Натиск (СИ) - Старый Денис - Страница 23

Вся оборона Дамьеты держалась именно на этой башне и на тех цепях, которые из башни выходили. Так что, как только множество различных кораблей крестоносцев начали входить в Нил, в городе, в котором проживало без малого пятьдесят тысяч человек, началась паника.

Халиф уже давно хотел разрушить стены города Дамьетты и полностью перестроить этот город. Но Аллах не давал такой возможности. То сыновья умирали, словно проклятые Аллахом, то сам Халиф, будучи уже очень старым, болел.

Никифор был первым, кто вёл братьев в бой, он, поверив в свое благословление, не считался ни с какими опасностями. И, да, его, будто бы обходили стороной все те снаряды, что летели из Дамьетты.

По крайней мере, он так думал, что все, что полетит в его сторону, господь непременно отведет. На самом же деле, в городе уже была группа лично преданных Угрюму воинов, которые готовилось сделать примерно то же самое, что некогда они совершили в усадьбе Степана Кучки. То есть, ударить, если говорить образно, то в спину, если по факту — прямо в грудь.

Один из христиан, что проживал в Дамьетте и который был взят в плен, но отпущен лично Угрюмом, смог провести в город шестерых человек, отобранных даже не по принципу их умений и навыков, а по внешнему виду. Ну не мог светловолосый русич быть похожим на жителя Дамьетты. Хотя, пребывание под стенами этого города многих светлокожих воинов превратило либо в краснокожих, либо с такой загорелой кожей, что от местных жителей отличить было крайне сложно.

— Вперёд! — кричал Никифор, первым взбиравшийся на башню одного из больших крестоносных кораблей, чтобы перепрыгнуть на мостике на городские укрепления, а далее бежать по стенам Дамьетты, круша всех и каждого, ведь его дланью управляет сам Господь Бог.

Арбалетный болт, прервавший жизнь Никифора, казалось, прилетел из ниоткуда. Затаившийся угрюмовец отличался меткостью, и оружие у него было достаточно мощное, чтобы бить на расстояние более ста шагов. Можно было бы подумать, что Никифор выживет, но он свалился вниз со стены города, угодив в воду. И, пусть его даже оттуда быстро выловят, так как рядом со стенами было неглубоко, но все полученные ранения не оставляли шансов выжить.

Воинство, лишённое столь фанатичного предводителя, растерялось. На самом деле, в Братстве, оказывалось все больше таких вот фанатиков, как младший воевода. И это еще одна причина того, что Никифора нужно было убирать.

— За мной! Мы добудем победу и отомстим за Никифора! — в несвойственной себе манере, показательно эмоционально, кричал Угрюм, увлекая за собой воинов.

В это самое время в Дамьетте прогремело два взрыва. Это ещё одна группа лазутчиков смогла взорвать бочки с порохом прямо у дома командующего обороной города дальнего родственника Халифа.

Жители города, до этого не слышавшие громкие взрывы, так близко, но пугались отдаленным раскатам грома от выстрелов пушек, попадали на колени и стали молиться, чаще Аллаху, забыв даже подложить коврик, а некоторые и вовсе не разбирали, где запад, где восток, в какую сторону обращать свою молитву.

Одновременно начинался штурм с противоположной стороны большого города, так что уже скоро в самой Дамьетте начались погромы, насилие, грабежи, то есть, всё то, что сопутствует взятию города, и даже не важно, какие кресты в это время будут на ратниках. Человеческую натуру не изменить, пусть религия в этом и преуспела более, чем кто-либо или что-либо иное.

В это самое время на выручку городу подходило большое войско Халифа аль Хасифа. Немощный старик, который уже самостоятельно не мог передвигаться на своих ногах, стремился оставить своему единственному сыну не разбитую державу, а то государство, которое сможет предотвратить нашествие крестоносцев и не оказаться под властью сельджукских султанов. Казалось, что для крестоносного войска, в этот раз состоящего в основном из православных, наступает сложнейший момент. Силы явно не равны. Халифу удалось собрать более сорока пяти тысяч воинов.

