Рассвет Жатвы - Коллинз Сьюзен - Страница 17

Стержень, на котором наша колесница крепилась к упряжке лошадей, сломался, лошади давно удрали. Вайет с Мейсили, которым удалось удержаться за поручни, выбираются из-под обломков потрепанные, но живые. Вайет поднимает каску Луэллы, свалившуюся, когда мы вылетели. Они подходят к нам и даже не спрашивают, мертва ли Луэлла.

Мейсили снимает с шеи тяжелые бусы из бисера с фиолетовыми и желтыми цветочками.

– Я хотела их ей подарить… Талисман из дома.

Она опускается на колени, я приподнимаю расколотый череп, и Мейсили надевает на шею Луэллы бусы. Мне на руку сочится свежая кровь.

– Спасибо, – благодарю я, не в силах говорить о ней в прошедшем времени, пока она лежит рядом еще теплая. – Луэлла любит цветы.

– За ней идут, – предупреждает Вайет.

Прямиком к нам направляются четверо миротворцев, расталкивая медиков, конюхов и потрясенных трибутов. Они хотят забрать Луэллу, спрятать в деревянный ящик вместе со своими преступлениями и отправить домой, в Дистрикт-12. Им не хочется показывать на весь Капитолий эту незапланированную смерть, которая свидетельствует об их некомпетентности. Не такой кровью им хочется малевать свои плакаты.

Я подхватываю Луэллу на руки и начинаю отступать.

– Бесполезно, – говорит Вайет. – Все равно ее заберут.

– Она им не принадлежит! – вскидывается Мейсили. – Не отдавай ее просто так! Пусть поборются. Беги!

Так я и делаю. Бегаю я быстро. Единственный, кто может меня обогнать в школьных соревнованиях, – Вудбайн Шанс. Ну, точнее, мог обогнать. Я бегу не только ради Луэллы, но и ради Вудбайна, потому что он больше никогда не побежит. Понятия не имею, куда я направляюсь. Знаю лишь, что не хочу отдавать Луэллу Капитолию. Мейсили права. Она им не принадлежит.

Уворачиваясь от любого в белой форме миротворца, я несусь мимо окровавленных тел, мимо разбитой колесницы Дистрикта-6. Похоже, их лошади перепрыгнули через ограждение и врезались в толпу. Повсюду снуют медики, кричат и тащат носилки с жителями Капитолия, оставляя без внимания лежащих на земле раненых трибутов.

Я бегу все дальше по аллее, ведущей к президентскому особняку. На обочинах стоят колесницы. До особняка – рукой подать, но я знаю, что не добегу. Крики миротворцев все ближе. Луэлла все тяжелее. Тесные ботинки давят на пальцы. В груди щемит, после удара о землю я не могу вздохнуть как следует. Какая разница, отдам я Луэллу сейчас или позже?

На больших экранах над толпой показывают развевающийся флаг, однако кое-где еще транслируют происходящее по ходу маршрута. На одном я замечаю себя. Луэлла выглядит безмятежной, словно уснула у меня на руках. Если это все еще записывается и идет в эфир, по крайней мере в Капитолии, может, мне и удастся чего-нибудь достичь, если буду сопротивляться изо всех сил? Может, я намалюю свой агитплакат?

Впереди стоит колесница Дистрикта-1 – сверкающая золотом повозка, запряженная белоснежными лошадьми. Трибуты вылезли и отошли в сторонку, кроме Панаша, который тянет повода.

– Ну же! – кричит он на лошадей. – Пшли!

Несомненно, хочет продолжить парад и стать единственным трибутом, который доберется до президентского особняка на колеснице. Эффектное появление для будущего победителя. Но лошади противятся, бьют копытами и вскидывают головы. Силка снимает модную туфлю на шпильке и избивает в кровь крайнюю лошадь. Та ржет от боли и лягается, приводя в замешательство всю упряжку. Силка падает на землю, Панаш отступает в сторону, чтобы его не задело.

Миротворцы меня почти догнали, руки вот-вот откажут, и все же я улучаю момент и прыгаю в колесницу, когда страдания несчастных животных заставляют их забыть о выучке. Панашу пришла в голову отличная идея, и теперь я краду ее прямо у него из-под носа. Я хочу стать тем трибутом, который прибудет на колеснице, и я хочу, чтобы Луэлла была со мной и это увидели все.

