Конструктор живых систем: Красный лед (СИ) - Птица Алексей - Страница 15

— Предсказуемо, — отреагировал на эти слова Павел Пятый, — а теперь, прошу вас, Пётр Фридрихович, объяснить всем присутствующим, с кем нам придётся воевать на западе, какие коалиции мы сможем создать, и какие коалиции будут созданы против нас.

Министр иностранных дел тяжело вздохнул, не торопясь отвечать на поставленный вопрос.

— Я жду, господин министр.

— Дело в том, что я не вижу, с кем мы могли бы заключить взаимовыгодный союз. Все или почти все республики и империи Старого Света крайне заинтересованы в нашем всеобщем поражении и разделении всех ресурсов, что могут им достаться в случае нашего падения. Наиболее заинтересованы в этом Гасконская республика, Кельтеберийская империя и Тевтонская империя. Остальные являются по факту мелкими хищниками и, не имея никакой возможности на нас напасть самостоятельно, могут вступать в коалицию с другими. В то же время, у этих трёх мастодонтов Старого Света нет между собою согласия, на чём мы и можем сыграть. Вероятно, в конце концов, они объединятся против нас, но это окажется не скоро, и моё министерство прилагает все усилия, чтобы не допустить подобного.

— Вы правы, и я ценю, как ваши усилия, так и усилия всего дипломатического корпуса в этом направлении, — прервал министра Павел Пятый, — и, тем не менее, нам нужно найти выход из создавшейся ситуации. Войну против всех трёх империй мы не осилим. Поэтому я слушаю ваши предложения.

— Я считаю, Ваше Императорское Величество, что нам придётся создать военный союз, или хотя бы заключить пакт о ненападении с тевтонским императором. Это вопрос нашего выживания. В противном случае мы рискуем столкнуться с армией объединённой Европы. Кроме того, в случае заключения союза с Тевтонской империей, мы сможем обезопасить свои южные границы от посягательств анатолийского султана.

— Этот вопрос мне ясен, но каковы шансы заключить союз с Гасконской республикой, либо Кельтеберийской империей?

— Они гораздо хуже, но возможны. Всё дело в том, что Гасконская республика уже заключила военный союз с Кельтеберийской империей, и там существует секретный протокол, не обнародованный в открытой печати, о нём ничего не известно, а об условиях, указанных в нём, остаётся только догадываться.

— Это дело пусть выясняет наша военная разведка, совместно с вашим ведомством, корпусом пограничной стражи и жандармерией. Рано или поздно мы обо всём узнаем.

— Я считаю, Ваше Императорское Величество, что если мы заключим союз с Кельтеберией или Гасконской республикой, то нас втянут в военный конфликт против Тевтонской империи и, когда мы окажемся в преимущественном положении, предадут, объединившись против нас. Союз возможен и с одним, и с другим государством, но недолго. Рано или поздно будет поставлено условие о принятии в союз Гасконской республики, если мы заключим союз с Кельтеберией, или наоборот, и с нашей помощью развяжут войну в Европе, с целью устранить для себя угрозу от тевтонской империи, которая легко заключит союз с кем угодно, кроме нас. Наши союзники будут черпать ресурсы нашего эфира, которые не безграничны. А так как у них более сильная и развитая промышленность, то концовка следующего акта начавшейся драмы окажется не в нашу пользу.

— Не нагнетайте, Пётр Фридрихович.

— Я учусь у вас, Ваше Императорское Величество, — неожиданно дерзко ответил министр, поклонившись при этом.

Павел Пятый только усмехнулся, никак больше не отреагировав на эти слова. Он задумался, понимая, что глава его МИДа, безусловно, прав. Выхода нет, по крайней мере, на первый взгляд. Куда ни кинь — везде клин.

— То есть, наш единственный выход — это союз с Тевтонской империей, но на равных условиях?

— Да.

— Благодарю вас за доклад, можете присаживаться, и у меня остался последний вопрос, который я задам, — тут император помедлил, обводя всех пристальным взглядом, — который я задам министру промышленности.

