Банальная история, или Олька с принцем на белом коне (СИ) - Козырь Фаина - Страница 2

- Девушка, будьте любезны, пожалуйста, подскажите, где пятый подъезд?

Олька развернулась, чтобы ответить, но не смогла. Принц. Таким должен быть самый настоящий принц из сказки. Вот таким, как этот юноша.

- Девушка?

Принц улыбался вежливо и вполне искренне.

- Девушка…

- Тонкая работа… - Олька вздохнула.

- Что? – не понял её принц.

- Вот что значит порода, говорю…

- Ммм? – принц явно уже жалел, что обратился с вопросом к этой странно говорящей девушке.

- Пятый подъезд – это здесь, - не стала больше мучить собеседника Завирко, сразу смиряясь с тем, что ей такое счастье не светит. – Нинка уже на себя весь флакон ванючей Шанели извела. Готовится, значит.

Принц рассмеялся, обнажая ряд умопомрачительно белых зубов с острыми, немного неровными, но очаровательно пикантными клыками:

- Конкурентки?

Олька подкатила глаза:

- Куда мне… - неровный клык незнакомца отчаянно хотелось лизнуть.

Принц обдал Ольку тёплым, оценивающим взглядом, но ничего не сказал. Подошел ближе:

- Красиво…

- Нинка ждёт…

- Да, конечно. Спасибо за помощь…Увидимся?

- Ну, если Нинка - это надолго, то увидимся.

Принц снова рассмеялся:

- Что ж….

И проходя мимо к подъездной двери, слегка мазнул длинными аристократичными пальцами по Олькиной щеке:

- До встречи, конкурентка.

- В гостях у сказки, блин, - прошептала ему вслед Завирко.

В окне снова появился насупленный Тимоха:

- А вода, между прочим, уже вскипела!

Олька потянулась:

- Иду! Иду, лихо ты мое! Не ворчи! А макароны уже давно пора самому научиться варить! Детский сад где?

- Мультики у бабы Шуры смотрят. Позвать?

- Позвать…

***

Принц из Олькиной сказки, а в миру Олег Георгиевич Гаарен, или, как настойчиво утверждала его мама Изольда Юрьевна, - барон фон Гаарен, подающий надежды хирург-аспирант Санкт–Петербургского государственного университета, старейшего учебного заведения страны, ведущего свою историю аж с 1724 года, в том момент, когда Олька Завирко усаживала за стол разновозрастную голодную толпу мелких родственников, занимался важным и нужным мужским делом – повышал кровяное давление незабвенной, растрёпанной донельзя Нинки Николаевой путём ритмичных, проникающе-поступательных движений. Устроились они, с Нинкиной точки зрения, не очень удобно – на широком подоконнике – и латунная щеколда немилосердно впивалась теперь при каждом стремительном мужском движении прямо в нежный женский копчик. Старая оконная рама испуганно потрескивала, Нинка замирала то ли от удовольствия, то ли от страха (очень не хотелось вывалиться из окна), и лишь энергичный принц чувствовал себя превосходно, властно вцепившись холёными крепкими пальцами в голые, теплые бёдра Николаевой. Принц любил это дело и никогда не жалел на него времени, но вот сегодня, периодически и так не кстати, перед глазами всплывала чудесным воспоминанием нежно-розовая, чуть припухшая губка белокурой незнакомки. Эта губка была столь соблазнительна, что мужской марафон, бурно излившись, прекратился довольно-таки стремительно.

Нда… Что ж ты подвёл–то так своего хозяина, друг любезный?! Но друг любезный ничего не ответил, а поник… ничуть не виновато поник, тем более, что удовольствие, острое, хотя и быстрое, принцем было получено.

Николаева ещё не успела слезть с окошка, а принц уже надевал свои шикарные кожаные туфли, кинув из коридора довольное:

- Всё было чудесно, лапота! Увидимся…

И дверь была закрыта. С той стороны.

- Урод! – только и смогла выдавить расстроенная Нинка, брезгливо ткнув ножкой лежавший на полу использованный, липкий презерватив.

