Глубины отчаянья (СИ) - "allig_eri" - Страница 11

Хорес… Бог. Всю свою жизнь Мирадель молилась ему, обхватывала себя руками, всхлипывая, называла его имя…

Широкоплечего мужчину, который стоял на коленях в молитве под статуей, она знала меньше половины своей жизни — если вообще знала его. Но женщина понимала Силакви достаточно хорошо, чтобы знать: он никогда не молился в том плане, который подразумевали, произнося это слово. Никогда не делал этого искренне. Оттого непонимание возвышения именно этого человека било её, словно молот.

«Почему?.. Неужто Хоресу плевать на все наши… слова?» — это поразило Милену, тут же даровав знание. Ведь не зря говорят, что хороший вопрос скрывает в себе половину ответа?

Киан не молился, потому что слова оставались словами. Он же служил богу поступками.

Силакви повернулся в тот же миг, когда императрица остановилась внизу, удерживая на ней свой монолитный взгляд. Он был одет с полным церемониальным великолепием — в замысловатые одеяния, закрывающие его плечи и ниспадающие вниз двумя длинными языками с золотыми кистями. Жрец позволил своей бороде отрасти, так что заплетённые из неё косы веером рассыпались по его ритуальному наряду. Отчего-то Мирадель показалось, что его борода и волосы пачкали столь величественную одежду, будто бы Киан использовал самую дешёвую краску, дабы скрыть их седой цвет.

Через миг женщина вздрогнула от глубокого баса его голоса.

— Офицеры, которые тебя избили, — произнёс высший жрец, — с них уже сдирают кожу, пока мы тут разговариваем. Ещё несколько человек тоже будут казнены…

Силакви казался искренне извиняющимся, искренне разъярённым.

Именно поэтому она знала, что он лжёт.

— По-видимому, — продолжал Киан, — они думали, что задержав тебя без ведома тех, кто лучше них, они заслужат себе ещё более громкую славу в этом мире, — его взгляд был одновременно мягким и безжалостным. — Я предложил им попробовать следующий.

В течение нескольких долгих мгновений Милена не говорила и не дышала. Ей хотелось закричать: «Мой муж! Неужели ты не понимаешь⁈ Дэсарандес увидит, как тебя выпотрошат!» — только для того, чтобы обнаружить, что она не может высказать своё возмущение из-за какого-то извращённого рефлекса.

— О… Оль… тея… — вместо этого Мирадель начала кашлять и смаргивать слёзы. — Где она? Ч-что… ты с ней… сделал?

Её лицо сморщилось от рыданий. Так долго… так долго она старалась… боялась…

Высший жрец навис над ней, его манеры были холодны и абсолютны.

— Империя разваливается, — сказал он почти бездонным для своей мудрости голосом. — В то время как ты слепо следуешь чужой воле. Почему, Милена? Зачем ты решилась убить меня?

— Это ты почти убил её! — услышала она собственный крик.

— Нет. Ты сама почти убила свою любовницу. Ты отдала её в жертву, когда вы разработали план моей смерти, — постановил Силакви.

— Я не делала этого! — воскликнула женщина, и её руки бессильно опустились, насколько это позволяли цепи. — Мне только нужно было знать, скрываешь ли ты что-нибудь! Ничего больше. Ни больше, ни меньше! А ты взамен убил самого дорогого мне человека. Ты! Ты превратил это в войну!

Лицо Киана оставалось совершенно бесстрастным, хотя в глазах у него блеснуло что-то вроде настороженной хитрости.

— Кажется… ты и правда веришь в то, что говоришь, — наконец сказал он.

— Разумеется! — крикнула она из последних сил.

Голос Мирадель звучал высоко и грубо под воздушным мраком куполов, сливаясь с белым шипением рёва далёкой толпы.

Жрец пристально смотрел на Милену, и у неё возникло странное ощущение, что он заглядывал куда-то внутрь. В саму её душу. В глубины, скрытые даже от неё самой. Которые невозможно было даже представить.

По истечению сотни ударов сердца, которые они провели почти в полной тишине, Силакви кивнул.

— Милена… я ошибся. И в том, что, как я предполагал, было твоими скрытыми намерениями, и в твоих способностях организовать всё случившееся.

Она чуть не закашлялась от шока. Может быть, это какая-то игра? Ей казалось, что она смеётся, хотя на самом деле она плакала.

