Еще неизвестно кому место в Академии Боевых Драконов! (СИ) - Шевцова Наталья - Страница 18

О нет, не спешите хорошо думать о гостях.

Драгоценная диадема вовсе не лежала у его ног никому не нужная и всеми забытая. Она выпала из-за пазухи привыкшего жить не по средствам молоденького баронета, обладающего, судя по тому, что он сумел-таки отбить её у остальных желающих, весьма крепкими кулаками. А вот столь же крепкими нервами, он, к большому его сожалению, похвастаться не мог…

Иначе б, услышав за спиной рёв: «СТРА-АААЖА-А», он не подпрыгнул бы с перепугу и не споткнулся бы на ровном месте. Причём весьма неудачно, потому как любовью к нему фортуны, он тоже не мог похвастаться. А иначе б откуда у него взялись карточные долги? И вот опять, не успела эта капризная дама повернуться к нему лицом, как тут же снова развернулась задом. Да так резко, что от слияния с каменой плитой в страстном поцелуе, его спасли лишь вовремя выставленные вперед руки. За что его напудренный истинно аристократический носик был им очень благодарен.

И всё бы ничего, всё бы обошлось лишь подранными ладонями и забылось бы через пару дней, вот только с помощью одной из этих самых рук он прятал под парадным сюртуком… угу, её, стоящую целое состояние, диадему. Которая хоть и была завоёвана в честной борьбе, но всё равно оставалась ворованной. Вот же ж неугомонная, чтоб её! Разве ж ей плохо было! Ведь её не где-нибудь держали, а у самого сердца!

То, что рёв «стража» был не про его душу, боронетик осознал, как только услышал слова «держите её», потому как он определенно был не «она».

Ему бы осознать также, что с засвеченной ворованной вещью, надо поступать также как и с засвеченными картами, сиречь, сразу же скидывать, но у него были долги. Очень большие долги. Кроме того, услышав: «Спасите, помогите!» он, окончательно уверился, что купцу, а значит, и страже, не до диадемы. И посему схватил свою добычу и снова бросился бежать. Точнее, попытался…

– Во-оор! Держите во-оора! Уходит га-аад! – мгновенно потеряв интерес к сбежавшей падчерице, завопил купец. Да ещё и потребовал того же и от стражников: – Идиоты, не туда! Забудьте про девчонку! Вора ловите, бестолочи! – указывая на вора, которого необходимо держать, изменил своё распоряжение он.

Справедливости ради, нужно отметить, что Фартелиусом Борелем Маллуином двигала не только жадность, но и целесообразность.

Падчерицу свою он не только хорошо знал в лицо, но и легко мог разыскать её с помощью любой из её личных вещей. А вот про вора, кроме того, что тот одет во что-то черное, что он темноволосый и быстро бегает обладающий довольно плохим зрением Фартелиус больше ничего не знал. Он и диадему то увидел лишь потому, что, выпав из-за пазухи вора, она знакомо полыхнула россыпью чистейших бриллиантов в лучах полуденного солнца.

В отличие от нервного баронета, услышав «Стража! Держите её! Спасите, помогите! Умоляю! Она…», Евгения не то, что не подпрыгнула, даже ухом не повела. Более того: она настолько была сосредоточена на цели, коей была виднеющаяся вдали проезжая дорога, что даже топота сапог уже почти нагнавших её стражников не слышала за спиной!

Ещё бы им было её не нагнать в два счёта, в отличие от неё, на них не висело несколько центнеров муслина, шёлка и люрекса, а также драгоценных металлов и камней. В отличие от неё, их движения не сковывало несколько десятков юбок. И, наконец, в отличие от неё, им не мешал дышать корсет.

К счастью, двухколейная проезжая дорога была расположена недалеко от храма, иначе бы она точно пала на пешеходной дорожке, словно загнанная жестоким хозяином лошадь.

О том, что она будет делать, добежав до дороги, Евгения задумалась лишь тогда, когда до вожделенной цели оставалось всего каких-то три-четыре метра.

Нашла о чём думать! Можно подумать у неё был выбор, кроме как выйти на дорогу и брать на абордаж первую же попавшуюся попутку.

