Князь Московский (СИ) - Иванов Евгений Геннадьевич - Страница 7

- Околоточный надзиратель Васильков!

И повернувшись в сторону крикуна, я узрел представителя полицейского управления.

Он был здоров, морщинист и бодр. Облаченный в шинель мышиного цвета, полицейскую фуражку на голове и с саблей-селёдкой на боку, вызывал впечатление бравого, но слегка туповатого служаки. Только глаза подкачали – слишком умные.

- Вы узнали Нас, сударь? – спросил я у этого здоровяка. Мне очень не хотелось, чтоб вокруг началась лишняя суета.

- Да, Ваше Императорское Величество, Сергей Александрович! – выдохнул он негромко, но очень восторженно.

- Объясни мне, почему нормально не организовано охранение сопровождающих, и по какой причине вы это мероприятие проводите в Великий Праздник?

-По распоряжению Его Светлости, Евгения Корниловича, удаляем всех жидов, не имеющих разрешение на жительство в городе! А что до праздника, так эти прохвосты только по воскресеньям вылазят из своих нор, вот и приняли решение сейчас их брать, а то растворятся, как снег, и не найдёшь их потом!

Он докладывал о своих действиях спокойно и обстоятельно, и мне нравился такой подход к делу.

- Хочу сам взглянуть на этих жидов, организуй! – приказал я ему и, повернувшись к Елизавете Фёдоровне, спросил: – Ты со мной, дорогая, или побудешь в экипаже? С этими личностями лучше разбираться мужчинам.

-Мне показалось, что я слышала там детский плач, хочу пойти с тобой, – произнесла она тихо.

-Веди, – сказал я околоточному, и мы двинулись в сторону основного скопления людей.

Мы подошли к месту, где городовые сгоняли в толпу евреев и их семейства. Зачем выполнялось в таком виде это поручение, я не понимал. Из близлежащего трёхэтажного дома выходил городовой и выгонял очередного еврея; тот был испуган и ошарашен.

— Васильков, — обратился я к околоточному, — насколько я помню указ моего брата-самодержца, там есть сроки после уведомления, в которые надо было собраться и покинуть город. И если мне не изменяет память, составляют от двадцати дней. Покажи мне, пожалуйста, уведомление или расписку о его получении, которая должна быть вон у той семьи. — я указал ему на еврейку, что сидела на земле и держала двух маленьких детей на руках, а третий стоял за мамой и обнимал её за плечи.

— Ваше Императорское Высочество! Да откуда они будут-то, эти уведомления, если только вчера вечером приказ поступил очистить этот дом от жидов?! — удивлённо он начал разводить руками. — Мы ж люди маленькие, нам приказали, мы и сделали! — оправдывался он. А вот эта оговорка про конкретный дом мне не понравилась.

Всё-таки мы достаточно громко разговаривали, и народ стал обращать на нас внимание. Прекратила голосить какая-то здоровая бабища, подобрались городовые, и начал подтягиваться любопытный народ.

В этот момент рядом с нами остановился явно дорогой экипаж, и из него вышел сам обер-полицмейстер, Юрковский Евгений Корнилович, одетый в форменный мундир с накинутой поверх шинелью, а за ним из коляски буквально вывалился какой-то полный мужчина в штатском костюме, который чуть не лопался на его безразмерном пузе. Они о чём-то переговаривались и не особо интересовались происходящим.

Тут из толпы выскочил какой-то нижний полицейский чин и, подскочив к вновь приехавшим господам, начал что-то им рассказывать, указывая кивком головы в нашу, с Елизаветой Фёдоровной, сторону. Штатский и обер-полицмейстер всполошились и, разглядев нас, ускоренным темпом пошли в нашу сторону.

-Здравия желаю, Ваши Императорские Высочества! - деланно радостным голосом начал приветствовать нас с Элли генерал. - С праздником великим вас! - частил он волнительно. - Как мы рады вас видеть! Разрешите вам представить, – указал он на толстяка, - Залихватов Семён Васильевич. Видный деятель и меценат нашего города, а также владелец многих жилых домов в Москве.

