Неверный отец. Счастье в конверте (СИ) - Лесневская Вероника - Страница 15

- Но сейчас ты мне ничего не скажешь? – усмехается он, отвлекая меня от тягостных раздумий и сомнений. Хрипло покашливает, покосившись на меня. - Я же не забыл какую-нибудь дату или по-бабски архиважную хрень? Заранее прости.

- Ну, какие у нас даты, мы всего год вместе! И не будь грубым, - отчитываю его машинально, хотя это бесполезно. Он не романтик и далеко не всегда интеллигент, но я начинаю привыкать к его характеру и манере общения. Человек поступков, а не сладких речей.

- Я не специально, ты же меня знаешь, - остановившись на светофоре, подается ко мне и обхватывает затылок широкой ладонью. Впечатывает в свои губы, целует страстно и безудержно. - Ночью заглажу свою вину, - многообещающе шепчет на ухо. Проводит носом по виску, шумно втягивает запах моих волос, нехотя отстраняется.

Крепкие, увитые венами руки, только что обласкавшие меня, в следующую секунду возвращаются на руль, а машина трогается с места. Утонув в кресле, обнимаю себя руками и млею от окутывающего меня тепла. Рядом с Германом всегда так – безопасно, умиротворенно, комфортно. Он – моя раковина, где я в любой момент могу спрятаться от проблем.

Единственный родной человек.

Больше никого не осталось.

- Красивая моя, просыпайся, нас уже ждут, - несмотря на нежные слова, голос Демина звучит строго и напряженно. Щеки касаются прохладные костяшки пальцев, и я вздрагиваю, осматриваясь по сторонам. Не заметила, как задремала в пути.

Карета скорой помощи на территории роддома приковывает мой встревоженный взгляд. Проблесковые маячки слепят глаза, сирена проникает глубоко в душу.

Герман на вид спокоен и сосредоточен, и я стараюсь следовать его примеру. На работе он для меня флагман, восхищаюсь его выдержкой и профессионализмом, а ему почему-то спокойнее, когда рядом именно я. Особенно в сложных ситуациях. У нас не более пары минут на то, чтобы переодеться, прежде чем нас срочно вызовут.

В приемный покой на каталке ввозят беременную. На подоле ее длинного бесформенного платья – бордовые пятна и разводы. Одна рука покоится на небольшом округлом животике, на вид примерно шестимесячном, вторая – вдруг впивается ногтями в запястье Демина.

- Это твой ребёнок, спаси его, - женский голос звучит безжизненно и сипло, но я различаю каждое слово. Акушерка во мне сбоит, отключается, уступая место обычной испуганной девчонке, чьи мечты рушатся в одночасье.

Пациентка судорожно сминает ткань его медицинского костюма, оставляя влажные следы. Держится за доктора на протяжении всего пути, словно за единственный шанс на спасение. Или.… за мужчину, которого хорошо знает и любит.

Герман остается холоден и непоколебим, словно пропустил её слова мимо ушей. А я-то всё слышала, и теперь растерянно подхожу ближе, стараясь отбросить личное и сосредоточиться на работе.

- Герман Янович, женщину нашли без сознания на вокзале. Преждевременные роды, открылось кровотечение, - отчитывается фельдшер скорой, спокойно и четко, как безэмоциональный робот. - При ней не было ни вещей, ни документов.

- Бездомная? – бесстрастно бросает Демин, осматривая её и ощупывая живот. За свою практику он повидал много тяжелых случаев, вплоть до летальных исходов. Привыкнуть к этому невозможно, но очерстветь – легко. Защитная реакция.

- Неизвестно. Могли ограбить, когда ей плохо стало. С момента, как пришла в себя, она только бредит и не может внятно ответить ни на один вопрос.

- Родственникам сообщили? В полицию?

- Не успели, - выдыхает фельдшер.

- Амина, займись, - жестко чеканит, не оглядываясь на меня.

Чувствует, что я рядом. И знает, что не подведу. Это не первое наше дежурство вместе, но именно сейчас я теряюсь.

Сердце заходится в груди, а колени подкашиваются.

Непослушный взгляд вновь мечется в сторону беременного живота. Оцениваю объем и навскидку подсчитываю срок. Ориентировочно тридцать недель. Может, тридцать две, не больше.

Мы с Германом уже были в отношениях, когда она забеременела.

