Тайное местечко (СИ) - Балашова Виктория Викторовна - Страница 6

— А дети, дети у тебя есть?

— Да как же не быть-то? Доченька моя… Да об том потом поговорим как нибудь.

— Прости нас, баба Глаша, Глупости наговорили, позволь принять гостеприимное предложение твоё, — поклонился в пояс пристыженный Остап, а Олеся подхватила и тоже поклонилась, не переломится! Бабушка и правда только добром словно светилась. А в людях Олеся не ошибалась никогда.

Бабушка Глаша же продолжала, словно не видела и не слышала речей ребят, и словно наблюдая сейчас эти картины прошлой своей жизни:

— Наша роль в стародавние времена больше была: Волхвов мы растили для Руси Матушки, Князюшкам в помощь, да Богам нашим на радость. Собирали мы до уговора ещё, деток к себе в скит. Кто и сам отдавал, жили то разно. Кто то хотел ребёнку своему лучшей доли, кто-то видела в этом призвание ребёнка, а то и они сами просились. Кто-то — во спасения жизни чада сваво. Ведь, каждый знал, что если уж к нам, то славная жизнь, мудрёная будет у дитя. Людям и тяженько приходилось. А то бывало, ребёночек слабонький рОдится, так тот, как успевали к нам принесть, непременно выживал! Мы ж его судьбу и перепекали в печи, закаляли дух, перерождался ребёночек и волховать опосля учился. Сильных деток мы готовили! Добрые волхвы были. Сильные. И живущим помогали: учили, лечили, охранял и души и тела, знания Кона и любви Божественой несли в Мир. А потом… Потом было немирье страшное. Тогда луны стало три, а нас связали договором. И не могли мы больше Волховать, и волхвы стали пропадать их Мира. Взамен появились цепные псы княжеские. Но много радости то не принесло, а смыло слезами — кручинами много с тех времён. Вот и дочерь моя не появится в Мире, пока я не уйду. Но Боги стерпели, а нам и подавно терпеть. А надежды на перемены и нет. Но вот, хоть своих Сварог собирать научился, хоть и не все бреши Мира закрыл. Так то лучше, а то… И у вас, ишь, что удумали, глупости поминать. Пойдемте ужо. Недалеча тут. А то с такими рассказами, да остановками к завтрему как раз и придём.

Пришли они буквально через минут пять. Им открылась полянка, с вросшей в землю избушкой. Едва окошечки над землей были, а с боку бы подошёл — и не отличил бы крышу домика от бугорка лесного. Опять расхождение с каноном: никаких избушек на курьих ножках не было. А чтобы войти пришлось спускаться чуть вниз и кланяться порогу. Зато и тепло там держалось дольше. Хоть и было темнее.

Остап и Олеся сложили хворост в указанное бабушкой место. рядом со входом и после приглашения вошли в хатку бабушки Яги. Не сумев скрыть удивление от вида домика Остап спросил:

— А где же куриные ноги?

— Чего, милок?

— Ну, все знают, что баба Яга живет в избушке на курьих ногах, и та поворачивается либо входом к путнику, либо к лесу стоит повернута.

И опять ответом ему был только хохот бабушки.

— Да как жешь можно жить, если дом не стоит, а пляшет на двух лапках! А уж если поворачиваться начнёт по каждому запросу проходящего, так меня же укачает! Что же за враль такое придумал? Не куриные, а курныи ножки то были. От того, что окуривали их дымом. И не жилая хата, а изба смерти, в коей усопшего хоронили. Ох, ребятушки, ну всё у вас в кучу, да кувырком в головах! Ну, повеселили старушку, теперь моя очередь потчевать вас, да не сказками, а ужином. Остапушка, принеси хворосту для розжига, щами вас угощу. Знатно настоялись они в печи.

Ужинать расселись у маленького столика, место хватило каждому. Щи и вправду вышли на славу! Каждая витаминка на своем месте. Потому и кушали молча из деревянных мисок деревянными же ложками. Потом пили травяной отвар из глиняных чашек. Спать бабушка предложила на лавках, сама она спала на печи, как и положено приличной бабе Яге. Остальные разговоры решили отложить на завтра. Всё же день выдался слишком трудный. Устали все. Жаль, что только сказочной осталась и банька у бабы Яги. Тут её не было. Мылась бабушка у ручейка за домом, а в качестве мыла использовала мыльную траву. Намывшись, наевшись, все улеглись спать, как только стемнело. Или даже стемнело, как только все улеглись? Одним словом, день закончился с закатом. А будет новый день, будет и пища.

