Тайна постоялого двора «Нью-Инн» - Фримен Р. Остин - Страница 16

– Да, точно. И еще один вопрос: эль или красное вино? О, вино, я знаю. Вы презираете старого доброго британца Джона Ячменное Зерно[26].

– Тот, кто пьет пиво, думает только о пиве, – возразил Торндайк, – но вы говорили о чем-то важном…

– Дело в иррациональном завещателе и плохо составленном завещании. Раздражает то, что предыдущее завещание было вполне нормальным, но оно было заменено на другое. А намерения завещателя… Где же ты где, добрый эль, – весело добавил он, – немного пьянящий, возможно, но крепкий. Лучше, чем ваше кислое французское вино, Торндайк… где же эль, – шутливо продолжил Марчмонт, – ага, совершенно очевидно, тут не хватает горчицы? Положить вам горчички? Нет? Ну, ну! Даже француз положил бы горчицу. Вы не сможете полностью оценить вкус, Торндайк, если будете принимать пищу в таком грубом, неприправленном виде. И, говоря о вкусе, неужели вы думаете, что между жаворонком и воробьем есть какая-то разница?

Торндайк мрачно улыбнулся.

– Я бы предположил, – сказал он, – что их сложно отличить друг от друга, но этот вопрос можно легко проверить экспериментом.

– Это верно, – согласился Марчмонт, – действительно стоило бы попробовать, потому что, как вы говорите, воробья легче поймать, чем жаворонка. Да! Вернемся к завещанию. Я хотел сказать... э-э-э, что я хотел сказать?

– Я догадался, что вы хотели сказать,– ответил Торндайк, – намерения завещателя были каким-то образом связаны с горчицей. Не так ли, Джервис?

– Да, верно, – произнес я.

Марчмонт на мгновение посмотрел на нас с удивленным выражением лица, а затем, добродушно рассмеявшись, подкрепился порцией эля.

– Мораль такова, – добавил Торндайк, – что детали завещания не следует смешивать с говяжьим пудингом.

– Думаю, вы правы, Торндайк, – согласился адвокат, – дело есть дело, а еда есть еда. Нам лучше обсудить вопрос в моем или вашем кабинете после обеда.

– Хорошо, – сказал Торндайк, – пойдемте со мной в Темпл, и я дам вам чашку кофе, чтобы освежить голову. У вас есть с собой какие-нибудь документы?

– Все документы у меня здесь, в сумке, – добавил Марчмонт.

И застольный разговор снова перетек в другое русло.

Как только трапеза была закончена, а счет оплачен, мы покинули район ресторанов и, пробравшись сквозь ряд пустых кэбов, заполнивших обе стороны Флит-стрит, через Двор Митры[27] к Кингс-Бенч-Уок. Там, когда кофе был уже выпит, а наши кресла расставлены вокруг камина, мистер Марчмонт выгрузил из своей сумки внушительную пачку бумаг, и мы перешли к разбору дела.

– Теперь, – начал адвокат, – позвольте мне повторить то, что я уже говорил. С юридической точки зрения, у нас нет никаких зацепок. Но мой клиент пожелал узнать ваше мнение, я согласился на это в расчете на то, что вы обнаружите какие-то моменты, которые мы упустили из виду. Не думаю, что вам что-то удастся найти, так как мы очень тщательно изучили дело, но все же такой бесконечно малый шанс есть, и мы не должны его упустить. Хотите ли вы прочитать оба завещания, или сначала я объясню обстоятельства?

– Я думаю, – ответил Торндайк, – узнавать о событиях лучше в хронологическом порядке. Мне нужно как можно больше информации о завещателе, прежде чем я начну изучать документы.

– Очень хорошо, – сказал Марчмонт, – тогда я начну с самого начала. Итак, мой клиент, Стивен Блэкмор, приходится родным сыном умершему Эдварду Блэкмору. У Эдварда Блэкмора было два брата, которые пережили его, Джон, старший, и Джеффри, младший. В данном деле Джеффри является завещателем. Около двух лет назад Джеффри Блэкмор составил завещание, в котором сделал своего племянника Стивена душеприказчиком и единственным наследником. А через несколько месяцев он сделал дополнение, по которому передавал двести пятьдесят фунтов своему брату Джону.

