Паутина (СИ) - Костадинова Весела - Страница 13

— Ты — её самая близкая подруга, — он повернул голову, снова посмотрев на меня. — Если есть что-то, что я должен знать...

Я не выдержала, перебила его:

— У Дашки большие проблемы дома. Очень большие. Её отчим… невменяем.

Роменский не изменился в лице, но в глазах промелькнула едва уловимая тень.

— То есть? — уточнил он, медленно возвращаясь к столу.

Но вместо того чтобы сесть на своё место, он опустился в соседнее кресло — ближе ко мне, устраняя тот формальный барьер, который обычно чётко выдерживал в общении со студентами.

- Он пьет. Как и ее мать. А когда пьет… избивает их. Их обеих. Даша защищает мать, поэтому ей достается сильнее. Она должна была переехать две недели назад к моей бабушке…. Но….

- Понял, - вздохнул Роменский.

Он не стал задавать больше никаких вопросов, просто сидел и молчал, задумавшись о чем-то своем. Я тоже сидела как мышка, боясь потревожить его мысли, лишь украдкой наблюдая за ним и вдыхая запах его одеколона. Его сильные пальцы чуть сжались на подлокотнике, в глазах на мгновение промелькнуло нечто, похожее на раздражение, прежде чем он вновь обрёл привычную холодную сдержанность.

- Игорь Андреевич, - все же нарушила я тишину, - ей нужно это место и нужна эта работа. Очень.

Роменский поднял взгляд, на секунду задержав его на мне, а затем бесшумно встал.

— Хорошо, — коротко ответил он, подходя к своему столу.

Движения у него были быстрые, отточенные, без лишних жестов. Поднял со стола два заявления — одно старое, на место в общежитии, и второе — новое, о приёме на работу в лабораторию.

Завизировал оба без колебаний.

Я невольно задержала дыхание, наблюдая за этим почти с нереальным ощущением.

Так просто?

Так быстро?

- С понедельника пусть выходит на работу, Лиана, - сказал он, протягивая мне бумаги. – Жду ее в лаборатории.

Я опустила глаза, борясь в глубине души с двумя чувствами – бешенной радостью и облегчением от того, что Дашка, наконец-то, будет в безопасности и…. досадой.

Досадой, признаться в которой было стыдно самой себе.

Быстро взяла документы из рук Роменского, слишком быстро и слишком резко, снова как три недели назад коснувшись его рукой. Тепло его кожи на мгновение ожгло меня, и внутри что-то предательски дрогнуло. Тут же отдернула руку, не собираясь обращать на это внимания.

Роменский пристально смотрел на меня.

- Спасибо, - выдохнула, загоняя внутрь все, кроме радости за подругу. – Спасибо.

Он лишь кивнул, едва заметно улыбнувшись уголками губ. Но его темные глаза выглядели…. Довольно, что ли.

- Я…. можно идти?

- Иди, - кивнул он, садясь на место.

Но не успела я дойти до выхода, как он снова окликнул меня.

— Лиана.

Я замерла, уже поднеся руку к дверной ручке. Выдохнула, медленно обернулась.

Роменский всё так же сидел за своим столом, но теперь смотрел на меня чуть иначе — взгляд прищуренный, оценивающий, словно взвешивал каждую деталь.

— Не хочешь спросить про свою контрольную?

Я на мгновение задумалась и ответила честно.

- Нет. Вы не назначили мне головомойку, как Ломовой, и не восхитились как Дашкиной. Значит я справилась средне.

Роменский чуть приподнял брови, но выражение лица оставалось всё таким же непроницаемым.

— Интересная логика, — заметил он, сцепив пальцы перед собой.

— Но ведь правильная? — уточнила я, склонив голову набок.

Он не ответил сразу, будто размышляя, стоит ли развивать этот разговор.

— Ты справилась хорошо, — наконец сказал он, и голос его прозвучал чуть тише, почти задумчиво. — Но не так хорошо, как могла бы.

А вот жалость свою засунь куда-нибудь….

Я плотно сжала губы.

- Учту на будущее, - ответила максимально сухо и холодно, показывая, что не хочу слушать нравоучения от него. – Могу идти?

Я вдруг почувствовала, как его взгляд становится чуть тяжелее, цепляясь за каждую мою эмоцию. Это было неприятно и странно… и, черт возьми, заставляло меня нервничать.

