Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 38

И впервые за долгие годы она напевала. Ту самую песню Ким Уайлд, которую так любила в детстве: «We’re the kids, We’re the kids, We’re the kids in America». В городе вдруг повеяло весной, воздух, теплый и мягкий, как живот котенка, наполнился запахом мяты, и ее душа раскрылась, как раскрываются дыхательные пути на свежем воздухе. Впервые за много лет Алисе казалось, что должно произойти что-то хорошее, что за безденежьем, страхом перед завтрашним днем, зыбкостью ее положения есть что-то более важное, как будто, занявшись любовью, она ощутила присутствие незримой космической силы, которая хранила ее испокон веку и, если что, не даст упасть.

Она шла.

Она пела.

Чувствуя себя под защитой непостижимых сил судьбы, она шла, и пела, и вспоминала время, проведенное с Томом.

Поначалу она, конечно, почувствовала, что он нервничает, и тогда взяла у него в рот и пососала.

Сосать — это всем нравится и успокаивает. Ну, в большинстве случаев.

После этого Том оказался неплохим любовником.

Не лучшим из всех, кого она знала.

Но и не худшим.

Он был страстным и ласковым, и это уже прекрасно. И она, со своей стороны, тоже отвечала ему лаской и страстью.

Это было хорошо.

Был прекрасный оргазм, долгий и глубокий.

Но потом она не поддалась блаженному оцепенению, всегда охватывавшему ее после любви. Она оделась и пошла посмотреть Агату, которая мирно спала. Том вышел следом, набросив розовый халат, наверно, Полинин. Он сказал ей: «Говорят, нельзя слишком надолго оставлять детей в переноске», потом добавил: «Но я думаю, вредно, если оставить действительно очень надолго».

Говоря это, он подошел ближе к Алисе, и Алиса подумала, что сейчас он ее поцелует. Она сказала себе: «Если он поцелует меня сейчас, это что-то значит… Это значит, что ему понравилось и хочется еще». Во всяком случае, Алиса не отказалась бы, чтобы он ее поцеловал, но он этого не сделал, только положил ей руку на плечо, как делают, когда хотят сообщить близкому приятелю плохую новость, и сказал:

— Хочешь что-нибудь выпить?

Он убрал руку, и Алиса ответила:

— Нет… Спасибо… Я пойду, скоро Ахилл вернется из школы… И потом, думаю, пора браться за дело, мне хочется писать.

— А, да, конечно… Посылай мне, когда будет что почитать…

— Да, я постараюсь двигаться быстро.

Алиса с Агатой в переноске направилась к двери, но на пороге остановилась:

— Ты не мог бы одолжить мне двести евро? Я купила колеса для переноски, и… У меня ничего не осталось… Совсем ничего.

— Э-э… Да… Я вообще-то тоже на мели… Но двести евро могу.

Том поспешно оделся, вышел с Алисой на улицу, и они вместе пошли к банкомату снимать деньги. Когда Том протянул ей банкноты, ее вдруг охватил порыв безмерной нежности, захотелось прижать его к груди и поблагодарить за то, что он дал ей эти деньги, за то, что занялся с ней любовью, за то, что привнес немного надежды в ее безнадежную жизнь, что спас ее попросту от безумия, но ничего этого она не сделала. Если бы она поцеловала его, взяв у него деньги, он бы наверняка подумал, что она занималась с ним любовью «ради этого». Она мысленно поправилась, что он, возможно, все равно так думает. А вслух сказала:

— Я тебе их верну… Клянусь… Я не хочу, чтобы ты думал, что…

И тут, именно в эту минуту, Том закрыл ей рот поцелуем. А поцеловав ее, сказал:

— Я знаю… Это не имеет значения… Напиши эту книгу и вытащи нас обоих!

Обо всем этом Алиса думала на обратном пути.

Шагая.

И напевая.

А потом она пришла домой. В почтовом ящике лежало письмо из школы с просьбой заплатить «как можно скорее» 46 евро за школьную экскурсию, с которой Ахилл посетил «„Навсикаю“, национальный морской центр». Она положила письмо в выдвижной ящик, где уже лежали старый счет за воду и старый счет за телефон. Заплатит позже. Заплатит, когда дела пойдут лучше, потому что они непременно пойдут лучше.