– Какова общая стоимость имущества? – спросил Торндайк.

– Около трех тысяч пятисот фунтов, все вложено в консоли[28]. У завещателя была пенсия от Министерства иностранных дел, на которую он жил, оставляя свой капитал нетронутым. Вскоре после составления завещания он покинул апартаменты на Джермин-стрит, где прожил несколько лет, отдал мебель на хранение и отправился во Флоренцию. Оттуда поехал в Рим, затем в Венецию и другие места Италии, и так продолжал путешествовать до конца сентября прошлого года. Видимо, в начале октября он вернулся в Англию, снял несколько комнат в «Нью-Инн», которые обставил некоторыми вещами из своей старой мебели. Насколько мы можем судить, он никогда не встречался ни с кем из своих друзей, кроме брата, и о том, где он жил и сам факт его пребывания в Англии стал известен только после его смерти.

– Такое поведение соответствовало его обычным привычкам? – спросил Торндайк.

– Я бы сказал, что не совсем, – ответил Блэкмор, – мой дядя был ученым, одиноким человеком, но не отшельником. Он не был большим любителем переписки, но поддерживал какое-то общение со своими друзьями. Например, он иногда писал мне, а когда я приезжал из Кембриджа на каникулы, то приглашал меня пожить у него в квартире.

– Известно ли что-нибудь, что объясняет перемену в его привычках?

– Да, есть кое-что, – ответил Марчмонт, – но к этому мы еще вернемся. Продолжу рассказ. Пятнадцатого марта он был найден мертвым в своих покоях, после чего было обнаружено новое завещание, датированное двенадцатым ноября. Никаких событий, которые могли бы объяснить изменение воли завещателя, не происходило, имущественное состояние так же оставалось неизменным. Насколько мы можем судить, новое завещание было составлено с целью более точного изложения последней воли покойного и для того, чтобы убрать дополнение. Все, за исключением двухсот пятидесяти фунтов, как и прежде, завещалось Стивену, но теперь имущество было описано, а брат наследодателя, Джон Блэкмор, назван душеприказчиком и наследником всего оставшегося имущества.

– Понятно, – сказал Торндайк, – таким образом, от изменений интересы вашего клиента практически не пострадали.

– Так-то оно так, – воскликнул адвокат, хлопнув по столу, чтобы придать своим словам особое значение, – но вот в чем беда! Если бы люди, не имеющие ни малейшего представления о законе, воздержались от того, чтобы играть со своими завещаниями, насколько меньше было бы проблем!

– Ох! Бросьте, – заметил Торндайк, – не юристу это говорить.

– Нет, наверное, нет, – согласился Марчмонт, – только, видите ли, в деле возникла некоторая путаница. Изменения не должны были затронуть интересы нашего друга Стивена. Так думал и бедный Джеффри Блэкмор, но он ошибался. Последствия изменений стали катастрофой.

– Неужели!

– Да. Как я уже сказал, до момента составления нового завещания в обстоятельствах наследодателя не произошло никаких изменений. Но всего за два дня до его смерти умерла его сестра, миссис Эдмунд Уилсон, и при оглашении ее завещания оказалось, что она оставила брату все свое состояние, оцениваемое примерно в тридцать тысяч фунтов.

– Вот это да! – с иронией воскликнул Торндайк. – Какое печальное известие!

– Вы правы, – сказал мистер Марчмонт, – это была катастрофа. По первоначальному завещанию эта большая сумма должна была достаться нашему другу мистеру Стивену, тогда как теперь, конечно, она переходит к наследнику по завещанию, мистеру Джону Блэкмору. И еще больше удручает то, что это явно не соответствует желанию покойного мистера Джеффри, который хотел, чтобы племянник унаследовал всю его собственность.

– Да, – сказал Торндайк, – я думаю, вы вправе так считать. Но знал ли мистер Джеффри о намерениях своей сестры?

– Мы думаем, что нет. Ее завещание было составлено третьего сентября прошлого года, и, похоже, с тех пор они между собой не общались. Кроме того, если вы посмотрите на поведение мистера Джеффри, то увидите, что он не предполагал и не ожидал этого очень важного наследства. Человек не делает продуманные распоряжения в отношении трех тысяч фунтов, а затем оставляет сумму в тридцать тысяч на волю случая, как остаток наследства.