"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 60

Думается, выбор Ольгой маршрута можно объяснить последствиями той же Древлянской войны, а именно, гибелью Игоря. Новгородские земли часто называют «доменом» княжеской семьи. Если Игорь действительно происходил из «северных королей», владык Рюрикова городища, то сбор с тех территорий был как-то завязан на него. Рюриково городище находилось в сгустке земледельческих поселков Приильменья, с которых его хозяева собирали дань – сюда стекались поступления с Мсты и Луги. После его смерти понадобилось как-то урегулировать вопрос с передачей наследства: показать жителям их новых владык и заново заключить договора. И наверняка это было как-то связано с ростом Новгорода как новой, административной столицы Северной Руси. Рюриково городище окончательно перестает быть самостоятельной столицей, хоть и находящейся в союзе с другой столицей (Киевом), превращается в родовую усадьбу «Рюриковичей». Роль столицы, куда стекалась дань с погостов, переходит к Новгороду, чем и объясняется его дальнейший рост. Отныне жители будущей Новгородской земли платили дань не «королям» из Рюрикова городища, а Древнерусскому государству как таковому, с центром в Киеве, в лице того, кто это государство будет возглавлять. Новгород с самого начала был основан и воспринимал себя как управляющий центр, а не как владение родовитого вождя – отсюда его легендарное буйство и свободолюбие, «обычай призывать князей» и прочая вольница как часть «новгородского мифа».

Однако мне представляется сомнительным, чтобы до Ольгиных реформ не существовало понятия «становища», то есть места, где князь с дружиной останавливается во время сбора дани. Именно в ту эпоху, когда князь с дружиной лично объезжал земли, ему было никак не обойтись без обустроенных мест для постоя, расположенных на расстоянии дневного перехода друг от друга, вдоль заранее известного маршрута. Поскольку объезды эти, по общему мнению, приходились на холодную половину года, они были бы невозможны без теплого ночлега, который будет найден в заранее известном месте. Населенные пункты тех времен были невелики: в десяти избушках, и без того набитых собственными жителями, княжья дружина просто не поместилась бы. Единственная возможность – «грады», чье наличие широко упоминается и источниками, и исследователями, но что они собой представляли? В большинстве укрепленных городищ рассматриваемого времени нет следа постоянного проживания людей. Там могли находиться «общинные дома», называемые также континами либо обчинами – помещения для общинных пиров, находящиеся на территории культового центра. Я только в них вижу физическую возможность служить пристанищами для приезжей дружины – но очевидно, что местные общины крайне неохотно пускали бы чужаков в свое сакральное пространство. Правда, они и дань-то давали не по доброй воле. Чем ежегодно конфликтовать на эту тему, князьям имело смысл с самого начала установления своего господства основать собственные пункты для ночлега – становища. Остановившись там, они могли за несколько дней собрать положенное с округи и трогаться к следующему пункту. Реформа в этом случае заключалась бы в отмене объезда и в поселении в становище (или на погост уничтоженного полюдья племенного князя) назначенных лиц, которые будут сами собирать эту дань и отсылать князьям. Вероятно, со временем функции и полномочия этих лиц стали расширяться: добавилось судопроизводство. До того споры разбирали сами местные старейшины, а теперь суд чинил княжий человек, взимая уплату и штрафы в пользу князя – и это тоже знаменовало процесс переподчинения человека государству, а не роду.

В какой мере для становищ строились новые пункты, в какой – использовались старые (разнообразные по своей природе), по соглашению с местными жителями или по покорении оных – на этот счет, надо думать, существовало множество разных систем, опирающихся на конкретные местные условия.

Если суммировать все упоминания мест, посещенных княгиней, то получится весьма впечатляющий маршрут: по Днепру (поляне, древляне, дреговичи), земля Деревская, по Десне (северяне), Мста и Луга (Новгородская земля), Псков (северные кривичи). В этом случае объезд занял бы, пожалуй, не один год: ведь в каждом месте нужно было провести некую работу по выбору мест и урегулированию отношений с местными жителями. Но думается, что сделать это за один раз было нереально: для учреждения системы погостов нужны и средства, и люди, и управляющие кадры, а это все нельзя разом вынуть и положить. Вероятно, отработка хотя бы первых рабочих схем этой системы и объезды земель заняли у княгини Ольги немало лет. Во всяком случае, в следующие годы после Древлянской войны, в начальный период ее самостоятельного правления, ей должно было хватать забот и занятий этого рода. И, в отличие от более ярких приключений (описанных в предыдущих разделах) нелитературный характер этих сведений дает основания думать, что это происходило на самом деле.

По сих же, как говорят летописцы, мы приступаем к изложению второй из двух важнейших составных частей Ольгиного мифа. Если главный подвиг ее «светской» жизни связан с местью за Игоря, то ее поездка в Царьград и крещение – второе событие, благодаря которому она обрела бессмертную славу и свое беспримерное место в русской культуре. Именно здесь в дело формирования Мифа, наряду с «Ольгой истории» и «Ольгой сказания», в дело вступает третий игрок – «Ольга житий», та Ольга, которую почитает церковь. Именно этот эпизод составляет, я бы сказала, кульминацию Большого Мифа. Здесь он достигает расцвета, ибо история о хождении Ольги в Царьград включает в себя как подлинные исторические факты, так и светские легенды, и церковные сказания, основу будущих житий. Переплавившись в одном котле исторической народной памяти, эти три составных элемента вылились в поистине удивительное и очень яркое изделие.

Мы будем разбирать его постепенно. Рассмотрим вопрос, когда это случилось, и много времени он не займет. Летописи дают 955 год, но к нему не подходит сочетание дня недели и числа, в которые Ольга была принята царской семьей (чтобы 9 сентября приходилось на среду, а 18 октября – на воскресенье). Подходят, из ближайших, 946 и 957 годы. По поводу выбора между ними авторитетные ученые вели долгий спор, но основания, на которых они делают свои выводы, слишком сложны для неспециалистов, и нет смысла их пересказывать. Поэтому просто объявим, что меня вполне убедила точка зрения А. В. Назаренко, который предпочитает 957 год, и из этого мы будем исходить. К тому же подталкивает и логика событий: в 946 году Ольге было решительно не до международных визитов и не до перемены веры. Если я права в своих выкладках, то в это время Игорь был жив и собственная международная политика его жены, тем более перемена веры, маловероятна. Если даже Игорь и правда погиб в 945 году, то сразу после его смерти у Ольги хватало дел на родине, и она никак не могла себе позволить разрыв со своим окружение по части веры. Изменить богам предков, оставить – на кого? – свою роль как носителя сакрального служения именно в то время, когда ей только предстояло утвердиться на троне и сохранить свои права и права ребенка, было бы не просто рискованным шагом – политическим самоубийством. Решись она на это, то была бы немедленно отстранена от всех дел, какой-нибудь условный Свенельд (или Асмуд) возглавил бы регентский совет при «детском» Святославе, и все пошло бы по-другому.

Совсем другое дело – 7-12 лет спустя. Когда бы Ольга ни лишилась мужа, 957 год – это время, когда Святославу должно было исполниться лет двадцать. Эту мысль проводит и Е. Е. Голубинский в своем труде «История Русской Церкви» (т.1):

«Представляется вероятным думать, что Ольга после смерти Игоря оставалась некрещеною до тех пор, пока была за малолетнего Святослава правительницей государства и продолжала оставаться в государстве лицом официальным, и что она крестилась после того, как, нашед возможность сложить с себя официальное регентство, отошла, по крайней мере формальным образом, в частную жизнь, после чего народ уже не имел права спрашивать с нее за ее поступки».