Незваная (СИ) - Скворцова Ксения - Страница 18

— Со мной отправишься! Пособишь в случае чего!

Все взгляды в избе устремились на оторопевшую княжну: Незвана смотрела с уязвлённым недоверием, Волотко, только теперь заметивший незнакомую красавицу, с почтительным изумлением. Мстиша, даже в такой миг не в силах забыть старых привычек, приосанилась, но тут же поправила убрус, спеша убедиться, что из-под него не выбились предательски короткие пряди.

— Ну, поторапливайся, не то и правда, глядишь, помрёт! — прикрикнул волхв, и Мстиславе не осталось ничего иного, как подчиниться.

Даже когда они втроём оказались посреди тёмного заснеженного леса, княжна никак не могла поверить в происходящее. Она не понимала, для чего Шуляку понадобилось тащить её к хворой — ведь если Незвана что-то смыслила в волховании (а судя по тому, что произошло тогда на мостках, смыслила она немало), то от Мстиши старику не было никакого проку. Кажется, Волотко, который искоса поглядывал на княжну, задавался тем же вопросом. Впрочем, заботы об оставшейся дома жене, видимо, заслонили всякое любопытство. Молодец торопился и уходил далеко вперёд, и когда еле шевелящийся колдун и завязающая в снегу Мстислава догоняли его, он притаптывал ногами, из последних сил сдерживая нетерпение. Должно быть, лишь уважение и страх перед могуществом волхва останавливали Волотко от того, чтобы сорваться на грубость.

Наконец спутники добрались до саней, и молодец облегчённо вздохнул и торопливо отвязал лошадь. Даже Мстиша понимала, что оставлять кобылу одну в лесу было опрометчиво, но, видно, отчаяние Волотко дошло до предела. Едва дождавшись, пока княжна и колдун усядутся, он резко вытянул несчастное животное кнутом, заставляя его сорваться с места. Чуть не вывалившись, Мстиша забилась в угол и, уцепившись за облучок, съёжилась в комок. Пока они шли, сапоги забились снегом, а рук, на которые она не успела надеть рукавички, княжна почти не чувствовала.

Малопроезжая дорога была настолько ужасна, что несколько раз они едва не перевернулись, и Мстислава, прячась под овчиной от вьюги, старалась не думать о том, что случится, если сани застрянут. Каким-то немыслимым образом она умудрилась задремать, и когда Шуляк растолкал её, княжна не сразу поняла, где находится.

Деревня, куда они приехали, глубоко спала. Полаяв для острастки, соседские собаки замолчали, и спутников накрыла гнетущая, равнодушная тишина. Поначалу было приятно с мороза оказаться в жарко натопленной избе, но скоро Мстише стало душно. В доме стоял густой, вязкий запах пота, нечистого тела, кислятины. Запах болезни, который ни с чем ни спутать. Мстиславе вдруг захотелось выбежать прочь, на холод, снег, обжигающий ветер. Она с содроганием оглядывала избу, и ей чудилось, будто из тёмных углов, куда не доставал зыбкий свет лучины, на неё посматривала, хищно улыбаясь, прокравшаяся вслед за хворью нечисть.

Пока княжна озиралась, боясь пошевелиться, Шуляк, напротив, точно ожил. Вся сонливость, вялость и брюзгливость мигом спали с колдуна, и он решительно подошёл к лежанке, устроенной рядом с печью, на которой металась несчастная.

Та казалась совсем юной. Заострившиеся скулы пылали, а запавшие глаза, смотревшие дико и бессмысленно, сияли тёмным, нехорошим блеском. Волотко бросился на колени перед постелью жены и осторожно, точно хрупкое сокровище, взял её руку в свою. Крохотная ладошка безжизненно утонула в огромной ладони, и сердце Мстиславы сжалось от одного взгляда на лицо несчастного мужа.

— Домашенька, нещечко моё, — ласково позвал он жену, но та лишь заметалась по сбитой подушке. Косы её растрепались и промокли от пота.

Не обращая внимания на Волотко, Шуляк уселся на постель и, пристально глядя на хворую, положил ладонь на её покрытый испариной лоб. Прикрыв глаза, он некоторое время молчал, точно прислушиваясь к чему-то, и молодка постепенно успокоилась, перестав ёрзать. Её нахмуренное, скорченное лицо понемногу разгладилось, и колдун принялся вполголоса бормотать:

— Окаянные сестрицы, девы беспоясые и простоволосые Тень, Ломея, Знобея, Невея, Сластея, Трясея, Пласья, Томея, Хриперка, Харарка, Знобея и Грудея. Идёте вы по белому свету людей имать, жи́лья тянуть, кости ломать, телеса земле-матери предавать. Сломлю я по три прута и стану бить вас три зори утренних и по три вечерних. Будьте вы девы-трясуницы на воде, в мире не ходите, людей не губите!