И только последняя Яга лежала и вспоминала историю их Рода, что велась от Богини Макоши, старшей из трёх Богинь судьбы, две младшие, это Доля и Недоля. Мама была прядильщице нитей судеб людских. А уж отец Ягинюшки был сам Бог Вий, правитель Мира Нави, сын Рода. Сильна и прекрасна была дочь их, Ягиня… Мудра и любила детей, видя в них будущее Родов. Как долго она не хотела выбирать себе мужа. Как поставила даже условие, что должен он победить её в бою ратном. И как потом счастлива была с прекрасным Богом Велесом. Это был прекрасный союз двух равных Божеств! Они объединили силы жизни и смерти, мудрость и чары. Правили в верхнем подземном царстве, где более всего развивалась культура и наука. Жаль, что их разлучили… Тогда спасая любимую, Велес навсегда ушёл в Навь. Ягиню ждало перерождение в тяжкой разлуке с любимым. Изначально Хранительница Рода, заморозила сердце своё, стала повелительницей вьюг и метели… Но оттаяла, нашла в себе силы. Победило исконное женское начало. Стала она дарительницей. Проводила обряды просвещения у детей, врачевала, учила и перерождала из для мудрой жизни, возрождения Рода. Много дала она Миру. Собирала она в своих пределах, после страшной войны сироток, которых учила и так помогала возрождать силу мудрости в темные времена диколесья. А ещё, и сейчас это осталось ей главным — провожала души через тонкую грань жизни в посмертие. Возможно, это в ней говорила дань памяти любимому. Но навсегда стала она проводником, стоящим по разные грани бытия. То и детям своим передала. Аглая, как уже и прабабка, не была Богиней. Но не стала и просто живущей на земле. Порастерялась и мудрость. Не перепекала больше деток в Волхвов. Не было на то сил ей дадено. Волхвы пропали с Земли матушки. Истребили их завистники чужеродные, за что поплатились уговорами и кабалой. Но так мечталось в светлых грезах Аглаюшке еще сызмальства.. Так тянуло к деткам… Сеять светлое, доброе, нести свет посвящения. Глядеть на плоды труда совместного с молодняком подрастающим… Но оставили ей только врачевание, знахарство, и знания, от которых многия печали. А ещё и жизнь вдали от поселений, в лесах дремучих. Да быть проводником между Миром живых и мертвых. Так свой век и доживать, да быть за то уж Богам благодарной. А она так не привыкла, сущность божественная тяготела к тому, чтобы что-то сотворять с кем-то или самой. Или даже помогать кому-то сотвориться.

Снова они сидели вдвоём. Утром и днём переделали для бабы Глаши, что смогли: натаскали воды, подмели и прибрали в доме, наносили хворост и дрова в сарайчик, или скорее, под навес. И после, испросили разрешения отойти на соседнюю полянку и посидеть подумать и поговорить о своём, о Земном… До этого не сговариваясь каждый думал сам, молча. Да и сейчас, разговор не начинался. Сели у березки, на пригорке у ручейка. Быстрая водичка уносила печали, и весело журчала о вечном. Но молчаливые «собеседники» вечного не хотели. Их думы были тяжкие, тут бы волны океана смогли смыть и унести, а ручейку не под силу.

Ну вот что теперь делать? Дорога домой, туда, где привык дом свой ощущать, к родным и друзьям закрыта! А тут… Ну не мечталось им исследовать другие Миры, и в сказку не хотелось! А Мир совсем не знакомый. Не сильны они в мифологии… Да и знания Земные, как оказалось, лучше позабыть от греха подальше. А то, ляпнешь так, а оно всё другое. И кто научит и когда? Ещё и Род есть, значит — устои и уклад, да и у каждого свой путь, оказывается! И боязно, и тошно. А решать что-то надо. Эх. Попались на сладкую ловушку. Как мухи в варенье. И винить более некого.

— Ты, смотрю, тоже не сильно рада переселению народов?

— Рада, аж тошно, — ответила, вздохнув Олеся, обрадовавшись хоть какому-то началу разговора. Молчание уже давило, как и сама ситуация, но слова всё не находились.

— Я так понял, обратно отпроситься не у кого? Да и не приветствуется это.