Собственность Короля (СИ) - Субботина Айя - Страница 12

Меня качает и штормит, хотя я даже не уверена, лежу или стою, или вишу под потолком. Единственный мое более-менее работающий ориентир — нюх. Судя по характерному запаху плесени, меня вернули в ту же комнату, в которой я уже была раньше. Мансарда, на третьем этаже. Эту часть дома, несмотря на то, что мы переехали сюда более десяти лет назад, никак не могли привести в порядок. Отец несколько раз менял подрядчиков, они постоянно что-то меняли, усовершенствовали и перекрывали супер-герметичными материалами, но проходило какое-то время — и под крышей, и на стыках снова начинали появляться черные пятна плесени. Когда папы не стало, мама приказала вынести отсюда всю мебель, заперла мансарду на ключ и запретила нам с сестрой туда забираться — боялась, что мы надышимся вредных спор и у нас начнутся страшные неизлечимые болячки. Но неизлечимая болезнь случилась у нее и, конечно, плесень не имела к этому никакого отношения.

Я медленно, чтобы не сильно бултыхать и без того трясущийся мозг, сажусь на кровати.

В прошлый раз толком не рассмотрела, что и где, так что навёрстываю упущенное: стол, комод, пара стульев и кровать подо мной. Точнее, диван, насквозь провонявший сыростью и табаком.

Приступ головной боли заставляет меня на несколько минут забыть о своих исследованиях и сосредоточиться на том, чтобы снова не завалиться в горизонтальную плоскость. Есть подозрение, что для следующего рывка у меня может просто не хватить сил.

Аккуратно ощупываю затылок в том месте, где болит сильнее всего. Хорошая новость — голова целая, плохая — даже почти невесомое касание пальцев вызывает приступ тошноты. Я честно пытаюсь с ним справиться, даже бегу к окну, чтобы в случае чего — меня хотя стошнило не под ноги (ничего похожего на тазик или любую другу посудину в комнате нет!). Но на окне нет ручки. В том месте, где она должна быть — пустое углубление.

«Ты можешь себя контролировать, — уговариваю себя и бессмысленно стучу кулаками по двойному стеклопакету, — ты можешь себя контролировать, ты можешь…»

Сгибаюсь пополам и опорожняю содержимое своего желудка под ножки стоящего рядом комода. Раз и еще раз, и снова, пока спазмы не становятся настолько болезненными, что темнеет в глазах и подкашиваются ноги. Наваливаюсь спиной на стену, глубоко и спокойно (насколько возможно в таких условиях), дышу ртом и выдыхаю через нос.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох.

Как только немного отпускает, разворачиваюсь к окну и еще раз внимательно осматриваю раму, петли и вообще все, что может быть похоже на путь к свободе. Решетки нет — и на том спасибо. Но Рогов явно предусмотрел вариант, при котором мысль о побеге посетит мою голову несмотря на все его предупреждения: ручки нет, петли надежно перекрыты стальными «чехлами». Даже если предположить, что мне на голову свалилась бы отвертка, я не представляю, сколько сил надо, чтобы разогнуть эти защитные накладки. Сделать это бесшумно точно не получится. Как не получится бесшумно выбить окно, зарядив в него стулом, даже если предположить, что каким-то чудом мне удастся разбить противоударный стеклопакет.

И последнее, на закуску — это третий этаж. Выпрыгнуть отсюда и не сломать себе ноги — один шанс на тысячу. Хотя если бы была возможность бесшумно открыть окно — я бы все равно рискнула. Это лучше, чем быть целой и невредимой женой Шубинского.

От воспоминаний о его голосе мурашки по коже, и хочется оглянуться, чтобы убедиться, что его нет поблизости. Меня редко пугают люди, но от этого старика просто волосы дыбом.

Собравшись с силами, одной рукой придерживаясь за стену, прохожу по комнате, заглядывая буквально в каждую щель. Понятия не имею, что хочу найти, потому что в двадцать четыре уже как-то поздно верить в Нарнию в платяном шкафу и, как Алиса, искать уменьшительные зелья.

Ничего. Останавливаюсь у двери, из-за которой снова начинают раздаваться крики. Теперь я точно могу различить Рогова и ту женщину, которая приводила меня в чувство и готовила к «свиданию» с Шубинским. В целом в этом оре только одна мысль — они пытаются переложить друг на друга ответственность за то, жених укатил недовольный и оставил после себя последнее китайское предупреждение. Женщина говорит, что предупреждала, что со мной будет сложно, Рогов требует ее зайти ко мне и сделать так, чтобы я поняла свое безвыходное положение и перестала корчить целку.

