Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 19

Когда он согласился забрать и отвезти в ясли дочку сводной сестры, Полина ничего не сказала, но он почувствовал, что ей это не понравилось. Полина никогда не любила сводную сестру Тома, считала ее надменной и холодной карьеристкой. Она не раз говорила, что «со всеми своими деньгами» сестра могла бы «оказать им поддержку», особенно когда Хлоя захотела провести год в Соединенных Штатах, чтобы выучить английский, но им пришлось от этого отказаться за неимением средств. Так что Полина ничего не сказала, но надолго замкнулась в обиженном молчании, по которому вообще была специалисткой.

И атмосфера в маленькой квартирке, в которой они жили больше двадцати лет, стала еще тягостнее.

Между Томом и Полиной давно уже почти ничего не было, вместе они оставались только по привычке. Оптимист по натуре, Том пытался считать эту привычку привязанностью, но в глубине души понимал, что это только привычка и ничего больше, как дорога, которой ходишь каждый день много лет, никогда никуда не сворачивая по бедности фантазии, по лени, по недостатку мужества.

Том давно понял, что никогда по-настоящему не любил свою жену, что они были вместе только потому, что так сложились обстоятельства, он ничего не предпринимал, просто не препятствовал им. Он знал, что никогда не пылал к этой маленькой женщине с кудрявыми волосами настоящим жгучим и властным желанием и что пламя, вспыхнувшее в нем десятки лет назад к Шарлотте, в глубине его души так и не погасло. И потом, в последнее время, несколько месяцев, может быть, больше, он чувствовал, что если Полина и любила его когда-то, то эта любовь ушла, утекла мало-помалу сквозь пальцы, как всегда бывает с любовью, заеденной бытом, его мелкими, но жестокими испытаниями, сводящими на нет супружескую магию в любых проявлениях.

Итак, Том отвез в ясли дочурку своей сводной сестры (трехмесячную Жанну). По такому случаю сестра одолжила ему свой роскошный «фольксваген туран» (с кожаными сиденьями и программой «Бизнес Пак Мультимедиа»). Он протянул малышку нянечке, принимавшей детей, и вышел, невольно прикидывая месячную стоимость яслей, в два раза превышавшую его пособие по безработице.

Вот тут-то он и нашел на ветровом стекле сложенную вчетверо записку, подсунутую под дворник:

Том посмотрел направо и налево, немного удивившись, но увидел только родителей, выходивших из яслей. Он ломал голову, какое эта записка имеет к нему отношение, это походило на шутку или на рекламу, до того замысловатую, что и не понять.

Не зная, что делать с запиской, он сунул ее в карман и поехал домой.

Еще не было девяти утра, когда он вернулся в маленькую квартиру, в которой жил с женой столько лет. Квартирка располагалась на третьем этаже безликого многоэтажного дома, окна гостиной выходили на магазин электробытовых товаров, а окна спальни на ряд гаражей, которые сдавали жителям квартала.

Квартира была так себе, много лет назад они считали ее временным пристанищем, пока не появятся деньги на что-нибудь побольше, может быть, даже дом. Но деньги так и не появились, им всегда было не по карману снять другое жилье, так что они поставили крест на своей мечте и довольствовались тем, что имели, утешая себя мыслью, что могло быть хуже.

Полина уже ушла. В раковине лежала грязная посуда от завтрака. С тех пор как Том потерял работу, жена считала мытье посуды, уборку, готовку и покупки его делом. Они об этом никогда не говорили, но молчаливое соглашение было недвусмысленным.

Перемыв посуду, застелив постель и проветрив спальню, Том поставил свой ноутбук на обеденный стол. Там он писал. Том всю жизнь писал за обеденным столом. Он всегда мечтал о собственном кабинете, тихом и спокойном, своем маленьком личном мирке, представляя его почти пустым, на последнем этаже высокого дома, с видом на лес. Но этот кабинет, этот вид, этот покой тоже были мечтой, на которой пришлось поставить крест.