— Ты решил, что я сошла с ума, да? — истерично спросила женщина.

— Я боялся… — произнёс он.

Высший жрец Хореса опустился перед ней на колени и поднёс руку к её окровавленной щеке. От него пахло сандалом и миррой. Мужчина достал из-за пояса маленький грубо отлитый ключ.

Мирадель пошатнулась. Она полагала, что эта аудиенция будет не более чем пантомимой, церемонией, необходимой для того, чтобы придать её неизбежной казни видимость законности. Она надеялась только бросить свой вызов и свою праведность в воздух между ними — туда, где память не могла бы потом отрицать этого.

Милена забыла, что гордость и тщеславие ничего для него не значат, что он никогда не будет просто жаждать власти ради самой власти…

Что он — инструмент Хореса.

— Долгие ночи, Милена… — начал он, возясь с замкóм её кандалов.

И это казалось безумием, отсутствием смущения или раскаяния — или любого другого признания абсурдности происходящего между ними. В каком-то смысле это было почти так же страшно, как и та гибель, которой она первоначально ожидала.

— … я размышлял о событиях последних месяцев. И всегда был один и тот же вопрос…

Один за другим Киан открывал её замки́. Начал с запястий, а затем наклонился, чтобы освободить её ноги. Она поймала себя на том, что вздрагивает от его мощной близости, но не телесной, а душевной, которая слишком долго делала из него объект ужаса, чтобы так быстро избавиться от своего отвращения.

— Каков план моего императора? — спросил жрец, продолжая работать. — Он, должно быть, знал, что культисты поднимут голову, стоит только уйти на войну в те дальние земли. Знал и о том, что Кашмир снова находится на грани восстания, что Сизиан сотрясается от пустынных разбойников… Что Империя рухнет в его отсутствие! Тогда почему же? Почему он вновь доверил расхлёбывать все проблемы той, кто не пригодна для роли правителя?

— Мне, — сказала она с большей горечью, чем намеревалась.

Некая необъяснимая волна поднялась от буйной какофонии за стенами, напоминая, что при всей необъятности храма это был всего лишь маленький карман мрака и тайны в мире солнечного света и войны.

Напоминая о людях, за которых они говорили, но на которых так редко обращали внимание.

— Пожалуйста, Милена, — произнёс Силакви, поднявшись и посмотрев ей прямо в глаза. — Я тебя умоляю. Отбрось свою гордыню. Слушай так, как слушал бы твой муж, без…

— Предубеждения, — перебила его императрица, вытянув губы в кислую линию. — Продолжай.

Женщина осторожно потёрла запястья, моргая, как если бы ей в глаза попал песок. Она никак не могла отделаться от потрясения и недоверия. Простое недоразумение? Так ли это было? Сколько людей погибло? Как много таких людей как… как Карсин?

— Я давно знаю, — Киан сложил руки за спиной, — что из всех инструментов, самым полезным Дэсарандес находит невежество. И всё же я поддался тщеславию, которое терзает всех мужчин: я считал себя единственным исключением. Я — ещё один человек, способный разговаривать с Хоресом. Путь уверенности — это просто иллюзия, порождённая невежеством. Я убедил себя, что император выбрал твои руки, которые были слабыми и одновременно не испытывали особой охоты править, потому что он считал меня угрозой. Потому что он не доверял тому, куда меня могло привести желание исполнить божественную волю.

При всём смятении Мирадель, эти слова горели особенно ярко — вероятно, потому, что она повторяла их с такой болезненной частотой:

— Так же, как он не доверял никому из своего окружения, — произнесла женщина.

— Да… Дэсарандес не доверяет никому, — Силакви серьёзно кивнул. — За долгую жизнь он слишком часто сталкивался с предательством, а потому попросту отучился это делать.

— Даже Хоресу? — нахмурилась императрица.

— Думаю, что да, — неуверенно пожал он плечами. — Это не паранойя, но что-то весьма близкое. Ты была бы потрясена, Милена, если бы узнала, как каприз и тщеславие искажают интеллект. Люди всегда бросаются в лабиринты размышлений не для того, чтобы заблудиться в погоне за истиной, а для того, чтобы скрыть свой личный интерес в тонкостях, и таким образом сделать благородными самые грубые желания. Так месть становится справедливостью, а паранойя — осторожностью.