Глубины отчаянья (СИ) - "allig_eri" - Страница 27

Но, как бы то ни было, его господин, высший жрец, мёртв, его император воюет в дальних краях, и вся его верность теперь принадлежит ей одной. Ей, супруге величайшего в мире человека, Господина Вечности, Первого и Единственного. Ей, благословенной императрице, Милене Мирадель! И она спасёт свою любовь — даже если ради этого придётся испепелить весь Таскол.

«Ольтея совсем не та, за кого ты её считаешь, Милена. У неё и Финнелона есть один весьма постыдный секрет, с которым нам ещё предстоит разобраться», — всплыли в голове женщины слова Силакви.

И посему, объятая ужасом, подобающим тем душам, что предчувствуют надвигающуюся беду, она неслась по охваченным смятением улицам, кляла и хвалила свою стражу, когда что-то замедляло их продвижение. Среди всех несчастий, перенесённых во время затворничества, не было ничего более горького, чем потеря Ольтеи. Сколько же часов пришлось ей, со слезами на глазах, с комком в горле, трепетать всем телом из-за её отсутствия? Сколько же молитв вознесла она, чтобы рассеять непроглядную тьму? Сколько обетов принесла? Сколько ужасных видений было послано ей взамен? Сцен, явившихся из прочитанных ужасных историй о придворных дамах, удавленных или задушенных… О юных девах — осколках старых династий, заморенных голодом, ослеплённых, проданных извращенцам…

— Бейте их! — взвыла Милена, обращаясь к стражам Силакви. — Прокладывайте дорогу дубинками!

Нами повелевает знание, пусть самомнение считает иначе. Знание направляет наши решения и тем самым руководит нашими деяниями — столь же непреклонно, как хлыст или палка. Мирадель отчётливо представляла, какая участь ждёт династию во времена революций и падения тронов. И вот Империя её мужа рушилась вокруг неё, а значит, она должна во что бы то ни стало найти своих близких. Хотя бы одну. Хотя бы её…

Челефи придётся подождать. И совершенно неважно, оставался ли Киан верным её мужу, — искренне думала более коварная часть души Милены. Значение имело лишь то, что его собственные слуги считали именно так, отчего они по-прежнему не знали покоя, ведь один из них мог найти её. И плевать, что императрица своими глазами видела их жестокость — видела, как они убили влюблённого в неё Карсина Безу! Она, как и всякая женщина, знала, что мужчины склонны делать козлами отпущения других, дабы унизить. И теперь, когда Силакви погиб, кто мог сказать, как его последователи отыграются за него, на каком невинном существе выместят своё горе и ярость?

Теперь, когда Киана уже нет в живых…

«Она ещё не вылечилась. Она ещё не способна за себя постоять, только бежать и надеяться, что лишь я одна озаботилась её поиском в гостевом поместье младшего принца, стоящего на окраине квартала знати, куда Финнелон уезжал, когда ему окончательно надоедала обстановка Ороз-Хора», — мысль заставила её дрогнуть, оградиться от круговорота толпы поднятыми руками, разглядеть на них несмытую кровь и задуматься, чья она? Её? Киана? «Забытого»?

Милена сомкнула глаза посреди смятения, пожелав увидеть перед собой женщину, которую искренне любила и желала спасти. Но вместо неё увидела почти нагого ассасина посреди статуй Хореса и его приближённых, а также высшего жреца, распростёртого у его ног в луже чёрной, словно смола, крови, на которой играли искорки отражений.

Человека, способного слышать бога, как и сам Дэсарандес.

И теперь этот человек мёртв. Убит.

А вокруг ревут горны Челефи, предвещающие скорое нападение и штурм.

Таскол повергнут в смятение.

Наконец они вырвались из щелей улиц на относительно открытую дорогу, и рыцари веры инстинктивно перешли на рысь. Никакая всеобщая паника не могла изгладить знаменитое зловоние Канала Крыс. Ороз-Хор безмолвно господствовал над Дворцовым кварталом, её ненавистным домом, чьи мраморные стены блестели на солнце под медными кровлями…

Осталось недалеко, квартал знати располагался всего в паре километров отсюда…

Милена лихорадочно огляделась, не увидев ни струйки дыма, ни знака вторжения, и вдруг заметила маленькую девочку, рыдающую над женщиной, распростёртой на жёсткой брусчатке. Кто-то нарисовал знак Аммы на опухшей щеке ребёнка.

