Глубины отчаянья (СИ) - "allig_eri" - Страница 28

— Это я!

При всех несравненных навыках Ольтеи, она понимала, что в том состоянии, когда императрица её покидала, женщина не смогла бы адекватно позаботиться о себе. Рано. Было слишком рано.

— Ольтея!

Ничто не могло оказаться настолько отсутствующим — настолько недостающим, — как пропавшая вторая половинка. Которая всегда была рядом. Которая прижималась к ней с бездумным обожанием, лезла обниматься и просила, молила о поцелуе!

И пусть хмурятся жрецы, утверждая о недопустимости подобных союзов, пусть не одобряет общество! Что им известно об истинных чувствах? О ситуации, когда души переплетаются в единое целое, которое уже невозможно разделить?

— Проклятье!

Она застыла недвижно посреди обысканного ею мрака, напрягаясь, дабы услышать ответ на зов охрипшего голоса. Дальний шум кашмирских горнов едва мог прикоснуться к её слуху. Лишь звуки своего же сиплого дыхания.

— Где же ты?

Милена побежала по мраморным коридорам, надеясь, что Ольтея может оказаться умнее, решив не прятаться в собственных апартаментах, а скрыться в более верном и правильном месте — например в лазарете. Там, где могут найтись алхимические снадобья и лекарства.

Она неровно ступала, озираясь по сторонам, только озираясь, но не замечая ничего и не уставая искать её…

— Оли! Отзовись, молю тебя!

Императрица летела по огромному поместью, позолоченному лабиринту, бывшему домом той, кому она отдала своё сердце, которые ныне разбилось вдребезги.

Обезумевшая, сотрясаемая рыданиями, выкрикивающая её имя игривым мелодичным тоном.

«Такой и застанут тебя неотёсанные захватчики, — осознавала часть её души. — Такой кашмирцы найдут благословенную правительницу Империи Пяти Солнц…»

Одиноко бродящую в гостевом поместье, воркующую, визжащую, гогочущую, растерзанную на куски оскалившимся миром.

Она бежала, пока нож ещё не чиркнул сзади по её горлу, пока наконечники копий ещё не обагрили её бока. Она бежала, пока сами ступни её, всё стремившиеся умчаться друг от друга, не превратились в обеспамятевших от страха беженцев — пока собственное дыхание не стало казаться зверем, скакавшим рядом, вывалив красный язык.

— Оли!

Она упала, не столько споткнувшись, сколько обессилев. Пол отвесил ей пощёчину, ободрал колени — а потом усмирил боль своей бездонной прохладой.

Мирадель лежала задыхаясь и медленно поворачиваясь.

Она слышала все прежние звуки, всех людей, которые когда-то были и ходили по этим коридорам. Все негромкие голоса знатных гостей и императорских родственников, смешки щёголей из благородных родов, шорох нелепых подолов, топот неуклюжих слуг. И даже «её», идущую навстречу, хотя внешность этой женщины была знакома Милене только по профилю, оттиснутому на монетах: Янлиенна Мирадель, её предшественница, прошлая супруга Дэсарандеса, подарившая ему Аелиноса и Финнелона. Она шла мягкой кошачьей поступью, в нелепых, расшитых золотом шлёпанцах, скорее насмешливая, чем улыбающаяся…

Резко вздохнув, императрица подскочила.

Издалека сквозь вереницу опустевших залов сочились мужские голоса:

— Госпожа! Отзовитесь, ваша милость! — слышала она разноголосый хор.

«Не послушались меня, — осознала Милена. — Либо я провела здесь слишком много времени».

Окинув полумрак взглядом, она осознала, что лежала на полу в вестибюле.

Мирадель выпрямилась, всем телом ощущая утомление. Подошла к ряду дубовых панелей, ограждавших противоположную колоннаду, отперла запор, отодвинула одну секцию и, прищурившись, посмотрела на широкий балкон. Возле уютного мраморного бассейна чирикали и ссорились воробьи. Небо пастельных цветов пульсировало обетованием воздаяния и войны. Распростёршийся под вечной дымкой Таскол пронизывал расстояние своими улицами и домами.

Дымные столпы поднимались над горизонтом. Чёрные фигурки всадников рыскали по полям и садам. Беженцы толпились у ворот. Стонали горны, но звали они, предупреждали, или смеялись над ней, она не знала… да и не смущала себя такими мыслями.