Она достала Агату из переноски, малютка улыбнулась ей, и при виде этой улыбки Алиса почувствовала, как ее согревает пламя любви. «Какая ты красавица, — сказала она, — как я тебя люблю, люблю, люблю», чувство было такое сильное, что закружилась голова, и она поцеловала Агату. Потом она искупала ее, и девочка долго играла с пластиковым стаканчиком (ловила, выпускала, ловила, выпускала…). Чуть позже пришел Ахилл, он был озабочен из-за сочинения по книге «Пятница, или Тихоокеанский лимб»[26], которое надо было сдать завтра. Один ребенок в ванне, другой делает уроки, спагетти готовы — Алисе все это казалось таким чудесно нормальным. Ребенок за уроками рос без отца, ребенок в ванне был похищен, а спагетти она варила пятый раз за неделю, но она отмахнулась от этих мыслей, подумав: «Ну и что? На свете есть много куда более странного!»

Потом, когда стемнело и дети уснули, Алиса открыла ноутбук.

Она перечитала несколько невыразительных страниц, написанных два дня назад, и стерла их, будто раздавила вредное насекомое.

Создала новый документ.

FEEL GOOD.

На белом экране медленно и невозмутимо мигал черный курсор в ритме сердца очень большого животного.

Алиса попыталась сосредоточиться, но ничего не получалось, она ощущала чудовищный хаос внутри, как будто ее мозг был хрустальным сосудом, разбившимся на груду блестящих осколков, и она в отчаянии смотрела, не зная, что с ними делать. За последние дни в ней накопилась уверенность, и она знала, что хочет написать: ее ум был полон множеством эмоций, всплыли из небытия разрозненные сцены, выросли из тумана четкие и стройные декорации. До нее уже долетали голоса героев романа, из Бог весть какой дали, но ясно слышимые, словно эхо под сводами собора. А потом появились и сами герои: выплыли медленно, сначала расплывчатые, смутные очертания напоминали команду призраков. Потом очертания стали четче, и герои приблизились к ней почти вплотную, так, что ей показалось, будто она видит их наяву: бледная или смуглая кожа, длинные или коротко остриженные волосы, ногти, теплое дыхание. Потом мало-помалу ей показалось, что они, будто какие-то сказочные создания, пристально смотрят прямо ей в глаза. Встретить взгляд вымышленных персонажей — это волновало и возбуждало, почти как мистический опыт. Именно теперь она начала на самом деле чувствовать то, что чувствовали ее герои. Это тоже был волнительный опыт, все равно что видеть сон, в котором ты — не ты, а другая, но этот сон был лишен свойственной снам неясности, этот сон не был ни смутным, ни туманным, ни невнятным. Сон, так похожий на явь. Вместе с Натали она оплакивала неудачный брак, терялась, узнав о болезни, мучилась, не зная, что делать, жаждала свободы и хотела вырваться из душившей ее среды. С Маттео она пережила пылкое желание творить, вместе с молодым художником чувствовала, как мечется ее разум под сокрушительными ударами разыгравшегося вдохновения, и наконец, что было еще волнительнее, пережила с ним опыт, ясный, четкий, очевидный и недвусмысленный: у нее был член, и ей хотелось им пользоваться.

Так разрасталось в ней то, что она приняла за целые главы своего романа, но теперь, когда надо было это написать, эти главы вдруг куда-то улетучились, будто все это, такое крепкое с виду, превратилось в мелкий песок, утекавший между пальцами, будто все идеи, образы, очевидности не знали, как стать черными буквами на белом экране.

— Черт-черт-черт-черт-черт.

Алиса напряглась. Она чуть не плакала от злости.

Потом она глубоко вдохнула. Ей нужна была помощь. Нужна была сила, которая указала бы ей путь в ее душевной ночи, оторвала бы ее ум от притяжения привычной среды, дома, детей, проблем, сила, которая могла бы раз и навсегда оторвать ее от нее самой. Но без помощи это казалось невозможным: чтобы освободить ум от оцепенения, ей нужна была сила извне. И у нее появилась идея. Порывшись в ящике, она извлекла пару дешевых наушников. Подключила их к компьютеру, зашла на музыкальный стриминг-сервис и нашла песню «Kids in America».