Пиратский граф (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 4

— Сеньор Иньиго, ну хотя бы пятьдесят и я стану вашим лучшим другом, — попросил он жалобным голосом.

— Я минимум на что соглашусь, это на сто восемьдесят и пусть вашим другом останется мой дедушка, — не повёлся я на такой дешёвый развод.

— Сеньор Иньиго! Мои дети и внуки будут голодать месяц, если я отдам вам такие деньги! — взмолился он, — давайте хотя бы семьдесят.

— Греческие учёные признавали, что голодание полезно, — заметил я, — к тому же вы всегда можете продать одну из этих замечательных картин, что висят у вас на стенах. Я даже отсюда вижу, что они дорогие.

— Сеньор Иньиго! Это наследство моей бабушки! — тут же соврал он, — вы хотите, чтобы я продал память о любимой бабушке? Девяносто.

— Вспомните те случаи, когда она вас порола и продайте ей назло её самую любимую картину, — хмыкнул я, — сто пятьдесят и то, только из уважения к вашей бабушке.

На лице иудея появилось страдальческое выражение, он заломил руки.

— Синьор Иньиго! Подумайте о будущих перспективах, я всегда теперь буду обращаться к вам за переводом, что принесёт вам в будущем много золота! Сто десять.

— Будущее знает только Господь, — вздохнул я и перекрестился, — я же вынужден жить сегодняшним днём и что он мне принесёт. Сто тридцать и это моя последняя цена.

— Синьор Иньиго! Сто двадцать пять и моя вторая бабушка будет молить Яхве о вашем счастливом будущем! — взмолился он.

— Сто двадцать шесть, молитвы вашей бабушки и по рукам, — нехотя протянул я ему руку, за которую он тут же схватился.

— Иосиф закрой уши, — приказал я и когда еврей это сделал, я с ходу перевёл записку, поскольку видел текст и пока мы спорили расшифровал его. Речь там шла о вражде между банками Медичи и Паццы, а также том, что груз золота повезут из Сарагосы во Флоренцию в январе следующего года. Неизвестный автор предупреждал о необходимости усиления охраны, поскольку в сундуке будет не меньше тридцати тысяч золотых.

— Это всё, — улыбнулся я, видя, что иудей поражён скоростью моего перевода, — где мои деньги?

— Так быстро! И я отдал за это сто двадцать шесть флоринов⁈ — всплеснул он руками, — теперь мои дети останутся без сладкого. Вам не жалко малышей сеньор Иньиго?

— Сладкое портит фигуру, — наставительно заметил я, — к тому же сделка заключена, все приняли условия и пожали руки.

Он вздохнул и под веселым взглядом дедушки распорядился принести шкатулку, из которой скрупулёзно отсчитал мне монеты, выбирая оттуда самые старые и потёртые. Я уже не стал привередничать по этому поводу, сто флоринов, есть сто флоринов, к тому же заработанные на ровном месте.

Иудей протянул мне деньги даже без кошеля, но тут пригодился кошель Иосифа, и я специально, сам по одной монете пересчитал их, восклицая вслух, что эта вот подрезанная, а у этой вот совсем не видно благородного облика святого, изображённого там. Лицо иудея приняло страдальческое выражение, но он не сделал и попытки обменять монеты, я впрочем тоже, мне просто доставило удовольствие смотреть на лицо дедушки, который испытывал настоящее блаженство от происходящего и ничуть этого не скрывал.

Закончив с оплатой, мы попрощались и пошли на выход. Хозяин дома проводил нас, хотя часто горестно вздыхал, посматривая при этом на кошель, висящий на поясе у Иосифа, но его вздохи задевали меня не больше, чем прогуливающегося короля, вид нищих на своём пути. Так что я смотрел вперёд и ещё вежливо попрощался с хозяином дома, когда мы садились в повозку.

Когда же мы отъехали, я поймал на себе задумчивый взгляд дона Иньиго, на лице которого при этом гуляла улыбка.

— Что, деда? — поинтересовался я у него.

— Впервые за двадцать лет, я не заношу в этот дом золото, а уношу его оттуда, — признался он, — так что я пока в полном восхищении от своего внука и начинаю понимать, откуда у тебя появились собственные средства для жизни. Кому расскажу, что продал Аврааму-старшему воздух за сто двадцать шесть флоринов, ведь никто не поверит мне!

