Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 9

Хватит, решил запоздало, скоро зимняя сессия, съезжу, постараюсь отстреляться, а то и отбояриться побыстрее, потом вернусь и продолжу… если хватит духу.

Этот уровень для меня что-то вроде внутренностей детского калейдоскопа: вижу сменяющиеся фрагменты цветных стёкол, никакой системы, голова постоянно кружится, сознание не в силах уцепиться за какие-то ориентиры, а мозг горит, стараясь уловить закономерности и создать хоть какую-то систему.

— Алиса, — позвал я хриплым голосом, — ну ты чё?

Она ответила, как мне показалось, раздражённым и усталым голосом:

— Здесь всё другое!.. Я знаю, что нельзя тёплое с мягким, а здесь это постоянно, да ещё тёплое в синее, а то и в писк… Одно понятно, что с точки зрения бозонной вселенный — ты фрактал.

Я спросил слабым голосом, ехидство не только наша защита, но зачастую и спасение от свихнутости:

— У неё точка зрения?

— Не занудствуй, существо. У себя ты царь природы, а здесь да, фрактал. Бесконечно малое отображение самой вселенной. Ну, не совсем уж бесконечное, опять прицепишься, но близко, близко…

— Нызенько, нызенько, — передразнил я. — Хотя интересная мысль. Гм, ты что, уже мыслишь?

— Я да, — ответила она с надменностью самой вселенной. — Старайся, карабкайся, учись, грызи гранит науки, могу подсказать где глыбы побольше, может и у тебя получится, хотя шансы один к гуголу, но я тебя истреблять не буду, оставлю для забавы, хотя и не знаю, что это.

Фрактал, подумал я. А что, если принять эту гипотезу за основу, то можно наметить пути, куда двигаться. Это значит, мне может быть доступна хотя бы часть из того, что должно было получиться в конечном существе этого странного мира.

Хотеть может не только человек, даже таракан чего-то да хочет, у эвглены зелёной тоже есть желания. Да у всех есть, даже у камня вполне могут быть, для этого ума не надо, так что у бозонной вселенной вполне может быть смутная и не вполне осознанная идея, что должно получиться в конце её эволюции.

И в это время появляюсь я, весь в белом. Вон он я, нате! Само совершенство. Ну, можно пообтесать где-то в чём-то, но совершенству нет предела, а так вот в первом приближении лучше меня ничего не найдёте.

Я старался думать о себе, как о совершенстве, может быть и тёмную материю сумею убедить. Мир продолжает кружиться, выворачиваться, скрипучее переходит в зелёное и вытягивается через сквозь стены, там разбухает и взрывается мириадами зелёных капель, что плавают в пространстве, словно семена одуванчика.

Но надо, надо приноровиться к этому мельканию цветовых пятен и смещению верха и низа, афедроном чую, что это что-то мне даст… или что-то заберёт.

Из ничего продолжает появляться что-то непонятное, иногда остаётся, иногда исчезает или перетекает в другую форму, раздваивается, превращается в мелкие капли, из которых одни исчезают, а другие вырастают и с металлическим скрежетом лопаются.

Но если наши земные животные выживают и даже развиваются в нечто ого какое, то я, человек с его самомнением и амбициями, отступлю?

Нет, человек это звучит гордо, нагло, самоуверенно и в конце концов побеждательно!

Через несколько часов тупого созерцания не только осторожненько касался всего этого колышущегося мира, но и пытался пощупать, ухватить. В какой-то момент, вконец расхрабрившись, ухватил в двигающемся мимо потоке нечто скользкое, словно плавательный пузырь окуня, размером между перепелиным и куриным яйцом, а когда поток неспешно скользнул дальше, этот пузырь потащило тоже, я зажал в обе ладони, отгораживая от остального мира, уперся руками и ногами.

Поток ушёл в стены, сразу в три, пузырь резко дёрнулся и остался в моих ладонях. Некоторое время просто держал его на вытянутых руках, то ли рванет, то ли исчезнет, бабахнет, превратится во что-то страшное, но нет, пузырь оставался недвижим.

Осторожно щупая, я то и дело засовывал пальцы вовнутрь, но пузырь не лопается, какая-то геометрия пространства у него особенная. Бозонная. Всё, что непонятное здесь, бозонное. Ничего объяснять не надо. Геометрия пространства-времени такая. Бозонная и всё тут. Без базара.