Тёплые вечера около Олькиного дома были незабываемыми. За столиком, располагавшимся под кронами старых деревьев на противоположной стороне от палисадника, собиралась мужская братия трёх соседних домов, построенных буквой «П». Часов с шести каждого вечера столик волшебным магнитом манил к себе мужчин всех возрастов, они часика два – три неторопливо резались в преферанс, с маниакальным удовольствием «расписывая пулечку». Олькин отец частенько занимал место наблюдателя за этим столом, но почти никогда не играл сам: Николаю Ивановичу не удавалось постичь науку штрафов горы, американской помощи, и, более того, он всегда немилосердно брал на мизерах. Когда любители преферанса, закончив игру, уходили покурить перед своими подъездами, их место за столом занимала вся местная маловозрастная шпана. И сразу совсем другая атмосфера начинала витать в воздухе: фальшивый гитарный перезвон, сигаретный дым, неизменный подкидной дурак и прекрасный русский язык во всей своей альтернативной извращённости. Говорят, даже у видавших виды мужиков уши вяли. Эту шпану все мало-мальски приличные люди старались обходить стороной, и лишь одна Олька была им словно мать родная.

В тот самый день, когда сказка ступила на Олькин порог, за столом собрался весь дворовый бомонд.

- Олёк, - зычно крикнул на весь двор Санька Шпаликов, или Шпала, едва увидев показавшуюся в распахнутом кухонном окне Завирко, - вынеси водички! В горле пересохло! - и добавил для солидности несколько неприкрытых эвфемизмов со смачным плевком сквозь зубы. - Не дай сдохнуть от жажды!

Местные сидельцы понимающе переглянулись, скаля зубы. И тут же в совместном остроумном, как им казалось, диалоге превратили водичку в водочку, водочку в самогон, а самогон в первак, подкидывая вдаль всё новые и новые названия, пока Олька, появившаяся с железной кружкой и маленьким пластмассовым ведёрком, полным холодной воды, одним суровым взглядом не пресекла все их пространные разговоры. Она шваркнула перед Саньком воду:

- Кружку в ведро положишь, ведро под окном в палисаднике оставишь, - сказала девушка веско и еле заметно кивнула собравшимся головой, поворачиваясь, чтобы уйти.

- Чё ж так неласково, Оль!- вальяжно откинулся назад Вован, первый соратник Шпалы и его лучший друг. – Смотри, как бы мы не подавились с твоей водички -то.

Олька обернулась и окинула его взором, полным материнского снисходительного превосходства:

- Не подавитесь, к сожалению! А то это было бы слишком большой радостью для многих!

Вован осуждающе покачал головой:

- Не любишь ты нас, Оля, бл…, не любишь!

- Кончай примахиваться к ней, щегол, - это Шпала, уже отхлебнувший немало вкусной водички, вставил свое пацанское слово и ткнул друга под ребро локтём.

Тот скривился от боли, а Завирко хмыкнула:

- Ты ж не доллар, Вован, чтоб тебя любить. Хотя вона как позеленел, прямо как подлинник. Сразу так приголубить захотелось, еле сдерживаюсь!

И на этом разговор должен был закончиться - домой, пора домой! Ольке ещё нужно девчонок искупать и в ночи учебники полистать: в октябре у заочников первая установочная сессия намечалась, а Завирко ко всему старалась готовиться заранее. Мало ли что.

Но сегодня, видимо, был не её день. Гришка Косиков, или в простонародье – Косяк, пропадавший неизвестно где около полугода, появился за её спиной нежданно-негаданно. Словно и не исчезал. Бух!

- Иппать, братаны! Я при народе! И в самый момент! - начал он многозначительно, явно считая себя мастером словословья и надеясь на сильный эффект от своего появления. - Чё, Вован на нашу девочку слюной капает? Харю–то не разевай. Наш Олюшок уже занята давно, о! Любовь, как говорится, сука е..нутая, никого не щадит. Да?

Завирко резко развернулась, с явной тревогой ожидая продолжения:

- Это ты о ком?

Уже по одному её тону умный человек мог бы догадаться, что здесь что-то не так, но Косяк отличался особой, махровой тупостью, поэтому не подвёл.

- Ну как же так, Олюшок? Чего сегодня наивную целку строишь? – хохотнул он прямо девушке в лицо. - А Макар?

Он не успел договорить, потому что Завирко, подобравшись резко, со всей силы, сжав до синевы ладонь, кулаком с размаху врезала ему в самую душу. Н - на!