Мстише показалось, что с губ больной спорхнул белый, едва различимый мотылёк. Не иначе как Шуляк спугнул ворогушу. Домаша вдруг жалобно застонала, и Волотко тревожно посмотрел на колдуна.

— Жар надобно отвести, руду отворить, — решил Шуляк и принялся доставать из сумки склянки и притирки, а из холщового чехла — несколько разномастных ножей и бритв, при виде которых Мстише сделалось не по себе. Он приказал хозяину приготовить ушат горячей воды и чистые тряпки, и когда всё было исполнено, распарил руку молодицы. Подставив глиняную латку, колдун сделал осторожный надрез на запястье больной.

От вида и запаха полившейся крови Мстиславу замутило, и она уже было метнулась в сторону выхода, когда Домаша вдруг распахнула закрытые доселе глаза и закричала. Переход от полусна к неистовству оказался таким резким, что княжна даже на миг позабыла о дурноте. Хворая вдруг начала дёргаться и вырываться, выкрикивая что-то неразборчивое и страшное.

— Держите её! — зло зашипел Шуляк, который едва справлялся с обезумевшей молодицей.

Мстиша беспомощно взглянула на Волотко, но тот уже кинулся к жене, пригвождая её к лежанке.

— А-а-а, — злорадно протянул волхв, когда Волотко наконец сумел обездвижить точно взбесившуюся Домашу. Мстислава диву давалась, насколько сильной оказалась худая, истощённая женщина. — Не хотят её пустить, решили, прибрали к рукам! Погоди-погоди, как бы не так! — хрипло засмеялся старик и начал быстро причитать: — У Доманеги ни притки, ни озыку, ни дневного, ни ночного, ни полуночного, от долгокосого, от троекосого, от долгозубого, от кривозубого, от старой девы, от непетого голоса, парня безволосого, мужика беспоясого, повейте, притки и озыки, на высокие горы, на чёрное море, где добрым людям неухожно, птичкам неулётно!

Теперь и по самому Шуляку градом катился пот, словно он не бормотал заговор, а ворочал пудовые жернова. Когда припадок прошёл, и больная, сомкнув веки, измождённо откинулась обратно на подушку, волхв велел Мстиславе держать латку, куда уже успело стечь порядком крови, а сам отправился к печи. Там он принялся заводить варево, добавляя в горшок травы и настойки из своего мешка. Руки княжны подрагивали, и она старалась не смотреть в багровую гущу, в глубине которой плясал отблеск лучины. Доманега больше не пыталась вырваться, и Волотко, ослабив хватку, нежно, точно извиняясь за то, что вынужден был сдерживать её силой, погладил жену по щеке. Но молодица, кажется, снова впала в беспамятство, а её грудь вздымалась едва заметно.

Мстиша старалась не дышать, но запах крови и духота сделали своё дело. Должно быть, Волотко что-то понял, потому что как раз вовремя успел перехватить у неё посудину с кровью, прежде чем Мстислава провалилась в блаженную черноту.

Она очнулась на лавке. Немного болела голова — наверное, ударилась об пол. Волотко сидел у постели жены, пока волхв что-то втолковывал ему, передавая дымящийся горшок. Домаша спала, её запястье было обмотано белой холстиной. Заметив, что Мстислава пришла в себя, колдун хмыкнул:

— Тоже мне, неженка нашлась. Никакой от тебя пользы, кроме вреда!

Не находя сил ни на ответ, ни даже на обиду, Мстислава сглотнула. Во рту было сухо, а на языке всё ещё стоял терпкий железный привкус крови. Пошатываясь, она добрела до бочки с водой, стоявшей у печи, и, жадно выпила целую кружку.

— Жегавица отпустила, теперь до утра проспит. Мне здесь больше делать нечего, вези домой, — устало сел на лавку Шуляк.

Волотко неохотно оторвал взгляд от жены и спохватился.

— Не знаю, как благодарить тебя, отче. — Он вскочил и поклонился до земли. — Как отплатить тебе за труды твои?