Семья волшебников. Том 4 (СИ) - Рудазов Александр - Страница 6

— Она умерла. Мы очень долго бродяжничали. Стало даже тяжелее, чем с отцом — там у нас хотя бы было где жить и… защита. Отцу было плевать на нас, но в округе его побаивались, так что нас не обижали.

— От чего умерла Лахтун?

— Я… я не знаю точно. Просто заболела и зачахла. Мы голодали, ей становилось все хуже… Выдалась суровая зима…

— В Легационите тепло, — заметила Лахджа, вспомнив, как ездила туда на пляж.

— Но не в горах. А ей все-таки было только восемь. Не стоило брать ее с собой.

— Ты не виноват.

— Не виноват, — согласился Такил. — И Рокил не виноват. И даже отец не виноват, что не справился. Он был хорошим человеком… когда-то.

— А что твой брат? — вместо ответа спросила Лахджа. — Он стал болеть после травмы головы?

— Да. Ты считаешь меня странным? Ты не знаешь моего брата. Мы оба родились… в маму. Она была доброй, но со странностями. Отец ее очень любил. Но брат тверже стоял на ногах, я-то был лунатиком, ходил во сне, медленно соображал… но в нем тоже это было, и после того случая он стал страдать падучей. В любой момент мог забиться в корчах. Из-за этого его и не взяли…

— Куда не взяли?.. а, поняла. Почему вы вообще решили туда идти? Или вас заставили?

— Нет, мы сами. Брат был уверен, что Матерь Демонов исцелит его. Утверждал, что предчувствует это. Он, знаешь, со временем сильно ударился в религию. Я ему не мешал, это позволяло обуздать его гнев.

— Гнев?..

— В нем было больше от отца, чем во мне. Он не пил, но… страдал падучей.

Такил замолчал. Он сцепил руки в замок, положил на него подбородок и уставился на доску. Его фишка попала в Дом Часовщика, большой участок откинулся в сторону и оказалось, что эта игра еще и продолжается в глубину. Такил долго крутил какую-то рукоятку, отщелкивая и прищелкивая рычажки, и наконец раздался переливчатый трезвон. Демон улыбнулся и сказал, что верно собрал механизм, так что Лахдже теперь угадывать мелодию.

— Интересно, каким фархерримом он станет… — вздохнул Такил, пока Лахджа выбирала из списка совершенно незнакомых песен.

— Что?.. — не поняла Лахджа. — Ты все-таки решил его…

— Решил… и похитил… да… Уговорил Матерь его переродить. Не спрашивай, чего мне это стоило.

— Если он был таким рьяным демонитом, зачем его понадобилось похищать?.. Или он был против?

— Не знаю, не спрашивал, — пожал плечами Такил. — Я… хм… а может, и правда стоило спросить?.. Я как-то не подумал.

Лахджа понимающе кивнула. Ну да, нормальная демоническая логика. Кого волнует мнение смертного? Даже если это твой бывший брат.

— Не знаю… «Любовь к пастушке»? — предположила она, ткнув наконец в одну из песен.

— Нет, — быстро коснулся красного пятна Такил. — Трепанго! Тебе штрафной ход.

— Ладно… — проворчала Лахджа. — Получается, твой брат сейчас в чреве Мазекресс?

— Да, и я веду его за руку. Он там спит, и я помогаю ему…

— Ты помогаешь Мазекресс рожать?..

— Да. Так повышаются шансы. С пятидесяти процентов до… более высоких. Мне, увы, приходится иногда бодрствовать. Зачем-то.

Лахджа вспомнила, как Мазекресс предлагала переродить Веронику, утверждая, что шансы будут выше. Так вот оно что. Понятно, почему Такилу пошли навстречу.

— И сколько ему еще осталось?

— Полгода. Может, чуть дольше. Было сложно уговорить ее дать ему великий дар.

— Он тоже будет апостолом⁈

— Не говори никому. Поклянись, что не скажешь. Это наша с Мазекресс тайна. И… эм… наша с тобой тоже, видимо.

— Да кому я же расскажу, я же все забуду, когда проснусь!

— Ах да. Это очень удобно, когда ты такой болтливый, как я. Но все-таки поклянись.

— Ладно, я клянусь. Но это всё равно все узнают, когда он родится.

— Ну да. Но до тех пор — пусть останется секретом. Мы, может, и потом не сразу скажем остальным… посмотрим сначала, что у него за дар…

Лахджа задумалась, что за демон получится из гневливого, экзальтированного, припадочного юноши… хотя он уже давно не юноша. М-да.