Вдоволь порвав глотки, они затихают.

Слышу удаляющиеся шаги. Надеюсь, что это уходит отчим, потому что его мне видеть хочется не больше, чем Шубинского. Но когда дверь открывается, на пороге стоит именно он. Почти такой же, как и раньше, но с перебинтованной рукой. Не могу не поддаться искушению облизать губы и сплюнуть на пол, давая понять, что если он попробует снова тянуть ко мне лапы — я, не раздумывая, снова на него наброшусь.

— Фу, блядь, ты совсем что ли охуела?! — нахрапом орет он, брезгливо прикрывая локтем нос и тыча пальцем в блевотину на полу.

— У меня сотрясение, — говорю со всей максимальной холодностью, на которую способен мой едва ворочающийся язык. — Мне нужен врач.

— Тебе нужна хорошая трепка, — тут же огрызается Рогов, отходит в сторону, давая мне увидеть, что Левый и Правый уже заняли место на страже у двери. Только после этого ее закрывает и показывает, берет стул и садиться подальше от вонючего пятна на полу.

Мне уже настолько на все плевать, что я готова хватать эту дрянь и забрасывать его пиджак (порядком помятый, к слову) и перекошенную от злости рожу. Не делаю этого только потому, что тогда мне придется наклониться, а после этого вернуться в вертикальное положение может быть очень трудно.

— Ты доставила мне очень много проблем, — говорит отчим, вытряхивая из пачки последнюю сигарету.

Он так много курит, что буквально каждый предмет, на который я натыкалась в доме, насквозь пропитан табачной вонью. Такое чувство, что еще немного — и никакие, даже самые волшебные средства не помогут мне вымыть этот ужасный запах даже с собственных волос.

— Когда Шубинский сказал, что хочет тебя, я ушам своим не поверил, — Рогов окидывает меня уничижительным взглядом. — У него столько денег, что он может позволить себе любую тёлку, хоть с ногами от зубов, хоть с сиськами, на которых можно прыгать как на батуте.

У меня обычная фигура и среднестатистический размер груди. Я занимаюсь йогой, бегаю по утрам — в Штатах это что-то вроде культа здоровья, члены которого могут не знать друг друга, но обязательно здороваются, если встречаются на пробежке. И три-четыре раза в неделю хожу в зал, чтобы быть в форме и сохранить себя бодрой и подвижной до глубокой старости. Пока был папа, он приучил меня к спорту и именно он учил меня правильно приседать со штангой и подтягиваться. Я не лучше и не хуже остальных, хотя, если сравнивать с девушками, которых имеет в виду Рогов, то, очевидно, проигрываю почти любой из них. Но я никогда и не искала себе кого-то вроде Шубинского — папика, который за мои «красивые глаза» пятого размера организует мне небо в алмазах.

— Просто для справки, — отчим тычет в мою сторону сигаретой, — я пытался его отговорить. Рассказывал, что тебе эта идея не понравится, но он как рогом уперся. Ему почему-то встала именно твоя жопа.

— К чему этот разговор? — Очередной укол головной боли, на этот раз куда-то в левый висок, заставляет меня навалиться на стену всем корпусом, чтобы сохранить равновесие. Продолжать разговор в таком состоянии — почти невозможно, но я должна — ради сестры. Если есть хоть какой-то шанс убедить Рогова отказать Шубинскому — я обязательно до него докопаюсь. — Не важно, сколько раз вы меня ударите — я все равно не соглашусь стать его игрушкой.

— Он хочет взять тебя замуж. — Говоря это, Рогов и сам выглядит порядком удивленным именно таким условием сделки.

— Это одно и то же.

— Если ты правда так думаешь, то ты еще тупее, чем кажешься.

После того как Рогов показал свое настоящее лицо, никакие его выпады ни в сторону моей внешности, ни на тему моего ума, не могут меня задеть. Он просто жалкий человек, опустившийся на максимальное дно человечности. С моей стороны было бы максимально наивно верить, что после угроз продать Шубинскому мою несовершеннолетнюю сестру, избиения и насильственного удержания меня, он вдруг заявится со слезными просьбами.