- Иди, - вздохнул он, снова склоняясь над документами.

- О, моя дорогая, - проворковала в телефон Наталья, - я так рада за твою подругу. Неужели носит земля таких вот уродов, как ее отчим? Бедная девочка….

Она позвонила узнать о маме, спросила как дела у меня, но неожиданно даже для самой себя я обрадовалась звонку этой женщины, которая не мучила меня словами ненужных соболезнований, а действительно знала, что происходит у меня внутри. Услышав спокойный голос в трубке, я сама начала этот неожиданный для себя разговор, рассказывая ей новости последних дней. То, о чем не могла поделиться ни с мамой, ни с бабушкой. Словно все что копилось долгое время, вдруг хлынуло потоком: горечь о том, что маме лучше не становится, страх перед нашим будущим, университетские новости и радость за Дашку. Я говорила, говорила и не могла остановиться, хотя понимала, что Наталья для меня – посторонний человек. Сама не знаю, что на меня нашло.

Обычно так я говорила с …. папой.

Наталья не пытала, не выспрашивала, она слушала.

- Но, моя хорошая, мне кажется, что ты сама чем-то еще расстроена….

Она чувствовала меня.

Я медленно присела на скамейку перед подъездом, наблюдая, как ветер срывает с деревьев сухие осенние листья и гонит их по мокрому асфальту. Не зная, как рассказать хоть кому-то то, что уже несколько дней терзало меня изнутри, вызывая внутри жаркий гнев на самое себя и острый стыд, стиснула зубы.

Мама меня все равно не услышала бы, а бабушка…. Она сама помогала мне из последних сил, чтобы я могла повесить на нее еще и эти глупые, непонятные, томительные ощущения, из-за которых я горела со стыда.

Звонок Наталья застал меня тогда, когда я уехала в магазин за продуктами. Будь я дома, где свидетелями стали бабушка и мама, не уверенна, что решилась бы рассказать ей хоть что-то существенное. Но здесь, сидя на холодном ветру, одна, остро ощущая свое горькое одиночество, я глубоко вздохнула.

- Я наверное, очень плохой человек, - призналась этой незнакомой женщине. – Я….

- О нет, Лиана, - выдохнула она, - не верю в это. Что с тобой, моя девочка?

- Я…. не знаю…. Не знаю, как объяснить….

Она помолчала.

- Милая, - осторожно подбирая слова, начала Наталья, - чувствую, что за этим разговором с твоим деканом стоит что-то еще? Он…. – она на секунду запнулась она, - он обидел тебя? – в ее голосе прозвучала тревога.

- Нет, - быстро ответила я, - нет. Конечно нет. Просто….

Не могла подобрать слова, не могла объяснить.

- Ох, - выдохнула она облегченно. – Я уже испугалась. Ты ведь сейчас такая уязвимая. Не слабая, Лиана, нет, - именно уязвимая. Хищники чувствуют такое…. Ладно, если не можешь подобрать слов, рассказать, что тебя беспокоит, просто максимально подробно перескажи ваш разговор.

Я провела рукой по лицу, словно это могло прогнать растущее внутри беспокойство, и, сглотнув, взглянула на асфальт под ногами. Лужи отражали тусклый свет фонарей, капли дождя медленно стекали с веток деревьев, а ветер продолжал настойчиво гонять по двору сухие листья, кружась в странном хаотичном танце.

Чуть прикрыла глаза, вспоминая и разговор и механическим голосом стала пересказывать его содержание Наталье.

Она не перебивала, слушала внимательно, только пару раз задала уточняющие вопросы, на которые я, о диво, ответила максимально правдиво. Ей было легко рассказывать, словно из меня выходило нечто, чего я боялась. То, в чем боялась признаться даже подругам, то, что жило глубоко в душе, плотно похороненное там.

Когда дошла до слов Роменского о Даше, запнулась. Щёки снова вспыхнули жаром, и я быстро отвела взгляд, вцепившись пальцами в край куртки. В этот момент мне вдруг вспомнилось, как ловко я обошла этот момент в разговоре с самой Дашкой. Как намеренно не передала ей его слова, не упомянула, что он внимательно наблюдает за ней, что подмечает мелочи, которые другие пропускают. Я просто промолчала, радуясь тому, что, обняв меня от радости и удивления, она почти не задавала вопросов, удовлетворяясь самыми простыми объяснениями.