— Жаль, Лахтун не с нами, — задумчиво произнес Такил. — Я скучаю по ней.

Его взгляд застыл. Он словно смотрел на километр вдаль, куда-то… в никуда. Кроме настольной игры, в этом сне не было декораций. Они словно сидели посреди Лимбо, затянутой туманом степной равнины. Под серым небом без светил и облаков.

— Хочешь, обниму? — предложила Лахджа.

— Да, давай.

Когда дружеские обнимашки закончились, Такил доверительно сказал:

— Ты очень хорошая. Я обязательно познакомлю тебя с братом.

— Жду с нетерпением, — сказала Лахджа, кидая на поле карточку Слона и подвигая вперед три красные фишки. — Зуккака. Так ведь надо говорить?..

— Да. Ты выиграла.

Пока они раскладывали игровые принадлежности в коробочки, хотя в мире снов это было абсолютно бессмысленно, Такил продолжал жаловаться:

— Ты извини, что я целый год тебя не навещал. Очень занят был, понимаешь. Остальным от меня все время что-то нужно. Сомнамбула, убей того. Сомнамбула, сведи с ума этого. Сомнамбула, где Тьянгерия? Что ей снится?

— Тьянгерия?..

— Неважно. Вот что я скажу — ничего хорошего ей не снится! Я устал на это смотреть! Мы с Яноем… неважно.

— Яной — это Анахорет?

— Да. Но это все тебя не касается… если сама не захочешь. Не знаю. Надо обсудить с Дзимвелом. Тринадцатый апостол лишним уж точно не будет…

— Я не буду подписываться на то, о чем ничего не знаю.

— Да, это было бы неразумно, — согласился Такил. — Я бы тоже не стал. Ладно, пока.

— Пока. Надеюсь, с твоим братом все пройдет нормально.

— Я тоже. Семья — это важно. Кстати, как там твои мама с папой?

— Точно! — вспомнила Лахджа.

И она поднялась в постели, глядя на привычную стену спальни. Резные дубовые панели, погашенные магические светильники, портрет какого-то славного предка, семейная инкарна, многоцветный рисунок Вероники… в распахнутое окно светило солнце и доносился птичий щебет. Лахджа пару секунд растерянно моргала, а потом вылетела за дверь и бросилась вниз, в гостиную…

Ты не поверишь, что мне сегодня снилось!

Опять этот твой Сомнамбула?

Да! Он такое сказал…

Мысли Лахджи запнулись, сама она притормозила у стола в гостиной. Астрид, Вероника, Лурия, Мамико, Эммертрарок и Уберта Пордалли сидели полукругом перед дальнозеркалом, смотрели «Слово волшебства». Рядом сидели кот, пес и попугай, на диване с газетой лежал муж, а перед ним громоздились стопкой вчерашние блины. Лахджа и Ихалайнен напекли их вчера целую гору, и было настоящее блинное обжиралово, но осталось изрядно, и они лежат тут…

— Лежат уже черствые, а все ходят мимо и игнорируют! — разозлилась Лахджа, демонстративно унося блюдо. — И каждый такой: ничего не вижу, ничего не знаю! Кто-нибудь доест или выкинет! Кто-то, кто не я!

В ее сторону даже головы никто не повернул, и только Лурия укоризненно приложила палец к губам. Сказка как раз подошла к кульминации.

Когда Лахджа вернулась, возмущенная непонятно чем, детская передача уже кончилась, и начался новостной эфир. Дальнозеркальный глашатай давал краткую сводку самого важного, что произошло в Мистерии и всем мире.

— … Внезапно оживился так называемый культ Двадцать Седьмого, — доносилось из-за стекла. — По всему миру они проводят праздники, а в Валестре устроили настоящий фестиваль. Архидиакон Коверн торжественно объявил, что их бог наконец-то родился…

— Вот идиоты, — произнес Майно, опустив газету. — Бог у них родился. У меня вон целых три дочери родились — я же не пляшу по этому поводу.

— А стоило бы, — сказала Лахджа, напряженно морща лоб.

Что ей приснилось?.. Что же ей приснилось?.. Это же было что-то очень важное! Сомнамбула что-то такое сказал…

Кажется, что-то важное…

— Тысяча пятьсот тридцатый год, значит… — произнес Майно, с сомнением глядя то ли в дальнозеркало, то ли на детей. — Ну технически это все еще двадцатые…

— Что?.. — не поняла Лахджа.

— Да ничего, неважно. Верочумцы кировы. Что тебе снилось?