Ведьмы.Ру (СИ) - Демина Карина - Страница 24

И…

Что-то ухнуло. И завыло. Так, тяжко, с надрывом… вой этот пробирался под кожу, и сразу захотелось плакать. Вот горько-горько. Или смеяться.

Или и плакать, и смеяться.

А ещё бежать.

Далеко-далеко. И спрятаться. Точно. Спрятаться и…

Вой сменился утробным рыком, а следом пришло осознание, что не выйдет у Ульяны. Некуда бежать. И тогда…

— Нежить, — Ляля радостно подпрыгнула. — У вас тут нежить! Всамделишняя!

Точно.

Сплошная нежить. С самого рождения… и дальше только хуже. Демон, проклятье… матушка-ведьма… зачем Ульяне мучиться?

— Ах ты… — раздался сипловатый голос дяди Жени. — Ишь… разошлась, паскудина.

— Улька, ты чего?

— Н-не знаю… — Ульяна всхлипнула, чувствуя, как по щекам побежали дорожки слёз. — Жизнь-боль…

— Тараканова? — Данила обернулся. — Тараканова… ты это… не того.

— Н-не того… н-не этого… — Ульяна сползла на мешок картошки, которая вдруг показалась до крайности твёрдою. Вот будто камень, а не картошка. И это тоже огорчило, прям до глубины души. Что это за существование, когда даже картошка не правильная? — Я ничего-о-о…

— У-у-у, — донеслось из-за двери прежалобное. — А-у.

— У-а… — вырвалось у Ульяны и тотчас печально хлюпнуло в носу.

— Тараканова!

А вот трясти её не надо. Если жизнь — боль, то зачем ещё добавлять?

— На меня смотри!

Смотрит.

Не интересно. Она эту вот физию видела. Нет, физия, конечно, симпатичная. И даже уши оттопыренные не слишком общее впечатление портят. Но…

— Это её нежить морочит, — заявила Лялька. — Ты держи покрепче, а то под мороком человек за себя не отвечает.

Правильно. Ульяна и не хочет отвечать. Ни за себя, ни в принципе.

— Стой, падла! — донёсся радостный, полный какого-то невыразимого счастья голос дяди Жени. — Я тебя сейчас упокою!

Вот… ну кто так орёт? На месте бедной нежити Ульяна точно не стала бы останавливаться. Хотя… упокой. Это почти покой.

Лежишь себе тихонько и никто не трогает.

Она даже руки на груди сложила, примеряясь, как ляжет. Потом подумала, что стоя или даже сидя, особенно, когда за плечи трясут, упокаиваться как-то не совсем правильно.

Не по канону.

— Ах ты… падла юркая.

— Мелецкий, — Ульяна заставила себя улыбнуться. — А ты мне жених?

— Ага…

— Тогда на руках носить должен…

— Да запросто!

И трясти перестал. Правда, ровно для того, чтоб на руки и подхватить. Вот же… впрочем, на руках очень даже ничего так. Тёпленько. Спокойненько. Ульяна закрыла глаза. Нет… как-то сгорбленно получается. А упокаиваться надо ровно.

Вот она на йогу один раз попала.

Случайно.

Там про расслабление говорили, а это тоже почти упокой.

— Она не умрёт? — кажется, Мелецкий заволновался. — С ней что-то не так!

— Да всё с ней так, — Ульяну наглым образом ущипнули за щёку. — Видишь, глаза открыла.

— Какие-то осоловелые.

— Так осоловела. Наверное, с морочником никогда прежде…

— Я кому сказал, стой!

— … не сталкивалась, вот и повело. Или проклятье действует. Ты просто держи, а то она пока тихонько помирать решила, но сейчас пока тишком, а вообще может и активно.

— Э-м… ладно, — в голосе Мелецкого явно чувствовалась неуверенность. Вот это они зря. Активничать желания не было. Вообще желаний не было. Ну почти. Интересно, если Мелецкого попросить, то…

— Можно её в гробу запереть, — предложил Игорёк. — Он надёжный. Там особо не самоубьёшься, места всё де немного. Активировать не будем.

— Я… как-то… лучше так, — Мелецкий подкинул Ульяну и перехватил её так, что получалось, будто она на руках сидит. Хотя… да, если голову на плечо пристроить, то вполне себе упокоительно. Лучше чем в гробу.

Или всё-таки?

Воображение нарисовало, как она лежит, вся такая прекрасная, и вокруг столпились горюющие родственники. Кто-то с надрывом рассказывал, каким Ульяна была чудесным человеком, кто-то страдающе морщился, сдерживая скупые слёзы.

