Feel Good. Книга для хорошего самочувствия - Гунциг Томас - Страница 13

— Мне приснилось, что соседкина дочка забыла ключи. Но ключи были в форме пиписки, а я не хотел говорить, и она пыталась открыть мне рот этими ключами в форме пиписки. А потом я улетел на вертолете, и мне пришлось убивать людей, а под конец, когда все умерли, я танцевал на бортике бассейна.

Мужчину, судя по всему, Том очень заинтересовал, и Тома этот интерес весьма возбудил. Прежде всего, это доказывало, что он действительно не такой, как все, и тот факт, что им заинтересовался специалист по человеческой психике, подтверждал супергероическую природу его личности и его ума. Стало быть, интуиция родителей основывалась на достоверных фактах, подтвержденных членом медицинского сообщества. Но в этом интересе было и нечто большее. В этом интересе, который он вызвал в психоаналитике с воротничком Мао, Том впервые испытал удовлетворение собой, таким интересным, удовольствие нравиться зрителю, необычайное счастье захватить публику, восторг покорить аудиторию.

На втором сеансе психоаналитик спросил его:

— Ну, Том, попробуй-ка своими словами объяснить мне, почему ты не хочешь ходить на перемену?

Том понял, что надо придумать что-нибудь, сообразное возлагавшимся на него ожиданиям, и ответил:

— Я хочу читать. Хочу читать книги.

— Ты любишь читать?

— О да!

(Он лгал, в ту пору чтение нагоняло на него скуку.)

— Почему тебе так нравится чтение?

— Наверно… Наверно, мне спокойно, когда я читаю…

(Ложь.)

— Ты хочешь сказать, что чтение тебя умиротворяет?

— Да, точно!

(Ложь.)

— Как некое убежище, которое прогоняет твои страхи?

— Вот именно… Это убежище прогоняет мои страхи. (Снова ложь, никаких страхов у него и в помине не было.)

Позже, когда, согласно протоколу лечения, родители Тома, Том и психоаналитик собрались в кабинете вместе, чтобы «подвести итог», психоаналитик заявил:

— Я думаю, что можно позволить Тому оставаться в классе на переменах. Он слаб и подвержен страхам, взаимодействие с другими детьми вызывает у него стресс. Со временем он сумеет выработать личную стратегию, которая поможет ему противостоять стрессу. Пока же чтение понизит его уровень тревожности.

Педагогический совет школы учел рекомендацию психоаналитика, который, в силу воротничков Мао, африканских масок и размера своих гонораров, был окружен аурой престижа и непререкаемой репутации: оставалось лишь подчиниться. Отныне на переменах Том спокойно сидел один в классе. Это было довольно скучно и даже грустно, особенно в хорошую погоду, но одиночество и грусть все же были лучше царившей во дворе непредсказуемости и джунглей перемены с их враждебными обитателями. Но поскольку Том сам напросился на чтение, чтобы избежать перемен, ему волей-неволей приходилось читать.

Библиотека родителей Тома была довольно бедной. Отец-математик и мать-артистка широкого профиля книг никогда не покупали. Правда, иногда они получали книги в подарок, никогда их не открывали, но держали напоказ в книжном шкафу в гостиной. Для родителей Тома книги в доме были необходимым социальным маркером. Не важно, читают их или нет. Для Тома же книжный шкаф стал источником, из которого он черпал свои первые книги: там были «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса, «Случай портного» Филипа Рота, «451° по Фаренгейту» Рея Брэдбери, «Тайная история» Донны Тартт, «Своя комната» Вирджинии Вулф, первый том цикла «Основание» Айзека Азимова, «Любовник» Маргерит Дюрас, «Весенний снег» Юкио Мисимы, «Волшебная гора» Томаса Манна и еще кое-что. Утром он совал одну из этих книг в свой портфель и во время перемены, когда вся орда его дефективных одноклассников высыпала в школьный двор, оставшись один за своей партой, читал:

В этот день он читал «Человека без свойств» Роберта Музиля. Это была книга карманного формата, толщиной с небольшую канистру для бензина, в невзрачной обложке, на которой была изображена какая-то невыразительная маска. Он мог бы ее просто листать, но не довольствовался этим. Он мог бы только делать вид, будто читает, никто не требовал у него отчета, никто не задавал вопросов о прочитанном. Один в классе, он мог бы вообще ничего не делать, просто смотреть в стену или даже поспать, уткнувшись головой в скрещенные руки. Но он не хотел ни смотреть в стену, ни спать: эти книги он и вправду хотел прочесть. И хотел он их прочесть по двум причинам. Во-первых, была у него черта характера, которая останется с ним на добрую часть его жизни и будет ему то полезна, то, наоборот, вредна, черта, которую можно назвать «профессиональной добросовестностью» или «чувством ответственности»: ему казалось, что спокойствие класса не дается даром, а имеет цену, и эту цену он должен платить тем, что сказал психоаналитику: чтобы избежать школьного двора, надо читать книги. Но вторая причина была интереснее: он читал эти книги, вместо того чтобы просто листать их или спать, положив голову на руки, потому что ему и вправду было любопытно, что там внутри. За строгими обложками, за таинственными названиями, за фразами, смысл которых от него, как правило, ускользал, Том угадывал кроющиеся там чудесные вещи, он затруднился бы сказать какие, но знал, что эти вещи возвысят его душу.

писал Герман Гессе в «Сиддхартхе».

так было написано Мелвиллом в начале «Моби Дика».

а так начал Стендаль «Пармскую обитель». Тому было девять лет, и чаще всего он не понимал прочитанного. Сложные интриги, психологические переплетения, описания минувших эпох, допотопная грамматика и устаревший словарь — все это по большей части ему не давалось. Но, как огни в глухой ночи, как звезды в тумане, слова, и фразы, и истории материализовались иногда в его сознании с подлинной силой действительно пережитого. Это был каждый раз удивительный опыт, потрясавший его до глубины души и до крайности возбуждавший: с собакой из «Костра» Джека Лондона он внезапно по-настоящему почувствовал голод и холод. С тараканом из «Превращения» Кафки он по-настоящему слышал, как стучит дождь по оконным стеклам, и сумрачная грусть, похожая на весенний паводок, захлестывала его целиком, как захлестывала она Грегора Замзу, а в «Воспитании чувств» Флобера его сердце по-настоящему пылало вместе с сердцем Фредерика во время его свидания с мадам Арну.