Четверка лошадей устремляется вперед, меня бросает на поручень, и я перекладываю на него часть веса Луэллы. Позади Панаш ревет от ярости. Плевать. Лошади чуть успокаиваются, и мне удается выпрямиться. Дурацкая каска давно с меня слетела, и без головного убора наши костюмы выглядят вполне прилично – черные и особо не запоминающиеся. Наши талисманы привлекают внимание – яркие бусы Луэллы, мое изящное огниво. В великолепном экипаже и броских украшениях мы впервые за все время смотримся внушительно. Не какие-нибудь там аутсайдеры! Ну, или хотя бы такие аутсайдеры, на которых хочется поставить. Обидно, что один из нас мертв.

Лошади останавливаются прямо под балконом. Я поднимаю взгляд и застываю, боясь дышать. Президент Сноу. Не на экране, а во плоти. Самый могущественный и, следовательно, самый жестокий человек в Панеме. Он стоит спокойно и прямо, наблюдая за катастрофой, которой обернулась церемония открытия. Слегка наклоняет голову, и на лоб падает серебристый локон. Наши глаза встречаются, у него на губах возникает улыбка. Ни злости, ни гнева и точно ни тени страха. Мне не удалось впечатлить его своим выступлением. Дерзкий мальчишка из горного дистрикта с мертвой девочкой на руках выглядит глупо и слегка забавно. Не более.

Внутри меня что-то сжимается, и я думаю: «Сегодня ты на коне, но когда-нибудь придет тот, кто сбросит тебя прямо в могилу». Я выхожу из колесницы и кладу Луэллу на землю, делаю шаг назад, чтобы Сноу не мог притвориться, будто не видит ее сломанного птичьего тельца. Потом я жестом указываю на него и начинаю аплодировать, отдавая ему должное.

«Попробуй-ка переиначить это, Плутарх!» – думаю я.

Вдруг выражение лица президента меняется. Он переводит внимание на экран справа, где показывают меня по пояс, хлопающего в ладоши. Его пальцы тянутся к белой розе в петлице, поправляют, и он вновь смотрит вниз. Голубые глаза прищуриваются, только они направлены не на мое лицо, а ниже. Разглядывает огниво?

Меня хватают сзади и волокут прочь. К Луэлле подбегают медики. Ужасно не хочется ее оставлять, хотя что бы я с ней делал, если бы меня не оттащили? Видела ли семья Луэллы, как она отправилась в последний путь? А моя? Вряд ли это покажут в Дистрикте-12. Наверняка трансляцию прервали, когда наши лошади понесли.

Для виду борюсь, потом понимаю, что слишком усердствую. Обмякаю, позволив миротворцам волочь меня по длинной улице обратно в конюшню. Они спохватываются, надевают наручники и заставляют идти самому. И тут я обращаю внимание на толпу, все еще стоящую на трибунах, и начинаю различать голоса.

– Эй, откуда ты?

– Посмотри сюда, мальчик! Как тебя зовут?

– Двенадцатый, верно? Ты из Двенадцатого, парень?

Неужели они спрашивают у меня? Я верчу головой.

– Говори, мальчик! Не сможем тебя спонсировать, не зная, кто ты!

Эти люди хотят стать моими спонсорами? Посылать мне на арену еду и припасы? Поставить на меня, словно на голодного пса в драке? Может, мне и следует быть им благодарным или хотя бы не теряться, однако у меня на руках кровь Луэллы. Я собираю слюну и плюю прямо в распухшее лицо мужчины, в которое вставлены крошечные зеркала. Плевок попадает ему на щеку, и толпа ревет от смеха.

– Так ему и надо!

– Мне нравится твой стиль!

– Хеймитч или Вайет? Который из двух?

Последняя реплика – от женщины с птичьим гнездом на голове. Она размахивает программкой Голодных игр, на обложке которой изображена золотая цифра пятьдесят на фоне флага Панема. Я набираю слюну на еще один плевок, и тут один из моих конвоиров предупреждает: «Хватит». Я все равно плюю, и он сильно бьет меня локтем в бок. Толпа ликует, даже не знаю, кто ее порадовал больше.

Обозленные миротворцы швыряют меня в колесницу с трибутами из Дистрикта-4, и я доезжаю до конюшни, держась за чей-то фальшивый трезубец, чтобы снова не вывалиться. Трибута это ничуть не радует, и едва мы успеваем добраться до места, как он тычет меня древком в солнечное сплетение, и я снова валюсь на землю.

– Отличный удар, Арчин! – смеется девушка из Четвертого, походя хлестнув меня русалочьим хвостом, и они удаляются.