Временно усыпляю в себе ревнивую женщину, чтобы включить сосредоточенного медика. Последний сейчас нужнее. Жизнь человека – главная ценность. Остальное потом, даже если на больничной каталке… любовница моего будущего мужа.

Откуда она взялась? Почему именно сейчас, когда у нас все наладилось?

Ошибка… Какая-то ошибка… Или глупая шутка…

Набираю номер, а сама украдкой прислушиваюсь к дальнейшему разговору врача с загадочной пациенткой. Почти не дышу, захлебываясь накатывающей паникой.

- Вы меня слышите? – Демин щелкает пальцами перед ее лицом, убирает прилипшие ко лбу чёрные пряди волос, слегка похлопывает по щекам, приводя в чувство. - Помните, как вас зовут? Фамилия? Есть родственники или близкие, кому мы могли бы сообщить, что вы в больнице?

Брюнетка заторможено взмахивает ресницами, фокусируется на его лице и расплывается в мягкой улыбке. Бесцветные глаза наполняются надеждой.

- Только ты, любимый, - лепечет из последних сил, лихорадочно цепляясь за его одежду. - Спаси нашего сына, умоляю.

Герман

- Спаси нашего сына, умоляю.

Бредит. Не по адресу. У меня в принципе не может быть детей.

Однако голос кажется мне знакомым. Мельком прохожусь взглядом по лицу, бледным щекам, обескровленным губам. Под размазанным макияжем и грязными подтеками ни хрена не распознать. И я сейчас не о личности, это будем выяснять позже, а о её состоянии.

Беременность. Тридцать две недели. Кровотечение.

Отбрасываю эмоции, абстрагируюсь.

Работает врач, сосредоточенный и внимательный. Офигевший мужик присоединится потом, когда получится вытащить мать и дитя с того света. Их здоровье – единственное, что на данный момент имеет значение.

Пациентка отключается.

- Дерьмо собачье, - срываюсь, не успев толком осмотреть ее. - Везите в операционную, - выплевываю сокрушенно.

Если я правильно оценил ситуацию, то боюсь, у меня катастрофически мало времени. Шанс один из миллиона. Лучше бы я ошибался, но…

- Ты знаешь её? – тихо шелестит за спиной.

Молча врезаюсь взглядом в каталку с потерявшей сознание беременной. Не моргая и не дыша. Напрягаюсь, обращаясь в камень. Мысленно прикидываю план дальнейших действий. Медленно и без энтузиазма переключаю внимание на Амину.

- Разумеется, нет, - отвечаю после паузы. Раздраженно и грубо.

Не вовремя она включает ревнивую бабу. Это бывает редко. Я бы сказал, никогда. Вижу ее такой растерянной и шокированной впервые. Именно тогда, когда она остро нужна мне.

- А она тебя, кажется, да, - шепчет, поджимая губы.

– У нее травматический шок, она себя не помнит, - отмахиваюсь небрежно и зло. Матерюсь себе под нос. - Вызови анестезиолога и бригаду, потребуется экстренное кесарево, - отдаю приказы стальным тоном. - Сама останься на посту.

- Почему? Я не раз ассистировала, в том числе и лично тебе…

Она чёртовски права. В профессии мы единое целое. Мне с ней комфортно работать. Плечом к плечу, как команда. Но не в этом случае...

- Млять, Амина, не глупи, - выплевываю резко. - У нас нет ни её обменной карты, ни данных, ни анализов. Оперируем вслепую. Я не хочу тобой рисковать.

Вижу немой укор и затаившуюся обиду в больших глазах. Убеждаюсь в правильности своего решения. Разворачиваюсь на пятках и быстрым шагом направляюсь в оперблок.

Мы боремся за жизнь матери и младенца из последних сил. Вся бригада задействована, только Амины не хватает. Шумно выдыхаю в маску, чувствую, как капелька пота ползет по виску, бросаю взгляд исподлобья на стремительно бледнеющее лицо пациентки.

- Скальпель!

Общая анестезия. Вертикальный разрез.

Действую как робот. Быстро, четко, безэмоциально.

Программа сбивается на доли секунды, когда в моих руках оказывается ребёнок. Сердце екает под медицинским халатом. В ушах звучат её последние слова: «Это твой ребёнок, спаси его».

- Дыши!

В унисон с первым детским криком, слабым и вибрирующим, раздается опасный писк монитора.