Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 27

— «Когда Натали вышла из дома, над Нейи сгущались сумерки. Муж предостерегал ее: „Тебе надо сидеть дома, одна ты не справишься, у тебя не хватит сил, и не забывай, что ты больна“. Натали стиснула зубы, он не знал, до какой степени она полна решимости».

— «Она проснулась на рассвете. Эмиль, старый крестьянин с выдубленным солнцем лицом, и его жена Ивонна, маленькая женщина, энергичная и улыбчивая, ждали ее в скромной столовой, где восхитительно пахло свежеиспеченным хлебом».

По дороге вырисовывались подробности истории: муж Натали был подлецом, мужская подлость занимает едва ли не первое место в большой библиотеке стереотипов. Молодого итальянца, любителя искусства, можно назвать Энцо, нет, слишком итальянисто, Франческо? Андреа? Лука? Марко, нет не Марко, это имя для водопроводчика. Кристиано? Нет, отдает футболом! Маттео? Да! Маттео, отлично, звучит как надо, в нем слышатся любовь на лоне природы, прикосновение загорелых рук к бледной коже, воркование голубей на колокольне. А муж Натали? Надо придумать несимпатичное имя, дряблое, буржуазное: Жан-Анри, нет! Слишком смешно! Бриё? Нет, допотопно! Вальтер? Да, Вальтер, отлично, звучит снобистски и англосаксонски, это имя пахнет охотой в кругу аристократов, кожаным сиденьем, бледно-розовой футболкой, крикетными брючками и тому подобным. А мать Вальтера? Она должна быть в истории настоящей злодейкой, да, злодейкой, но в конце пусть раскается и признает свои ошибки.

Вернувшись домой, Алиса сразу открыла ноутбук. Том уже прислал ей то, что она написала утром. Она сохранила все в своих документах под названием «Feel Good» и создала новый файл, который озаглавила: «Feel Good: заметки и идеи». В этом документе она написала: «В конце Натали простит свою свекровь — необходимость прощения». Затем Алиса записала все, что пришло ей в голову, пока она ехала в автобусе. Материала было уже немало: сцена, когда Натали узнает, что больна, сцена, когда свекровь дает Натали понять, что она сама виновата в своей болезни, еще одна сцена: Натали плачет, потому что ее муж даже не приехал из Штутгарта, где у него большой проект торгового центра («Послушай, мое присутствие тебя не исцелит… Я буду в выходные»). Алиса погуглила самые живописные деревни Франции, красивые церкви, художников итальянского Возрождения, лексикон живописи (особенно в том, что касалось красок: красный амарант, желтый шафран, зеленый изумруд, все оттенки белого).

Она проработала час, когда проснулась Агата. Алиса хотела покормить ее, но малютка всего лишь требовала внимания. Потом, когда пришел из школы Ахилл, она спросила его, готов ли он присмотреть за ребенком часок-другой, потому что ей «надо закончить работу».

— Что за работа? — спросил Ахилл.

— Я пишу… пишу роман, — призналась Алиса.

— Вау! — восхитился Ахилл.

Алиса еще поработала, дело продвигалось неплохо. Она приготовила ужин, накрыла на стол, убрала со стола, уложила Агату, потом Ахилла и еще поработала. Получилось пять тысяч знаков, потом шесть тысяч, потом восемь, и наконец она добралась до десяти тысяч знаков — такую цель Алиса поставила себе на сегодняшний день. Перечитывать она не стала. Перечитает завтра. Она легла, но мозг по инерции продолжал придумывать фразы, сцены и диалоги. Сон долго не шел, а когда она все же уснула, ей снилось, что она пишет, еще и еще, со скоростью ярмарочной тележки, катящей по рельсам. Назавтра, когда Ахилл ушел в школу, а Агата уютно лежала, обложенная подушками, и играла с кусочками картона, Алиса наконец перечитала написанное.

И это было как ледяной душ. Она прочла скверный текст, невнятный, смешной и бездушный. Даже для feel good, даже для коммерческого проекта это никуда не годилось. Ее захлестнула бесконечная печаль. Настоящая волна горького разочарования, от которой даже затошнило. Алиса едва не разбила компьютер о стену, на нее вообще накатило безумное желание разнести все квартире: переколотить посуду, сорвать занавески, разодрать подушки, вышибить двери, раздолбать ногами холодильник и плиту, перебить кафельную плитку, расколошматить все голыми руками: половицы, плинтусы, дверные ручки, лампы, столы, стулья, всю действительность разнести в щепки, выйти на улицу и поджигать машины, автобусы, полицейские комиссариаты, банки, гипермаркеты, весь этот мир, которому не нужны ни она, ни Ахилл, ни Агата, зубами сгрызть этот мир, равнодушно взиравший на их крушение. Она встала, в ванной ополоснула лицо холодной водой и, увидев свое отражение в зеркале, сказала: «Жалкая дура, ты ничего не умеешь, ты ничтожество, ты бездарность, ты никому не нужна!» Сказав это вслух, Алиса приняла решение написать Тому Петерману и сообщить, что писать роман она прекращает, что она думала, будто сумеет, но ничего не вышло, она ни на что неспособна, и ей остается только одно: сдохнуть, забившись в угол, подальше от глаз, как больное животное. Она вернулась в гостиную, села за компьютер и машинально еще раз перечитала написанное. Это все так же никуда не годилось.