И уже был выбран план действий крестоносцев от обороны.

Однако, всего лишь в трех днях в пути от Дамьетты находилось крестоносное войско, ведомое Балдуином Иерусалимским и германским королём Конрадом III. И, если эти все сведения соединить, то можно сделать вывод, что в скором времени состоится грандиознейшее сражение, которое эта земля уже не знала очень давно.

Но это после, а пока верные Урюму войска, как и приданные ему восемь сотен византийцев, методично, вылавливали венецианцев в самом городе. Эти православные ратники, будучи дисциплинированными и лично преданными своему командиру, выискивали любые разрозненные отряды воинов Венеции, которые увлекались грабежами и насилием, и незатейливо вырезали их.

Я восседал на роскошном коне, взятым мной, но по официальным сведениям, подаренным императрицей Евдокией, и смотрел на тех сербов, которые пришли на переговоры. Донести до своего знакомого предводителя сербов Лазаря, что Византия готова разговаривать о независимости Сербского королевства, получилось не так сложно. Достаточно было отпустить тех немногих сербов, которые ещё оставались в Братстве.

На контрасте, когда сербы были на худых конях, да и облачены чуть ли не в ржавые кольчуги, я, как и мое сопровождение, выглядели более, чем представительно. Так и понукало спросить: «Ну, что, Лазарь, помогли тебе твои ляхи, в смысле „венгры“?».

Прошло три недели после того, как убили императора Мануила. Немало пришлось потрудиться, чтобы не только установить власть Регентского Совета, но и решить немало проблем с европейцами.

Дело в том, что мы взяли более четырех сотен рыцарей различного статуса. Были здесь и бароны, и виконты, затесался один граф. И просто их убивать было бы неправильно. Нет, я не страдал возвышенными идеями человеколюбия и, не дай Бог, пацифизмом. Но Византии нужно же выстраивать отношения с иными государствами и желательно, чтобы наступил период относительного мира. Зачем вырезать представителей французской элиты, если нужно с Францией сотрудничать? А вот взять за них выкупы — вот это правильно, и никто не поймет, сочтет за слабость, если просто отпускать пленных.

Так что только выкупами я ожидал взять более пятнадцати тысяч марок серебром. И это только лишь часть полученных выгод от войны, причем, малая часть. Венецианская воинская казна составляла только семь с лишним марок серебром. А еще была захвачена казна сицилийцев, личные вещи, огромное количество коней.

Более того, когда венецианско-сицилийскому флоту не удалось под покровом ночи спокойно войти в Босфор, чтобы далее двигаться к Мраморному морю, когда прогремели пушечные выстрелы и был взят на абордаж один из венецианских кораблей, начались переговоры. Я был не против того, чтобы пропустить и сицилийцев, и венецианцев с их остатками флотов. И подобное решение было резко отвергнуто Регентским Советом. Даже Аксуха, и тот показал, что далеко не покорный ягненок. Да и я выступал за то, чтобы разгромить венецианцев окончательно, тем более, что их флот сейчас представлял собой лишь блеклую тень былого флота. Долго я не хотел признаваться, что зарядов для пушек осталось только на семь-восемь выстрелов, и что их нужно поберечь, так как война с венграми уже шла.

Венецианцев пропустили за выкуп. Они проходили Босфор, наверное, только лишь в портках, так как выдали не только серебро, но, когда до выкупа не хватило части денег, венецианцы оплатили недостающее двумя кораблями.

Уже двадцать кораблей, полностью груженых разным добром, прежде всего, оружием, седлами, тканями, одеждами, предметами, которые для Руси можно было бы назвать «роскошью», например, канделябры, отправились домой. Готовился огромный караван, чтобы и по суше пойти на Русь. Братство настолько выиграло от военных действий и от того, что я первым встал на защиту нового императора, что я задавался вопросом: а куда все это девать, не слишком всего у меня много?

— Я рад тебя видеть, друг мой, — сказал я, обнимая опешившего от такой встречи Лазаря.