Муля, не нервируй… Книга 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 22

Наконец, подошла Ложкина.

— Злыдни и обормоты, — проворчала она, — ещё и дорожку кровью испачкали. Лилька придёт — ругаться будет. И правильно! Попробуй потом ещё отстирать её, дорожку такую…

Она подошла к Гришке и тут я стал свидетелем удивительного, почти мистического, исцеления: она как-то неожиданно-резко схватила Гришку под мышки, чуть приподняла, потрясла, пнула его, перевернула и пнула ещё раз, но уже гораздо сильнее.

Не успел я вознегодовать, мол, зачем же так издеваться над трупом, как из груди данного трупа раздался протяжный хрип, затем он и вовсе закашлялся, и застонал.

— Ну, вот и всё, — ворчливо сказала Ложкина и повернула голову к Печкину, — Пётр Кузьмич, пойдём-ка котлетки лучше кушать, я там уже всё и разогрела давно. Котлетки из телятинки, как ты любишь. Покушаешь, пока тёпленькие…

И при этом она так умилительно улыбнулась, словно это и не Ложкина вовсе, а кроткий херувим из садов иерихонских.

Я аж глаза протёр от изумления, настолько разительным был переход от свирепой любительницы пинать трупы до заботливой хозяюшки.

— Ты давай иди, Варвара Карповна, — степенно молвил Печкин доминирующим голосом, — готовь там на стол, что ли. Я сейчас туточки проконтролирую и приду. Ступай.

Ложкина без всяких на то возражений, как миленькая, развернулась и посеменила в комнату.

— Вот это дисциплина! — невольно восхитился я.

— А чё там! — махнул рукой Печкин, но скрыть самодовольный вид не смог, — с моё поживешь и не такому научишься. Бабу нужно в узде завсегда держать — первое правило стабильной и счастливой семьи. Иначе чёрте что получится.

Я был с ним солидарен. Хотя, чтобы научиться этому, явно нужен недюжинный педагогический талант. Можно даже сказать, призвание свыше.

— Что случилось? — наконец-то открыл глаза Гришка и, застонав, схватился за голову.

— Осторожнее! — сказал я, — а лучше пока полежи, Гриша.

— Кто это меня так, а? — с невольным уважением в голосе спросил Гришка. Силу он почитал.

— Я, — опустил покаянно голову Жасминов, — извини, Григорий. Не хотел тебя убивать. Так оно как-то само получилось.

— Ыыыых, — понуро махнул рукой Гришка и со стуком откинул голову обратно на пол.

— Осторожнее! — опять воскликнул я.

— Может, в больницу его надо? — с беспокойством спросил Жасминов, впрочем, как мне показалось, больше имитируя беспокойство, артист всё-таки.

— Не надо меня в больницу! — перепугано взвился Григорий, затем опять уронил голову на пол и сдавленно ойкнул.

— Но ты же ранен, — попытался пробиться к Гришкиному голосу разума я. Но то ли разум у Гришки был размером с грецкий орех, то ли я растерял в этой ситуации дар убеждения: сколько я не уговаривал, а склонить его к посещению врача вообще не вышло: Гришка до ужаса боялся уколов и людей в белых халатах.

— Меня лечить надо по старинке, — прохрипел Гришка, морщась от боли, — мы у нас в цехе только так и лечимся. И ещё иногда и дёгтем. Но это если совсем уж…

— Чекушку ему надо, — пояснил Печкин и со вздохом добавил, — жаль, что я сейчас не могу. Меня Варвара Карповна ожидает. Но обязательно подойду позже.

С этими словами он торопливо ретировался.

— Ишь, хитрый какой! — прохрипел Гришка осуждающим голосом, — это он просто не хочет на бутылку скидываться.

— Я денег на бутылку сам дам! — торопливо заявил виноватый Жасминов, — вот только где её приобрести? Магазины, небось, уже закрыты.

— Скажи Герасиму, он сходит, — дал ценный совет из-под стола Гришка умирающим голосом. — И скажи, пусть поторапливается. Худо мне. Могу и не дождаться.

— Я мигом! — просиял Жасминов. Он был счастлив, что всё более-менее благополучно разрешилось и теперь ему не придётся идти в тюрьму. На повергнутого Гришку он старался не смотреть, видимо совесть таки мучила.

Пока Жасминов ходил хлопотать насчёт выпивки, мы с Гришкой остались наедине. Нет, так-то моим первым желанием было уйти, но бросать раненого в голову человека одного я побоялся. Кто его знает, что может взбрести в его надтреснутую голову. Ещё, не дай бог, дом решит поджечь, ради интереса.