— Нет…

В душе каждого имперца обитает нечто безжалостное и жестокое, рождённое эпидемиями, бедствиями и сожжёнными людьми. Милена была неуязвима: немилосердная реальность мира могла сколько угодно обламывать свои ногти, мечтая вцепиться в неё. Отвернувшись от балкона, императрица возвратилась в сумрачные недра поместья с какой-то усталой покорностью — словно играла в некую игру, но давно уже потеряла терпение. Она не столько утратила надежду, сколько отодвинула её в сторону.

Высокие двери в широкий гостевой зал были распахнуты настежь. Она вошла, крохотная под взмывающими вверх каменными сводами. Представив себе всю тяжесть, подвешенную над её головой, обитавшая где-то в глубине её души обнищавшая дворянка удивилась, что это здание могло быть чьим-то домом, что кто-то живёт под выложенными золотом и серебром потолками, защищёнными миллионами кропотливо вырезанных рун.

Через широкие окна небо бледным светом заливало длинные столы и остатки брошенной мебели. Верхняя галерея пряталась в резных тенях, внизу блестели полированные полы, которые устилали сухие мухи, не сумевшие найти выход и погибшие в этом помещении. Чуть колыхались натянутые между колоннами гобелены — по одному на каждое завоевание её грозного мужа.

Мирадель подумала о долге, о том, каким образом следует придать смерти рыцарей веры, убивших Карсина. Она представила себе Лотту и ожидающую её жуткую участь. И ухмыльнулась — с полным бессердечием, — представив себе те мелкие жестокости, которыми прежде ограждала себя её собственная робкая и покорная природа.

Более не существующая.

Теперь она будет действовать с использованием всех тех хитростей, о которых рассказывал Дэсарандес. «Смазывать голос маслом» и требовать крови. Как это делает её божественный муж.

— Ваша милость! Благословенная императрица! Отзовитесь! — продолжали кричать голоса.

Она бесшумно прошла по просторному залу и приблизилась к величественной фреске, украшающей стену. Лишь тогда она заметила небольшую дверцу, практически сливающуюся со стеной. Тайную дверцу, которую она увидела только потому, что та была приоткрыта — словно приглашала её заглянуть внутрь.

Робким шагом Милена приблизилась, а потом неуверенно протянула руку. Слабого толчка оказалось достаточно, чтобы отворить её и пройти внутрь, оказавшись в небольшой проходной комнатке, служащей местом, долженствующим позволять наблюдать за происходящим в главном зале. Наблюдать через едва заметные щели, искусно оставленные во фреске.

И здесь, на драной лежанке, прямо возле стены, она заметила её… Ольтею. Свою любовь, свернувшуюся клубком и едва слышно душащую. Спящую.

Грязную, окровавленную, босую…

Отчаяние преодолело отвращение. Она схватила её, обняла, заглушила рыдания и стоны.

— Милена? — непонимающе прошептала та. — Это правда ты? Милена⁈

Императрица припала щекой к холодному комку засаленных волос.

— Ш-ш-ш, — выдохнула она, обращаясь к себе в той же мере, как и к женщине в своих объятиях. — Я осталась единственной властью.

Взгляд её метнулся обратно, в сторону выхода, а с ним вернулась и память о её городе, великом Тасколе, столице Империи Пяти Солнц. Далёкие завывания кашмирских горнов ознаменовали воссоединение двух любящих сердец.

«Да сгорит он — этот город», — мелькнула злобная мысль.

Благословенная императрица плотней обхватила аристократически тонкие руки и плечи Ольтеи, вновь предпочитая забыть о силе, которая за ними стояла. Вместо этого она лишь плотнее прижимала её к своей груди — столь сильно, будто желала слиться и образовать нечто единое.

То, что и должно быть.

Вместе с Маутнером я чеканил шаг, стремясь быстрее добраться до Логвуда и его, несомненно важных, новостей. Ох, даже не знаю, хочу ли я того, чтобы они были важными или готов просить судьбу о пощаде? Хотя бы ненадолго, а?

Однако мысли в голове крутились вокруг совершенно иных вещей. Мне вспомнилось, как я посетил Геварди, получив за спасение его внучек весьма таинственную и в каком-то плане интригующую награду…