На грани миров (ЛП) - Джонс Даринда - Страница 2

И я пропала.

Персиваль был великолепен. Невероятно красив, с увитым зеленым плющом и мхом кирпичом и черной отделкой, такой темной, что казалось, будто раскрашен черными чернилами. Он оказался трехэтажным. Основная часть была круглой с шестью черными башнями, которые образовывали круг. Два эркера украшали фасад по обеим сторонам массивной черной двери. Другая секция, квадратная, но столь же эффектная, была пристроена справа. Высокий железный забор окружал участок, где располагался настоящий лес, если я все правильно рассмотрела.

Я хотела не просто жить в Персивале. Я хотела выйти за него замуж и родить ему детей.

Миссис Рихтер перевела взгляд с моего бывшего будущего дома на Букашку и принялась бороться с ветром в попытке расправить бумаги.

Персиваль, безусловно, производил впечатление. Как и адвокат, которая по телефону настояла на том, чтобы я проехала весь путь из Аризоны — главным образом потому, что билет на самолет, который я начала искать в последний момент, стоил дороже, чем поездка на машине — в печально известный город Салем, штат Массачусетс, город, в котором я никогда не была — чтобы подписать документы на дом, оставленный мне женщиной, которую я никогда не встречала. И поскольку я недавно развелась, обанкротилась и находилась в достаточной степени отчаяния, чтобы повестись даже на самую безрассудную схему, то выполнила все условия.

Слава Богу, тот славный принц из Алжира, который все время обещал прислать мне миллион долларов, если я оплачу перевод, больше не звонил. Я бы, наверное, сейчас и на это купилась.

Вместо этого я стояла в одном из самых известных городов в истории, в одном из самых красивых районов, которые я когда-либо видела, в один из самых холодных дней на моей памяти, разговаривала с одной из самых странных женщин из всех, что когда-либо встречала. А я встречала немало странных женщин. Их можно было даже расставить в алфавитном порядке.

— Здесь был пожар? — Я заметила секцию кирпичей, которые выглядели темнее остальных, будто закопченные. Не получив ответа, наконец, обратила внимание на бледность миссис Рихтер, которая даже на холодном ветру казалась синюшнее, чем должна была быть. — Миссис Рихтер, вы в порядке?

Повернувшись к Персивалю спиной, она расправила плечи и сказала:

— Он не любит, когда я на него пялюсь.

Я глянула назад, на дом.

— Персиваль?

— Да. Как я и сказала, он очень привередлив.

Прежде чем я успела прокомментировать это, порыв ветра вырвал у нее из рук несколько листов бумаги.

Из ее небольшого тела вырвался пронзительный вопль, я даже не знала, что люди на такое способны. Она бросилась вперед и погналась за листами по улице, мокрой от утренней росы и тумана, все время крича:

— О Боже, нет! Пожалуйста, Боже, нет!

Я последовала ее примеру. За исключением воплей. Мужества ей не занимать. Несомненно, у нее были расшатаны нервы, и в этом почему-то миссис Рихтер винила Персиваля, но она умела быстро двигаться, если хотела.

Мы петляли вниз по улице, хватая то одну страницу, то другую, и все, о чем я могла думать, что не бегала так много с тех времен, как Брэд Фитцпатрик заманил меня в мужскую раздевалку в седьмом классе. А еще, что в этот момент мы, должно быть, выглядели до ужаса нелепо.

Ну, в основном я думала о том, что мы выглядели нелепо.

Стоило моим пальцам коснуться листа, как его утаскивало следующим порывом. Так продолжалось в течение добрых трех минут, пока ветер не закружился вокруг нас. Образовался крошечный вихрь, и бумаги летали внутри него достаточно долго, чтобы мы наконец смогли их отловить. Вихрь успокоился, и только когда мы поймали все до последней.

Моя прическа уже никогда не будет прежней, но я не могла позволить миссис Рихтер получить сердечный приступ спустя буквально пару минут после знакомства. А в нашем возрасте такое вполне вероятно.

К тому времени, как мы добрались до Букашки, обе выглядели так, будто только что вышли из длительного запоя, и мне стало настолько жаль эту несчастную женщину, что я совершила немыслимое. Я подписала. Каждую. Страницу. Разумеется, после того, как она доказала, что на дом нет залога и он не в кредите. В общем, что не было подвоха.