И даже Мелецкий был. Строгий и мрачный, осознавший, что жизнь уходит.

На этом месте воображение засбоило, потому что осознавший всё — ещё знать бы, что конкретно — Мелецкий категорически не вписывался даже в фантастическую картину.

— Тогда пусть поторопится, — пообещал Мелецкий. — Что он там возится?

— Так… морочник же. Это такая пакость. Мелкая, но доставучая и юркая. Небось, тут давно освоился.

— Помозите, люди добрые! — завопили из темноты так, что Ульяна открыла глаз, чтоб посмотреть, где здесь люди, тем паче добрые, и кому помогать. — Беспредел!

— А если я его огнём шибану? — Мелецкий тоже вытянул шею, но Ульяна подозревала, что, как и ей, ничего-то в темноте не видно.

— Мысль, конечно, интересная, — согласился Игорёк. — Но боюсь, что пламя в замкнутом помещении будет представлять опасность скорее для нас.

— Ага! — крик дяди Жени оборвал дискуссию. — Попался.

— Хто? Й-а?

— А Никитка хвост себе откусит, что пропустил всё.

— Сам виноват. Вечно, как убираться, так у него сразу оборот клинит и лапки.

Нет, ну как можно предаваться вечному покою, когда над ухом гундят. Главное, что интересно же гундят, так и тянет дослушать.

— Ай, люди добрые, что это творится-то! Что деется⁈

— Тараканова, будешь ёрзать, я тебя уроню.

— Ронять невест — плохая примета, — откликнулась Ляля. — Она ж ударится. Оземь…

Умница.

— И обернётся лягушкой? — Мелецкий чутка подбросил на руках, но ронять, к счастью, не стал. — Если лягушка оборачивалась красной девицей, то красна девица, исходя из формальной логики, при ударе оземь обернётся лягушкой.

— Не уверен, — подал голос Игорёк. — Но прошу воздержаться от экспериментов. Всё-таки пространство замкнутое, а злая ведьма в замкнутом пространстве — это пострашнее огненного шара будет.

Не надо Ульяну ронять. Она не факт, что ведьма, и совсем даже не злая, но это ж не повод. Однако стоило признать, что желание упокаиваться уходило, медленно, но всё же. Вместо него оставалось некоторое недоумение, от того, что это желание вообще было.

— Ты вообсце руки мыл⁈ Ведьмак недоделанный!

— Поймал!

Ульяна открыла глаз.

Правый.

Правым видно было плохо. То есть видно, конечно, но исключительно довольную чем-то физию Мелецкого. Физия была слегка небритой.

Всё-таки он на самом деле лопоухой.

И в ухе дырка.

Серьёзно? В ухе дырка?

— Ты серьги носишь? — зачем-то спросила Ульяна, окончательно передумав уходить в мир иной, потому воображение теперь примеряло к образу Мелецкого серьги.

Почему-то мамины.

Длинные.

С сапфирами.

Воображаемый Мелецкий в обычной своей манере смотрел сверху вниз, а сапфиры поблескивали, придавая обычному образу ещё немного надменности. Ну и стиля.

— Я?

— У тебя ухо проколото.

— Тебе показалось!

И покраснел.

— И краснеешь… нехорошо врать, Данилушка… — она даже пальцем погрозила, хотя для этого пришлось расцепить руки, окончательно изгнав мысль об упокоении.

— Мне шестнадцать было, — буркнул Данила, ставя её на землю. Вот же, обидчивый какой. Мог бы ещё подержать немного. А он… из-за серьги несчастной. — Я уровень взял… и контроль наладил. И решил, что круче всех. Стасик предложил отметить.

— И вы отметили?

— Ага, ты как? Голова не кружится?

Захотелось соврать, что очень, и что ноги тоже не держат, но Ульяна привыкла быть честной девочкой, поэтому ответила:

— Нет.

— Всё равно держись, — Мелецкий сунул свою руку, показывая, за что именно держаться. — А то мало ли…

— И ты уши проколол?

— Ухо. Одно. Мы… не помню, чья была идея. У Стаса тоже сила… ну и пошли… мода тогда была, серьгой обозначать. У него с синим камнем, у меня — с жёлтым. Как в сериале… знаешь, этот… «Магический дом»?

— Знаю, — и странно, что Мелецкий тоже его смотрел.

— Вот… ну и решили, что с каждым уровнем будем камень больше.

— А почему не носишь?

Мелецкий вздохнул. И признался: