Царь нигилистов 6 (СИ) - Волховский Олег - Страница 14

— Любая, — усмехнулась Тютчева. — Уверяю вас, Александр Александрович, девушкам в основном совершенно неважно, как вы танцуете… скольжение… подскок…

— Вы замечательно суфлируете, — улыбнулся Саша, — спасибо!

— А после ваших подвигов Геракла, — продолжила Тютчева, — это поискать надо такую глупышку, которая не потерпит от вас отдавленных ног… глиссе… подскок. Вы придумали телефон, вы написали конституцию, вы голодали ради своего друга Склифосовского, вы Ростовцева на ноги поставили! Кто сейчас помнит, как танцевал Джордж Вашингтон?

— Пётр Великий, говорят, неплохо, — заметил Саша.

— Так тренируйтесь, если хотите достичь совершенства… подскок… глиссе… жете…

— Работаю над собой, — кивнул Саша.

И перепрыгнул с одной ноги на другую. Кажется, именно это означал термин «жете». Вроде, да. Не ошибся.

После польки объявили галоп.

— О, нет! — сказал Саша. — Это выше моих сил.

В галопе надо было прыгать уже не как заяц, а как горный козёл.

— Пропускаю! — заявил Саша.

— Слава Богу! — сказала Тютчева.

— Надеюсь, что мазурка моя? — спросил Саша.

— Но… — возразила Анна Фёдоровна.

— С мазуркой я точно без вас не справлюсь. Она сложная. Фигуры перепутаю.

Тютчева заколебалась.

— И мне же надо реабилитироваться за холод бездны, — добавил он.

— Ну, хорошо, — вздохнула она.

И направилась к Маше.

А Саша опустился на стул недалеко от ёлки.

Тем временем публика подпрыгивала, взявшись за руки, играла в ручеёк и водила спиралями хороводы. И всё это в бешеном темпе. Танец напоминал прошлогодний котильон, который Саша тоже благополучно просидел на стульчике, но был гораздо быстрее. Галоп тоже часто ставили в конец, но на этот раз завершающим танцем стоял полонез, и он был уже обещан.

Рядом подсела супруга дяди Низи Александра Петровна, урождённая принцесса Ольденбургская, старшая сестра Тины.

— Я тоже не люблю танцевать, — призналась она.

Александра Петровна была похожа на младшую сестру, но её портил крупноватый, нос и не слишком выдающаяся грудь. К нарядам она была вовсе равнодушна. Золотистое бальное платье с глубоким декольте, конечно, присутствовало, но кто его выбирал — хрен знает. Говорили, что мать — принцесса Тереза Ольденбургская.

Вытащить Александру Петровну в свет было задачей нетривиальной, так что дядя Низи справлялся с этим через раз и всё больше проигрывал. Ибо у Александры Петровны было хобби, которое она предпочитала всему остальному.

— Саша, ты не обидишься, если я поговорю о деле? — спросила Александра Петровна.

— Обрадуюсь. Ненавижу светские разговоры.

— Ты знаешь о моей общине сестёр милосердия?

— Конечно, — кивнул Саша.

Упомянутой общине исполнился год с хвостиком. Она получила название Покровской и для неё был выделен участок на Смоленском поле Васильевского острова. Александра Петровна основала там бесплатную больницу для малоимущих и буквально не вылезала оттуда. Ходила, как на службу. Сама делала перевязки и, говорят, даже работала в прачечной.

В свете над ней смеялись. Дядя Низи хмыкал и пожимал плечами.

Саша нашёл его глазами среди толпы танцующих. Николай Николаевич упоённо порхал по залу за руку с симпатичной нимфеткой лет пятнадцати.

Сколь разных людей сводит судьба в одной постели!

Бывает, что и к счастью. Но явно не в этом случае.

Интересно, какой длины очередь выстроится, когда он продавит здесь право на разводы?

— Ты не поделишься со мной пенициллином для моей больницы? — спросила Александра Петровна.

— Делиться там нечем, — сказал Саша, — у нас его кот наплакал. И сейчас всё для Ростовцева. Я Андреева пришлю. Он научит плесень выращивать. Нужен только подвал побольше.

— Найдём, — сказала Александра Петровна.

— Но это не решение проблемы, потому что придётся выбирать одного из сотен пациентов, которым препарат мог бы помочь. И выбирать, боюсь, будет папа́.

— А в чём решение?