Услышав свою должность, министра торговли и промышленности подскочил с места, уставившись во все глаза на императора.

— Как идут дела с подготовкой инженерных кадров, особенно будущих инженеров, обладающих даром?

— В этом году мы расширили набор и увеличили количество мест во всех инженерно-духовных академиях, и не только. На следующий год запланировано ещё большее увеличение, но нам нужно пять лет, чтобы подготовить полноценного инженера.

— Я знаю, предлагаю вам, начиная со второго курса, активно привлекать студентов к проектированию и практической отработке своих знаний и умений на благо нашей империи, а тех, кто сумеет за столь короткое время выделиться из общей массы, поощрять премиями. Я готов даже дать дворянство любому из тех, кто сделает что-то прорывное в вопросах разработки новой техники, особенно военной. Это касается всех академий и университетов, будущее за ними и за летательными аппаратами. Довести мой приказ до всех ректоров и подготовить от моего имени указ. А всех остальных я прошу выполнить мои поручения и задуматься о будущем, оно, по словам главы МИДа, не столь и радужное. Совещание окончено, все свободны, — вдруг резко, в своей обычной манере сказал Павел Пятый, и быстрым шагом удалился прочь из кабинета, громко хлопнув дверью.

— Профессор, а что это было? — громко спросил я, войдя в комнату с управляющей аппаратурой, и растерянно остановился. Профессор лежал на полу без сознания, а пульт, за которым он ранее сидел, гудел на разные лады и сверкал разноцветными огнями крохотных электрических лампочек. Больше никого в комнате не было.

Я опешил, всё негодование и злость, что бродили в моей голове, пока я шёл сюда, в один миг вылетели напрочь. Предполагая самое худшее, я бросился к профессору, но, Слава Богу, он дышал. Жив!

— Профессор, профессор! — стал я тормошить его, но Беллинсгаузен не отзывался, с его головы невольно слетела белая лабораторная шапочка, и я увидел на правом виске небольшой кровоподтёк. Нужно срочно спасать профессора, пока не поздно, но я не знал, что делать. Какую помощь оказать, как? Ясно было только одно: нужно срочно вызывать медиков.

Мой дар бесполезен, я не создам сходу лекарства или аппарат, поддерживающий жизнедеятельность организма, я просто не умею. Оставив профессора лежать на полу, я бросился к внутреннему телефону.

— Аллё, аллё!

В трубке что-то щёлкало и громыхало, пока оттуда не послышался пронзительный свист. Слёзы отчаянья брызнули у меня из глаз и, с размаху вернув куцую трубку обратно на рычаги, я бросился к профессору, на ходу припоминая азы оказания первой медицинской помощи. Нам в гимназии о том говорили, но слишком мало. У меня просто не хватало знаний, чтобы суметь хоть как-то поддержать его организм, профессор продолжал лежать на полу, где я его оставил, не подавая никаких признаков жизни.

Расстегнув на нём рубашку, я приложил ухо к груди и с трудом услышал биение его сердца. Жив! Только без сознания. Вызвать помощь не получилось и, подхватив безвольное тело под мышки, я потянул его к выходу. Распахнув дверь, вывалился в коридор и тут понял, что нужно стучаться в другие двери, а не тянуть тело, но было уже поздно. Хорошо хоть коридор короткий.

Дотянув тело профессора до ближайшей лаборатории, я прислонил его к стене и стал ломиться в дверь. Через несколько долгих мгновений она распахнулась, явив мне лицо какого-то лаборанта, а дальше всё завертелось без моего участия. Я только помогал внести тело внутрь, потом вынести, погрузить в карету скорой помощи и отправить в больницу. В себя пришёл только уже в общежитие.

— Ты где был? — спросил меня встревоженно Пётр, когда я устало вошёл в комнату. Ефим, сидевший на своей кровати, с удивлением воззрился на меня, но благоразумно промолчал, так как мы с Петром к нему обращались редко, практически не замечая.

Поменять комнату он мог только с нового учебного года, а съезжать на частную квартиру не захотел, вот и терпели его. Да он после того случая с шинелью вёл себя тихо и незаметно.