— Муля, — прохрипел Гришка с пола. — У меня беда.

— Да, Гриша, мне жаль, что так всё получилось, — посочувствовал соседу я.

— Не потому, — махнул рукой Гришка, — Лилька пошла тёщу с автобуса встречать…

— Опять, что ли? — удивился я.

— Угу, — душераздирающе вздохнул Гришка и пожаловался, — и главное, коварная такая, чтобы был повод вернуться, так она Кольку в деревню сперва забрала, якобы молочка козьего попить. А теперь обратно привезёт, и заодно сама приедет.

— Мда, — только я смог, что выдавить я, и озадаченно почесал бритый затылок.

Вот теперь уж начнётся. Под гостеприимным кровом коммунальной квартиры вот-вот соберётся весь серпентарий. Надо бы ещё Мулину маменьку, Надежду Петровну, позвать, как говорится, для колорита и полного счастья.

— Муля, что мне теперь делать? — с беспокойством спросил Гришка, — меня больше дежурить на заводе не пустят, я ещё эти отгулы не отгулял.

— Пусть сперва приедет, потом разберёмся, — обтекаемо ответил я.

Пока мы болтали, вернулись Жасминов с Герасимом. Последний держал в руках по бутылке водки. Ещё по одной торчало из его карманов. Явно Жасминов здорово перепугался, раз так расщедрился.

Гришка посмотрел на Герасима с уважением.

— А закусь? — озабоченно вспомнил Жасминов. — У меня есть только батон и бутылка кефира. Думал на завтра на утро оставить.

— На кой нам твой кефир, — скептически сказал Гришка, — водку кефиром запивать будешь, что ли?

— Да уж, здесь чой-то посущественнее надо, — глубокомысленно сказал Герасим и выставил все четыре бутылки на стол в ряд. Немного посмотрел и вытащил ещё одну из голенища сапога.

— Ого! — сказал Гришка счастливым голосом.

— У меня Дуся рыбных расстегаев вчера принесла, так ещё остались, — вспомнил я, — и сальтисон ещё есть.

— И ты молчал! — обрадовались мужики, — давай тащи всё, Муля, что есть!

Я никогда жадным не был, сбегал в комнату, и уже через пару минут стол был уставлен едой и бутылками.

Мы немного поспорили, где размещаться. У Гришки скоро должна была приехать тёща, а у Жасминова в чулане места мало, да и стола нету. У Герасима тоже чулан, к тому же бардак. А я к себе особо не приглашал.

И тут скотина Жасминов намекнул своим подлым, коварным голосом:

— Так у Мули же есть стол, а тёщи нету! — и посмотрел на всех так, словно получил Нобелевскую премию, — мы можем у Мули посидеть.

— Можем, — кивнул я, в душе ненавидя Жасминова, и злорадно добавил, — но только при одном условии. Когда завтра утром придёт Дуся, то скажешь, что это ты предложил. У меня и свидетели есть.

Улыбка Жасминова увяла. И все отвели глаза, и срочно перевели тему разговора. Дусю в коммуналке боялись похлеще Ложкиной. Поэтому вопрос отпал сам по себе, и мы культурно разместились у Гришки за столом.

Единодушно был сделан вывод, что когда приедет Гришкина тёща, то ничего страшного: она одна, а нас четверо, уж как-нибудь отобьёмся. Или убежим.

В комнату заглянул Печкин и сообщил строгим голосом, потирая руки:

— Наливай! Только быстро! Пока моя Варвара Карповна за уксусом к соседке ушла.

Гришка споро принялся разливать водку по стаканам.

— За чудесное воскрешение! — сообщил тост Печкин, и все выпили. Потом ещё выпили. И ещё…

Сидели хорошо, душевно, много разговаривали. А я всё никак не мог прийти в себя по поводу Ложкиной: метаморфоза превращения из злобной старушки в любящую невесту была столь стремительна, что я не выдержал и задал Печкину вопрос:

— Пётр Кузьмич, а как Варвара Карповна так ловко Гришкин труп оживила? Вроде и не врач она, а взяла и справилась.

— Так в Севлаге она работала, — отмахнулся Печкин, — на Колыме и не такому научишься, уж поверь, Муля.

Он хотел ещё что-то уточнить, но передумал. Дальше мы эту тему развивать не стали.

Разлили ещё по одной, выпили. Герасим отвалился самый первый и тихо дрых на полу, ровно на том месте, где был Гришкин труп.