Вадбольский 4 (СИ) - Никитин Юрий Александрович - Страница 29

Сюзанна появилась рядом, красивая и пахнущая изысканными ароматами, шепнула:

— Свинья ты, Вадбольский, грубая, но восхитительная свинья!.. Теперь к тебе интерес появится, появится… Увидимся!

Она исчезла в водовороте весело щебечущих барышень, словно утонула в ярком цветнике с его ароматами и бабочками, похожими на цветы.

Я отступил ближе к стене и чуть не придавил пытавшуюся там проскользнуть женщину, она пугливо охнула, я придержал её под локоть, чувствуя под пальцами нежную мягкую и горячую плоть.

— Простите, — сказал я с раскаянием, — теперь точно отращу глаза на затылке, если уж начал пятиться, как рак, а хотел как лебедь! Я Вадбольский, барон Вадбольский.

Она сложила веер, в зале слишком натоплено, мило и смущённо улыбнулась. Полненькая и пухленькая, на румяных щёчках умильные ямочки, глаза голубые, как у дешёвой куклы, вся миленькая, вкусная и ароматная, как только что испечённый сдобный пирожок с куриным мясом.

— Ох, — воскликнула она, — вы же тот самый Вадбольский?.. Моя Верочка про вас уже все уши прожужжала!

Она оглянулась в беспокойстве, лицо стало растерянным, а взгляд заметался по толпе гостей.

Я сказал галантно:

— Не потеряется, и я уверен в немыслимой красоте вашей дочери, если хоть чуть похожа на свою маму!

Она раскраснелась ещё больше, на щеках умильные ямочки стали ещё глубже.

— Ох, простите, я не назвалась! Софья Павловна, графиня, жена генерала… А вот и она, Вера, бегом сюды!

К нам быстро, но красиво, приблизилась не по годам рослая и широкая в кости девица, ровный стан, прямая спина, уверенный и уже оценивающий взгляд. Если судить по её детскому личику, ей лет пятнадцать-шестнадцать, так что её маме где-то лет тридцать-тридцать пять, но мама намного женственнее.

— Красотка, — согласился я. — В маму!

Софья Павловна застенчиво отмахнулась.

— Что вы, что вы, в отца!.. Вот уж красавец, сажень росту, грудь в орденах, а как засмеётся, на улице даже кони на дыбки!

— Заметная у вас дочь, — согласился я дипломатично. — Генеральская, звучит!

Она вздохнула.

— Да, долго он шёл. Мой папа говаривал: «Известный человек, солидный, и знаков тьму отличий нахватал. Не по летам, и чин завидный, не нынче завтра генерал», но генерала ему дали только под конец воинской службы.

Строки знакомые с детства, читал, даже учил, но не успел вспомнить кто писал и про кого, подошёл Горчаков, улыбка хитрая и таинственная, слегка поклонился Софье Павловне:

— Приветствую снова, вы не против, слегка уведу нашего друга Вадбольского, у меня к нему интересантный разговор возымеился?

Софья Павловка и её дочка разом улыбнулись и в один голос слаженно пропели:

— Не против, ваша светлость, не против!

Горчаков проводил их взглядом.

— Ты начинаешь интересовать здешних женщин. Молодой, перспективный, без вредных привычек. Был баронетом, стал бароном, а через несколько лет и до графа то ли дослужишься, то ли как-то иначе докарабкаешься.

Я отмахнулся.

— Да кому интересен завалящий барон? Тут никого ниже графа. Половина князья, герцоги, маркизы…

Он усмехнулся.

— Мамаши загадывают наперед. О каждом, кто хоть раз замечен в высших кругах, тут же собирают все слухи и сплетни. А ты прям готовый Аскет!.. В гулянках и попойках не замечен, в карты не играешь, весь в учёбе и работе…

— Аскеты все такие идеальные?

Он зябко передёрнул плечами.

— Страшные люди! Нельзя требовать от людей всегда быть чистенькими. Человек должен иногда и в грязи поваляться для своего удовольствия.

Я взглянул в удивлении, он тут же сказал смущённо:

— Так мой отец говорит, а он умнейший человек. Ладно, оставим женщин, я понимаю, почему избегаешь, тебе эти супружеские цепи сейчас только помешают в работе. А работа у тебя очень важная…

— Ого, — сказал я, — признал?

Он поморщился.

