопчённой избе, о тесноте и запахе кислых кож. Совсем я был мальцом, десять зим мне только сверсталось, и легче лёгкого было меня увлечь, сбить с толку. Как в ловах перерыв выдался, князь удумал новую забаву. Слышал он, что заморские правители имеют при себе звездочётов и знахарей, вот и решил из меня доморощенного волхва сотворить. Стал грамоте учить, книги мудрые давать, к старухам-шептухам водить, чтобы я их науку перенял. Только бестолковый князь тот был. В собственном уме-то порядка никогда не держал, разве мог другого чему научить? Едва начинал я схватывать вершки, как у него тут же появлялась иная прихоть. Стоило мне немного вникнуть в науку, как отвлекал меня князь на игры да гуляния.