- Безмерно рад видеть вас, Ваши Императорские Высочества... - пролепетал невнятным голосом этот пузан и присел, изображая то ли поклон, то ли книксен. Был он пузат и потлив, с жидкой бородкой на лице, которая не смогла скрыть его многочисленные подбородки. Костюм на нем был дорогой и явной иностранной кройки, по обшлагам вилась вышивка серебром. Я рассматривал этот образец пошлости, и во мне разрасталось чувство брезгливости.

- Здравствуйте, господа. Евгений Корнилович, объясните мне, пожалуйста, что тут происходит. И почему наша доблестная полиция в Великий Праздник выгоняет из домов наших граждан?

Так получилось, что все окружающие прислушивались к нам, и мои слова прозвучали очень ясно и громко, хотя я и не повышал голоса.

- Видите ли, к нам в полицию поступало много жалоб из этого домовладения. Жаловались на евреев и на запахи из их квартир, на то, что они собираются в большие компании и ведут нарушающие порядок разговоры... - оправдывался полицейский, а я смотрел на толстяка и видел, что дело тут вовсе не в жалобах.

- Жалобы - это, конечно, важно, но что-то я здесь не вижу мундиров охранного отделения, - перебил я его, - и ещё, по какой причине это выполняется так грубо и с нарушением устава полицейской службы? - и не дожидаясь ответа, обратился к своему охраннику.

- Приведи ко мне вон того старика с пейсами, только аккуратно, - сказал и отвернулся от этой парочки. «Да, собственно, и так всё ясно. Воспользовавшись указом императора, решили быстро получить выгоду», — так размышляя, наблюдал, как ведут ко мне пожилого еврея. Тот имел вид чуть помятый и какой-ко затрапезный. Старые опорки, потёртые штопаные шаровары, тужурка с чужого плеча, ну и кипа, что венчала полностью седую голову.

А из-под очков на меня посверкивала вся «грусть» жидовского народа.

На фоне моего казачка, что аккуратно сопровождал старика ко мне, был он подобен старому ослику пред богатырским конём. Такой же маленький и щуплый.

— Скажите мне, уважаемый, у всех ли ваших есть разрешение жить в Москве? — обратился я к этому жиду, которого привели ко мне. У того вид был смиренный и взгляд всё повидавшего человека.

— У всех есть нужные бумаги, ваше Императорское Высочество, — произнёс он тихим голосом. — Нам разрешили здесь снять квартиры с оплатой на год вперёд, мы всё заплатили, а через неделю нас выгоняют! — запричитал он.

— Вас ознакомили с указом императора о выселении иудеев в места компактного проживания? — спрашивая у него следил за его мимикой, понимая, что этот старый пройдоха всё знает, но, видно, решили деньгами смазать чиновников, а те решили забрать всё.

И, отвернувшись от него, обратился к обер-полицмейстеру.

— Евгений Корнилович, вам требуется подтверждение моих полномочий? — и, увидев отрицание на его лице, продолжил: - Перед этими людьми извиниться и водворить их обратно в квартиры. Выдать им предписание, чтобы через полгода покинули Москву. Деньги, у них взятые, в должной мере вернуть. А Семёна Васильевича оштрафовать за нарушение общественного спокойствия на пять тысяч рублей. Деньги передать в канцелярию Её Высочества Елизаветы Фёдоровны, они пойдут на дела милосердия и странноприимства.

Вынося этот вердикт, я смотрел на разодетого толстяка и ждал его возмущения. Тот надулся, ещё больше покраснел и пошёл пятнами, но, заметив мой взгляд, сдулся и поник.

Попрощавшись с Юрковским, сел с супругой в экипаж, и мы двинулись обратно в Кремль.

- Я тебя совсем не узнаю, Серёжа... - произнесла Елизавета Фёдоровна, - то ты робеешь перед тем, что было раньше тебе привычно, то ты смелый и быстрый, как с этим Залихватовым. И что ты мне прикажешь делать с этими деньгами, и где моя канцелярия? - уже возмущённо произнесла она, чуть нахмурившись. - И что ты опять улыбаешься?!

- Когда я в последний раз признавался тебе в любви? - спросил у неё.

На её лице промелькнула довольная улыбка, но тут же пропала за возмущением.

- Вот опять ты увиливаешь от ответа! - возмущённо проговорила она. И она совсем не обращала внимания на возничего, будто его и нет, а вот мне не понравилась его поза. Он был как дикий кот, который прислушивается к движениям добычи.