Она сосредоточилась: прежде чем все бросить, ей хотелось, в последнем содрогании воли, понять в точности, что именно никуда не годилось. Почему это ощущение несостоятельности, пустоты, бесполезности исходило от написанных вчера страниц? Обложенная подушками Агата старательно рвала кусок картона, клочья валялись вокруг, как будто прошел снег, она тянула их в рот и жевала. Алиса увидела, что Агата смотрит на нее, это был типичный взгляд ребенка, который знает, что сделал что-то, чего нельзя, и ждет реакции взрослого. Когда Алиса ждала Ахилла, она читала много статей на эту тему: «Вашему ребенку нужно общение, он будет стараться всеми средствами войти с вами в контакт». Глядя, как Агата жует картон, Алиса вспомнила эту статью, и в ее мозгу установилась связь между далекими друг от друга нейронами: ее роман — Агата — общение — клик-клак-клик — нейроны столкнулись со скоростью света, и вдруг оба полушария озарило, и Алиса поняла, что именно не работает в написанных вчера страницах: ее слова, ее фразы, ее текст не были никому адресованы. Как будто младенец пытался войти в контакт со стеной, как будто она жевала жвачку, как будто весь этот текст механически написала бездушная машина. Этим страницам не хватало сердечного ритма, взгляда, адресности. Алиса прикусила кулак.

— К кому я обращаюсь? — спросила она себя.

Она закрыла глаза, сосредоточилась и попыталась представить силуэт своего типового читателя.

Перед ее мысленным взором медленно проступила картина: она находилась в помещении, залитом светом, пол сиял белизной, большие витрины сверкали чистыми стеклами, это был аэропорт! У читателя ее feel good book был определенный достаток, он часто путешествовал, по работе или для отдыха, читал редко, одну-две книги в год, в основном когда садились батареи айпада и больше делать было нечего. Он читал на пляже, читал в сиесту, читал между завтраком и аперитивом. Картина в сознании Алисы стала четче, она увидела, как силуэт вошел в один из аэропортовских киосков, где продают газеты, сладости и среди сувениров валяется несколько книг. Силуэт был женский, высокий, элегантный, над волосами явно постарался парикмахер, стрижка у которого стоит 100 евро. Эта женщина рассматривает новые кремы от Сислей, духи от Шанель, но не покупает, потому что у нее всего хватает в сумке от Дельво. Она покупает «Эль» с Леа Сейду[13] на обложке. По ее мнению, Леа Сейду прекрасная и мужественная женщина, недаром ведь она пережила съемки с Абделатифом Кешишем[14]! Рядом с журналами лежат романы, стопка сентябрьских новинок, авторы, о которых она читала в «Эль», слышала у Рюкье[15], на RTL, и среди книг есть и эта: «Feel Good», обложка с тосканским пейзажем, на красной бандероли слова: «Пронзительный женский портрет, урок жизни и мужества, гимн счастью (уже 400 000 читателей!)». Женщина берет книгу, читает четвертую сторонку обложки («Узнав, что она неизлечимо больна, Натали уходит от мужа, манипулятора и извращенца, и от злобной свекрови, чтобы найти смысл жизни и истинные ценности на дорогах Франции. Любовь и новые встречи помогут ей открыть дремавшую в ней женщину, не имеющую ничего общего с забитой женой, которой она была много лет»). Слова на четвертой сторонке затрагивают какую-то струнку в душе женщины, которая ее читает. На них отзывается что-то в ней, что она давно чувствовала: она живет, возможно, не той жизнью, о какой мечтала. Она заслуживает лучшего. Она знает, что заслуживает лучшего. Знает, что «она этого достойна». Она идет к кассе и, когда протягивает кассиру свою золотую кредитную карточку VISA, Алиса наконец видит ее лицо: этот силуэт, эта читательница, эта элегантная женщина, которой адресована ее книга, — это Северина.