На экране компьютера был открыт файл с новым романом. Том задумал историю любви мужчины и женщины в вагоне поезда, потерпевшего крушение в туннеле под Ла-Маншем. У него была готова первая глава, в которой Чарли, главный герой, приходит в себя в полной темноте. Произошло столкновение. Вагон перевернулся, он, кажется, единственный, кто уцелел. Из внутреннего монолога героя читатель узнает, что он скульптор и едет в Лондон представлять свою весьма необычную выставку скульптур, сделанных из овечьих эмбрионов. Этого скульптора преследует образ смерти, с тех пор как в детстве он стал свидетелем убийства своих родителей садовником. Том планировал, что во второй главе он встретит в вагоне-ресторане молодую женщину. Эту женщину, Азель, он намеревался сделать нелегальной мигранткой из Сирии, которую пытали палачи-исламисты. Дерзкий замысел Тома состоял в том, что все действие происходит в темноте, среди трупов, и Чарли и Азель, таким образом, должны «полюбить друг друга за гранью видимого». Тому нравилась его идея, но возникало много вопросов, например сомнительно было правдоподобие первого поцелуя в полной темноте, в вагоне, полном мертвых тел.

Том смотрел на последнюю фразу несколько долгих минут. Потом встал. Сварил себе кофе, уставившись в пятно сырости на стене кухни. Это пятно его встревожило. Хотелось надеяться, что нет протечки. Обращаться к домовладельцу с просьбой о ремонте было не с руки. Он задолжал квартплату, проблем не оберешься. Он вернулся к компьютеру, перечитал фразу, у него шевельнулось чувство, что история начинается не лучшим образом, но выбора не оставалось: хорошо ли, плохо ли, надо продолжать. Ничего лучшего он придумать не мог, и ему был очень нужен второй транш аванса, который Ив Лакост выплатит ему по представлении рукописи. Том написал:

Том перечитал. Фраза получилась не блеск. Он стиснул зубы. Ему вспомнилась фотография Уильяма Фолкнера, склонившегося над пишущей машинкой. Подпись под фотографией гласила: «Уильям Фолкнер работает над последними страницами „Шума и ярости“». Тому так хотелось, чтобы когда-нибудь, в энциклопедии будущего, появилась его фотография за работой, сосредоточенного и возбужденного, с подписью: «Том Петерман работает над „Потемками сердца“» («Потемки сердца» — такое название он придумал для своего романа). Но такой фотографии никогда не будет, а «Потемки сердца», как и другие его книги, забудут сразу по выходе из типографии. Том вздохнул. Он был стар, он был беден, карьера ему не удалась, семейная жизнь не сложилась, а на стене в кухне проступали пятна сырости.

Он достал из кармана записку:

Вдруг засомневавшись, он позвонил в ясли:

— Здравствуйте, я привез сегодня утром маленькую Жанну… Да, ее дядя… Я хотел только узнать, все ли в порядке?

— Все в порядке, месье, она хорошо поела и сейчас спит.

— А… А вообще в яслях… Все хорошо?

— Да, месье. Все очень хорошо.

Том снова сел за компьютер. Еще раз перечитал последнюю фразу, изменил ее: «Чарли ориентировался ощупью в темноте, и вдруг его рука наткнулась на чью-то руку. Чья-то рука сжала его пальцы, эта рука была горячая, как пламя ада». Так было лучше. Больше напряжения. Но он не знал, хороша ли метафора «рука горячая, как пламя ада».

Он решил дать себе время подумать и включил Нетфликс[10]. Посмотрел документальный фильм об американских тюрьмах высокой степени безопасности, потом еще один о самых опасных животных земли, потом еще один о легендах спорта, потом еще один об Освенциме, потом еще один о мажоретках, а потом обнаружил, что день почти кончился, скоро придет Полина, и нельзя, чтобы она застала его бездельничающим. Он встал, достал из морозильника куриные грудки и разморозил их в микроволновке, чтобы приготовить с брокколи и рисом. Полина хотела сбросить вес, и он старался готовить соответственно.