— Надо выделять чистое вещество. Для этого нужна лаборатория. Для лаборатории нужны деньги. Папа́ обещал, но не сейчас, ибо казна не в лучшем состоянии. А у Елены Павловны и Константина Николаевича я уже стыжусь просить.

— Я могу продать мои драгоценности, — сказала Александра Петровна.

— Не стоит, — возразил Саша. — В жизни всякое бывает.

Она улыбнулась.

— Ты говоришь так, как будто тебе не четырнадцать, а пятьдесят.

Знала бы она, насколько в точку!

— Они мне совершенно не нужны! — добавила Александра Петровна. — Я не люблю светскую жизнь. Не надевать же их в больницу!

— Только не все! — взмолился Саша.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Да я знаю, что надо мной смеются.

— Не слушайте глупцов! Не они определяют будущее.

— Спасибо! — сказала она.

И поднялась с места.

— До полонеза.

Собственно, полонез Саша должен был танцевать с ней. На сей счёт были чёткие правила. Хозяйка бала главный танец должна танцевать с самым почётным гостем. А так как ни царя, ни Никсы не было, самым почётным гостем оказывался он.

— Только ты мне подсказывай, — попросил он. — Чтобы мне не перепутать фигуры.

— По мере сил и моих скромных знаний о предмете, — сказала она.

Галоп отплясали. Объявили лансье. Танец сложный, на четыре пары, так что Саша тоже надеялся пропустить, но Александра Петровна подвела к нему ту самую нимфетку, с которой минутой раньше отплясывал её муж.

— Это графиня Елизавета Андреевна Шувалова, — представила тётя Александра.

Девочка и правда была мила. Только грудь носила нимфеточный прыщеобразный характер, что только подчёркивало декольте. Саша подумал, что в данном благородном собрании эта часть тела лучшая у госпожи Тютчевой. В чём-то тридцать лет предпочтительней пятнадцати.

Саша поднялся с места.

— У вас свободен лансье? — спросил он девочку.

Лиза обернулась и посмотрела на дядю Низи, который далеко не ушёл.

Тот кивнул.

— Да, свободен, Ваше Императорское Высочество, — сказала Шувалова.

— Вы готовы мне подсказывать?

— Да, — кивнула она, — конечно, Ваше Высочество.

Собственно, лансье — это форма кадрили. Тот факт, что на дворянских балах танцуют кадриль, явился для Саши полной неожиданностью. Кадриль ассоциировалась у него с кавалерами в красных шёлковых рубахах и жилетах мастеровых, работницами в платьях в крупный горошек, а также аккомпанементом из балалаек и гармошек.

Когда мсье Пуаре впервые попытался учить его кадрили, Саша не сдержал удивления: «Но это же русский народный танец». «Это деревенский французский танец!» — возмутился учитель.

Лансье — довольно медленный вариант кадрили, но это почти не спасало. Все пять фигур присутствовали. Распорядитель называл их по-французски, мадемуазель Шувалова честно подсказывала:

— Шассе… амбуате… балансе.

За полтора года он освоил терминологию.

И даже отличал «шассе» от «гляссе», хотя и то скользящий шаг, и то скользящий шаг. Амбуате — это переступить с ноги на ногу, а балансе — этак покачаться из стороны в сторону.

Но Саша слишком боялся запутаться, чтобы отвлекаться на дозволенные речи о погоде и литературе.

С дядей Низи, как кавалер, он не шёл ни в какое сравнение.

Николай Николаевич легко танцевал в соседней паре с очередной нимфеткой.

Её Саше тоже представили. Девочку звали Дарья Опочинина, и она была дочерью флигель-адъютанта. У неё было приятное лицо в обрамлении светлых кудряшек. С ней Саша танцевал вторую кадриль, что было тоже нетривиально, то есть не до разговоров.

После чего Саша решил, что до обещанной Тютчевой мазурки с него хватит, и решил просто осмотреться.

Какой гешефт может получить с бала человек, к танцам равнодушный? Физическую нагрузку и нетворкинг. Кажется, нашлись деньги на химическую лабораторию. Уже неплохо.

Он окинул взглядом зал в поисках кого-нибудь интересного.

Юный цвет российского дворянства весело танцевал французскую кадриль. Третью по счёту, если считать лансье. Вдоль стен за гамбсовских стульях сидели девочки, которые не пользовались успехом или по каким-то причинам пропускали танцы. Ибо, если девушка кому-то отказала, она по этикету обязана была танец пропустить, ибо неприлично тут же соглашаться танцевать с другим кавалером, только что отказав предыдущему.