Убедившись, что пузырь не лопается, начал совать в него всё, что отыскалось в карманах, снял и вложил туда кольцо, браслет, подобрал пару камней, если эти аморфные глыбы можно так назвать, тоже поместились, наконец, совсем охамев, вложил тесак.

Выждав, вытащил с сильно стучащим сердцем всё в обратном порядке, сперва тесак, последним нащупал кольцо. Ничего не пропало, надо же!

Похоже, это образование можно назвать пространственной барсеткой неопределённой ёмкости. Сердце стучит усиленно, это же какой шаг в познании, хотя такая кладовая мне пока ни к чему, но на будущее…

Было опасение, что не смогу вынести, но получилось, да и то, выносил же добычу из других Щелей, так что да, возможно.

Иван Бровкин заметно посвежел, спина гуттаперчевая, сам не налюбуется, а в рукопашной схватке валит всякого. Василий с довольной усмешечкой сообщил, что Бровкина в Преображенский полк перевели из егерей, он там был лучшим, выходил против десятка и всех валил, а сейчас так вообще, сила как у молодого, а опыт тот, прежний, не пропьешь.

Завидев меня с мешком за плечами по дороге из моей Щели, Бровкин подбежал бегом, отдал честь и выпалил:

— Ваше благородие, разрешите обратиться?

— Давай без этих пролегоменов Авенариуса, — сказал я недовольно, — обращайся без танцев со шляпой!

— Ваше благородие, — сказал он быстро, — а почему вы ведёте набор только из преображенцев? За их рост?.. Так я знаю ребят покрепче!

— Да так получилось, — ответил я с некоторой неловкостью, в самом деле так пошло само. — А что у тебя?

— Знаю ребят, — повторил он, — что завалили бы в рукопашке всех этих здоровенных лосей. Ну, когда были при силе.

— Погоди, — сказал я с интересом. — Ты насчёт егерей? До Преображенского был егерем?

Он кивнул.

— Да, ваше благородие.

— Хорошая идея, — сказал я с энтузиазмом. — Егеря — это лучшее, что есть в армии. Это вообще будущее армии! Остальные просто пушеное мясо. Давай, зови всех, кого считаешь нужным. На твоё усмотрение.

Он посмотрел мне в глаза очень серьёзно, кивнул, вытянулся.

— Ваше благородие… не подведу!

В своем кабинете я выложил в сейф кристаллы, их набрал полмешка, плюс этот пространственный пузырь. Хорош, как барсетка, куда можно сложить массу вещей, но надо сперва проверить, не исчезнет ли в нашем климате.

Быстро перекусил, взял еды с собой в мешок, снова ринулся в мою такую родную и таинственную Щель.

И сразу, сделав шаг на второй уровень, ощутил, что вступил совсем в другое место. Не то, с которого ушёл. Мир передо мной в сложных красках, если это краски, всё медленно двигается крупными пятнами, тянется нескончаемыми цветными полосами, от инфракрасных до ультрафиолетовых и дальше-дальше, в немыслимом диапазоне, которого просто не может быть, потому что не может быть никогда.

Похоже, это и есть визуальное выражение констант этого мира, чужого и чуждого, а понятно из него только то, что в нём всё непонятно, если даже фундаментальные законы иные.

Но, может быть, я переместился на другой конец тёмной вселенной, кто знает, что у неё за константы. Задержав дыхание и приготовившись хоть к удару по морде и нервам, хоть к чему угодно, я с осторожностью дотронулся до ярко-красной полосы, что плывет прямо перед моей мордой и переходит даже не в багровую, а сразу в шероховато-зелёную, словно там цвета идут в таком порядке, если это цвета, а не звуки или что-то вообще неведомое, что мой мозг интерпретирует в понятные мне символы.

Пальцы ощутили некое тепло, хотя это вряд ли тепло в привычном понимании, но мои органы чувств за неимением ориентиров транскрибируют ощущение именно как тепло.

Более того, по зелёной ленте прошло что-то вроде волны, мне почудилась некая реакция на прикосновение, хотя это как-то странно, на мой взгляд, это всё-таки стена, не должна вот так.