— Знания дедушка! — я постучал пальцем себе по голове, — мы продали не воздух, а знания. А в них как вы помните мы вложили минимум двенадцать тысяч золотых и мой бесценный усердный труд. Так что я ещё продешевил и мог наверняка вытрясти с него больше, но мне было просто лень узнавать пределы его терпения.

Маркиз улыбнулся и недоверчиво продолжил качать головой, кидая взгляды на кошель Иосифа, который приятно бряцал при каждом наезде колеса повозки на выпирающий из мостовой камень.

После иудея мы объехали ещё три семейства, с которыми дружили Мендоса и дедушка меня всем представил. Люди конечно старались не обращать внимания на мои уродства, но всё равно любопытных взглядов хватало. Правда благодаря Его высочеству Альфонсо V, их становилось всё меньше и меньше, когда люди слышали мой титул. Урод без титула и урод с титулом — это были совершенно два разных человека и я это прочувствовал сейчас в полной мере. Когда меня представляли графом, взгляды чаще всего из любопытных, становились оценивающими, особенно у старшего поколения, которое заботило сохранение и преумножение рода, а не внешность человека. Как говорил дон Иньиго, хорошая родословная была важнее личных качеств, и я его прекрасно понимал. Когда человеческая смертность огромная и один человек мало что значил, то род и продолжение его процветания, были основным занятием глав всех семейств Европы и Кастилия не была исключением.

Так что между делом, ему поступило два предложения с вариантами невест для меня, и он пообещал подумать, несмотря на моё возмущение. Старики со смешками смотрели на мои потуги быть самостоятельным, поскольку лучше всех понимали, что пока моя фамилия Мендоса, я буду подчиняться главе рода, вне своих личных пожеланий.

Так что наконец бесконечный день встреч вскоре закончился, и мы вернулись домой. Отца не было, зато дядя выглядел довольным, сказав, что все письма написал, нужных людей оповестил, так что по обоим моим просьбам остаётся только ждать ответов. Поблагодарив его, я направился к Томасу, чтобы узнать, как он провёл день.

— Всё отлично Иньиго, — улыбнулся мне мужчина, — я молился и заглянул в ближайшую к дому церковь.

— Дядя написал письма, касающиеся тебя, так что нам остаётся только ждать, — рассказал я ему новости, — но я думаю три тысячи флоринов решат дело.

— Огромные деньги сеньор Иньиго, — он стал печальным, — я боюсь никогда не смогу их вам отдать.

— Томас! — притворно возмутился я, — я и не прошу от тебя этого! Это мой вклад в твоё будущее! Я, как и твой дядя, желаю для тебя лучшего и уверен, что тебя ждёт блестящая карьера!

Томас смутился, но я видел, что ему нравится представлять себя кем-то большим, так что мои слова ложились на весьма благодатную почву.

— Тогда обещаю тебе Иньиго, что никогда не забуду твою доброту, — он серьёзно посмотрел на меня, — хотя и понимаю, что в большей части твоё хорошее отношение, это заслуга дяди, а не моя.

— Томас не будем об этом, ты сам видел, как лучший друг бросил кардинала, став папой, — отмахнулся я, — так что давай не будем так далеко загадывать, пока я просто хочу устроить твою жизнь так, как ты этого заслуживаешь.

— Благодарю тебя Иньиго, — склонил он голову, — давай тогда помолимся за успех дела.

Отказать я в таком не мог, так что попросил его переместить меня с кресла на пол и он это аккуратно сделал, прежде чем мы принялись молиться.

1 декабря 1455 A. D., Сеговия, королевство Кастилии и Леона

Всё же деньги решают множество проблем, и покупка места приора монастыря Санта-Крус-ла-Реал для Томаса не стала исключением, буквально через пару недель после выплаты денег за него, мы получили грамоту с пожалованием Томасу этого бенефиция. Торквемада был счастлив и тут же отписал дяде, что я выполнил его просьбу и сам он отправляется на новое место службы.

Мне с ним в любом случае нужно было прощаться, так как сам я через три дня должен был уезжать в Аревало. Поэтому найдя для монаха повозку и охрану, я тепло простился со счастливым мужчиной, которой долго обнимал меня перед расставанием, благодаря за помощь. Но вот уехал он и вскоре в путь собрался и я, правда вместе с дядей, который сопровождал меня в поездке. Официально это было устроено, как инспекторская проверка условий проживания инфантов, имелась даже грамота, подписанная королём, правда в ней значился только он, а я ехал просто прицепом.