— Мама! Ма-а-ама-а-ама-а-ама-а-ама-а-ама! — надрывалась она.

Мирадель отвернулась, не позволив себе ни капли сочувствия.

Умер высший жрец Хореса.

Она не могла думать о том, что сделала. Она не могла сожалеть.

Теперь вперёд, к кварталу знати, где засели все самые ненавистные ей люди. Предатели, которые моментально уступили власть Силакви, стоило только ему показать железную перчатку силы. Люди, которые присягали на верность ей, своей императрице. Люди, которые клялись, глядя прямо в её глаза.

Именно к ним Милену вела тропа войны и пролитой крови.

Дорога становилась всё более пустынной, зато женщине начали встречаться собирающиеся войска, которыми владел каждый имперский аристократ. Личная стража наблюдала, стоя на крышах домов, за прочными, расписанными рунами заборами, за крепкими стенами и решётками окон. Их внимательные взгляды останавливались на ней и отряде рыцарей, но скользили мимо, не замечая в бродяжке своей императрицы. Не признавая её.

Тишина квартала никогда не переставала изумлять её. Даже улицы здесь, казалось, излучали тепло, нагревая воздух. Монументы, изваяния, покрытые чёрными и зелёными пятнами. Причудливые сады, устилающие площади. Возносящиеся колонны, замкнутые террасы, сулящие прохладу и полумрак.

От этого внутренний крик Мирадель звучал ещё более резко и тревожно.

«Ольтея! Пожалуйста! Нам больше ничего не грозит! Любимая! Я здесь, я вернулась!»

«Я победила!»

«Высший жрец мёртв…»

«Ты отомщена».

Милена не заметила, когда потекли слёзы.

Поместье Финнелона поднималось перед ней: высокие покатые крыши, увитые виноградной лозой колонны, беседки под тенями деревьев, яркий мрамор под лучами солнца, блеск меди и золота.

Тишина… приворожённая к этому месту.

— Именем императора Дэсарандеса, откройте ворота! — провозгласила она, а потом коснулась рукой рун, долженствующих определить ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ, родство и кровь. Даровать ей ПРАВО прохода.

И ворота распахнулись.

Вот только за ними не имелось ни испуганных слуг, ни стражников, ни магов, ни сионов или инсуриев. Пустота.

Поместье было брошено. Только следы… куцая вереница следов…

«Она тут!»

Милена запретила рыцарям веры следовать за ней. Всякий протест, который они могли бы высказать, остался непроизнесённым. Недоверчивой и неверной походкой шла она по мрачным залам огромного поместья. Скорее плыла, нежели шла, настолько велик был её ужас… Надежда, величайшее из сокровищ беспомощных, способность предполагать знание, недоступное обстоятельствам. И пока она скрывалась в покоях Лотти, Мирадель всегда могла надеяться, что её любовь сумеет спастись. Подобно рабыне, ей оставалось питаться и упиваться надеждой.

Теперь же перед ней лежала нагая истина. Истина и опустошение.

«Ольтея!»

Безмолвие… нутряное ощущение пустоты, овладевающее прежде бойким и бурлящим местом, если лишить его движения и жизни. Покинутые покои. Тусклые в сумраке золочёные панели, холодом дышали наполненные благоуханным пеплом курильницы — даже сценки, вышитые на шторах, казались бурыми и словно осенними.

Это место покинуто. Все кто мог, сбежал из города, не оставив даже слабых и ненужных. Никого.

А ещё здесь проходил бой. Лужи засохшей крови пятнали и марали полированные полы. Отпечатки сапог. Отпечатки ладоней. Даже контур лица, запечатлённый шероховатой бурой линией. В каждом встречном коридоре она искала бледный отсвет, всякий раз исчезавший при её приближении.

Скорлупа, раковина, понимала она — череп о многих покоях. Дом, где когда-то жила Ольтея и её ненавистный муж.

— Ольтея! — голос её скрёб пустынные недра дома, и силы его не хватало, чтобы породить эхо. — Это я-а-а!

«Следы… они точно её, — билось прямо в центре мозга. — Значит, она здесь…»

Милена начала поиски со спален, по памяти поднявшись туда, куда ранее никогда не приходила, даже когда пару раз останавливалась здесь с коротким гостевым визитом.