Коей оказалась старенькая телега. Запряженная столь же древней клячей она, стеная и рыдая, катилась по мостовой, всем своим видом показывая, что ей более достаточно и сидящей у неё на облучке тщедушной рыжеволосой девчонки лет тринадцати-четырнадцати.

Евгения, как никто понимала и стенающую телегу и, особенно, еле переставляющую копыта старую клячу, но… прагматичная и рассудительная бизнес леди в ней говорила, что данное транспортное средство, точнее, его возница – самая настоящая находка для неё. Если её кто и пожалеет, и не сдаст тут же отчиму, то только эта девчушка. И, подпрыгнув из последних сил, она, недолго думая, всем своим много-центренным весом завалилась в телегу.

Само собой, никому из троих её вопиющее по своей наглости самоуправство не понравилось.

Телега, в буквальном смысле слова, заскулила. И столь жалобен, и протяжен был этот скулёж, что вслед за ней заскулили и все собаки в округе. И даже волки в лесу.

Стойко сносившая до сей поры свою тяжкую и горькую долю старая кляча возмущенно заржала и… нет, не затормозила, на счастье Евгении, она понеслась!

Однако на этом счастье Евгении и закончилось. В следующую же секунду, из-за того, что лошадь понесла с облучка на неё свалилась разгневанная… нет, не тощенькая девчушка, а настоящая смертоносная дубина.

В том смысле, что девчонка, ничтоже сумняшеся, выхватила из-под стога сена, про всяк случай, припрятанную там дубину, хорошо замахнулась и врезала страх и совесть потерявшей самопровозглашенной пассажирке по… голеням.

Ну разумеется же, девочка целилась не по ним!

Это зажатая между стеной и мешком с каким-то зерном Евгения, дабы спастись от удара по голове, попыталась перейти из позы шавасана[1] в нечто средние между позой халасана[2] и кувырка, дабы подставить под удар более мягкие, но при этом менее стратегически важные места, однако не совсем успела: дубинка встретилась с её голенями в позе «корявая березка».

Боль была адская, но Евгения пересилила себя и вместо рвавшегося с языка бесполезного: «Аааа-йййй! Айайайааай! Йа-йа-йа-йа-й!», заверила: – Я заплачу! Много заплачу! Так много, что тебе хватит и на новую телегу, и на новую лошадь! Только позволь мне остаться! Не прогоняй! Прошу тебя! – в буквальном смысле слова взмолилась она.

Нет, смачный поцелуй, коим облобызала её голени дубинка девчушки ей вовсе не пришёлся по сердцу, наоборот, в глубине души она была искренне возмущена столь варварскими методами борьбы с «зайцами». И нет, всепрощающей или святой Евгения тоже не была, наоборот, её душа прям-таки требовала отмщения. Но, во-первых, её бессердечным и кровожадным обидчиком был ребенок, а во-вторых, ей нужна была помощь.

Здесь надо отметить, что если бы девчушка занимала более выгодную позицию для нанесения повторного «приветственного» удара, она бы, наверняка, нанесла его раньше, чем её жертва успела бы даже пикнуть, но…

К счастью для Евгении, поцелуй её голеней с дубинкой оказался столь темпераментным и страстным, что бедная девчушка от потрясения не удержалась на ногах и… где стояла, там и села. Сиречь, на тот самый стог сена, из-под которого несколькими секундами ранее была извлечена на белый свет не умеющая себя контролировать дубинка.

– Чур меня, нечистая! – осенила сначала себя, а затем и «пассажирку» охранным знаком девчушка, симпатичное личико которой было прям таки зацеловано солнцем.

Несмотря на ощущение полной сюрреальной происходящего, Евгения закатила глаза и фыркнула.

– Если бы! – поморщившись от боли в ушибленных голенях, совершенно искренне пожелала она. – Я б тогда вместо того, чтобы позволить тебе переломать мне ноги, сожрала б тебя и дело с концом! Кстати, а ты не боишься, что телега перевернется?

– Нет, – отрицательно замотала головой девчушка. – Зефирка умная. От того так и спешит домой.

Евгения облегченно выдохнула и, опёршись на руки, села.

– И долго нам ещё до дома? – поинтересовалась она, осторожно ощупывая кость левой голени, поскольку именно на неё пришелся основной удар.

Кость вроде была цела. Трещины это, правда, не исключало, но по сравнению с переломом или раздробленной костью, это была уже ерунда.