Подвоха не было.

Что-то я не поняла. Тут же должен быть подвох! Как такое вообще возможно?

Я крепко держалась за мысль, что у меня будет три дня, чтобы все отменить. Разве не существовало закона на этот счет? У меня будет три дня, чтобы отказаться от сделки без всяких объяснений, так ведь?

Тогда смогу вернуться к своей хаотичной жизни банкрота и почти бездомной женщины, поскольку именно сейчас меня выселяют из квартиры. И я хочу быть уверенной, что не обязалась только что спустить целое состояние в денежную яму, куда улетит каждый цент, которого у меня нет, независимо от того, насколько заманчивой была эта денежная яма.

Я не могла поверить, что в свои сорок с небольшим оказалась практически бездомной. Мой бывший приложил к этому руку. Или точнее сказать, его мамаша. Эрина Джулсон была самой бессердечной, жестокой и безжалостной женщиной, которую я когда-либо встречала, но меня все равно угораздило выйти замуж за ее сына.

Думала, что он другой. Думала, что у нее больше нет на него никакого влияния. Думала, что мы любим друг друга. Что ж, думала я неверно. По всем пунктам. Они отымели меня по полной программе, а потом еще раз.

И Аннетт, моя лучшая подруга, еще удивляется, почему у меня такие проблемы с доверием.

И вот я здесь: возможно, совершаю вторую самую большую ошибку в своей жизни. У меня осталась лишь моя честь. Мое слово. Моя репутация. Если вновь облажаюсь, у меня не останется даже этого. И все равно я поставила подпись.

К счастью, чем больше бумаг я подписывала, тем спокойнее становился ветер вокруг нас. К тому моменту, как я протянула женщине стопку бумаг, погода стояла безмятежная, как гладь озера.

Сложив все бумаги в папку, она трясущейся рукой протянула мне свою визитку.

— Здесь все мои данные, если вам что-либо понадобится.

Я изучила визитку со смесью замешательства и скептицизма.

— Номер зачеркнут.

— Да, все верно. Не звоните мне. — Она засунула папку с документами в свою огромную сумку и добавила: — Никогда.

И попятилась к своему автомобилю.

— А что, если у меня появятся вопросы? Просто приехать к вам в офис?

— Нет! — Она откашлялась и попыталась заново: — Я имею в виду, конечно. Хотя у меня действительно нет никакой дополнительной информации о доме, так что даже представить не могу, зачем вам приезжать ко мне.

Блин. Здесь был подвох. Точно был.

— Погодите! — окликнула я, когда женщина бросилась вниз по улице к припаркованному фиолетовому кроссоверу.

Она махнула рукой:

— Мой ассистент принесет копию документов сегодня днем!

Затем нырнула в машину, ударила по газам и крутанула передними колесами, пытаясь как можно быстрее оставить Персиваля — и меня — в зеркале заднего вида.

А я и понятия не имела, что бывают фиолетовые кроссоверы.

Я взглянула на сумку с застежкой-молнией, которую она вручила мне где-то между торнадо и ее блестящим бегством, и еще раз задалась вопросом, не совершила ли я только что самую крупную ошибку в своей жизни.

Она не дала мне никаких ответов по телефону, и, очевидно, что яснее не стало.

— Не понимаю, — сказала я три дня назад, когда адвокатесса позвонила мне. — Кто-то завещал мне дом?

— Да. Свободный и чистый. И весь ваш. Миссис Гуд оставила в своем завещании четкие указания, и я пообещала ей…

— Прошу прощения. Я не знаю никакую Рути Гуд. Должно быть, произошла ошибка.

— Она сказала, что именно так вы и ответите.

— Миссис Рихтер, люди не завещают незнакомцам свои дома.

— Она сказала, что это вы тоже скажете.

— И это даже не учитывая тот факт, что я живу в Аризоне и ни разу не была в Массачусетсе.

— И это тоже. Не знаю, что ответить вам, дорогуша. Миссис Гуд оставила очень четкие инструкции. Вы должны принять дом лично в ближайшие семьдесят два часа, чтобы вступить в наследство. В ином случае, он не может быть продан никому другому на протяжении года. Если вы не примете его, он просто будет стоять брошенный и беззащитный.