— Я сразу признал, а теперь и отец интересуется всё больше. Поручил мне как-то наладить с тобой взаимодействие. Кстати, похвалил меня, что я сразу вычленил тебя в Лицее и наладил в некотором роде дружбу. Или хоть полудружбу?

— Дружбу, дружбу, — согласился я. — Я вот тоже подумал, раз всё в мире ускоряется, то и мне нужно не тянуть с этими ружьями. У тебя сколько гвардейцев?

Вопрос неожиданный, Горчаков даже поперхнулся, взглянул в недоумении.

— Ни одного, сам знаешь. Но у моего отца около трёх тысяч. Если брать род, то тысяч десять. А что?

Я подумал, ответил как бы с нерешительностью:

— Могу выделить для тебя квоту так это человек в триста-четыреста. Пришлешь их в моё имение, я велю обучить их стрельбе из новых винтовок.

Он охнул.

— У тебя четыреста винтовок?

Я вздохнул.

— Нет, конечно. Но сотню найду. А ещё следует попробовать поучить новым методам войны солдат, которых долго обучали ходить в допотопные и самоубийственные штыковые атаки. Вдруг необучаемы?..

Он кивнул, догадавшись.

— А-а, стрелять не стоя, а лежа, держаться рассыпным строем, использовать укрытия, как ты показывал?

— Точно, — сказал я. — Если получится, можно передавать мои наработки в армию. После разгрома в войне за Крым начнётся…

Он горячо возразил:

— Не будет никакого разгрома! Да и войны не будет!

— Ну-ну, — сказал я. — Но модернизировать армию надо?

Он посмотрел с упреком.

— Что за англицизмы? В приличном обществе предпочитают французский. Да, ещё как надо совершенствовать, а то в какой-то мере отстаём, ты прав. Но не так уж и сильно отстаём, зато мы духом сильнее всех на свете… Я поговорю с отцом. Про твои винтовки с ними уже говорил, он заинтересован.

— Договаривайся на недели две-три, — сказал я. — За это время ваши гвардейцы полностью пройдут ускоренный курс по ускоренной методе типа «науки побеждать» Суворова, только лучше и современнее, а вы с отцом увидите, как сразу и резко повысится их боеспособность.

Он сказал радостно:

— Спасибо, Юра!.. Я сейчас же к родителям. Здесь наобщался, могу исчезнуть без ущерба престижу.

Отлично, лазутчики Карницкого сразу доложат господину, что в имении этого Вадбольского появился крупный отряд светлейшего князя Горчакова, главы Тайной Канцелярии Его Императорского Величества. Эти гвардейцы свяжут им руки на время зимней сессии, а потом пусть сваливают, возьму вожжи в свои почти натруженные длани.

Он хлопнул меня по плечу, повернулся, собираясь уходить, но зацепился взглядом за группку гостей и сказал вполголоса:

— Что, понравилась генеральша?.. А хочешь узнать, кто её муж?.. Когда-то бравый вояка, вся грудь в орденах, но возраст приходит и к героям. Жена умерла, так он в семьдесят лет вздумал жениться снова!

— И как? — спросил я с любопытством.

— Сосватали молоденькую дочку одного мелкого дворянина на казенной службе, но с огромным приданым. Ну, ты понял.

— Он ей графский титул, она деньги?

— Да. Успел заделать ей ребёнка, дочка у них красивая, ты же видишь, но он уже не поднимается с постели, восемьдесят два года, нам бы дожить до его лет!.. Как он говорил: «В тринадцатом году мы отличались с братом в тридцатом егерском, а после в сорок пятом».

В моём мозгу что-то щёлкнуло, знакомые со школьной скамьи строки, но вместо выяснения, уточнил:

— В егерском?

Он кивнул, процитировал:

— «За третье августа; засели мы в траншею: ему дан с бантом, мне на шею». Наверное, брату дали орден Святого Владимира IV степени, это пока единственный, носимый с бантом, а сам он, вероятно, получил орден Святого Владимира третьей степени или орден Святой Анны II степени, раз «на шею».

— Лихой, — согласился я.

— У него вся грудь в орденах, — сказал он, — но лет двадцать ходил в полковниках, характер больно… неуживчивый. Но солдаты его обожали. Чин генерала получил уже перед пенсией. Ну всё, я исчезаю!

Он в самом деле исчез, даже через толпу гостей не проходил, а как-то сумел вдоль стеночки к выходу, а я повернулся к яркому цветнику женщин, выискивая взглядом эту Софью Павловну.