Тайна постоялого двора «Нью-Инн» - Фримен Р. Остин - Страница 14

– Что-то по нашей части? – поинтересовался офицер.

– Это, – сказал я, – судить вам. Я думаю, что да, но вам виднее.

Затем, без дальнейших преамбул, я изложил дело, как и перед этим уже поведал Стиллбери.

Офицер слушал внимательно, время от времени делая краткие записи на листе бумаги, а когда я закончил, он уже записал основные моменты моего рассказа в блокнот с черной обложкой.

– Я записал суть вашей истории, – сказал он. – Я зачитаю вам мою запись и, если она верна, попрошу вас подписать её.

Он так и сделал. Подписав документ, я поинтересовался, как полиция будет действовать в этом деле.

– Боюсь, – ответил полицейский, – что мы не можем пока принять никаких активных мер. Вы проявили бдительность, и мы теперь будем смотреть в оба. Но я думаю, что это все, что мы можем сейчас сделать, если только не произойдет что-то еще.

– Но, – воскликнул я, – разве вы не думаете, что вся эта история выглядит очень подозрительно?

– Да, – согласился он, – действительно, дело выглядит очень подозрительно, и вы были совершенно правы, что пришли и рассказали нам о нем.

– Жаль, что нельзя принять какие-то меры, – сказал я. – Пока вы будете ждать еще каких-то фактов, они могут дать бедняге новую дозу и убить его.

– В таком случае мы должны услышать что-нибудь еще, если только какой-нибудь дурак врач не выдаст свидетельство о смерти.

– Но это недопустимо. Мы не можем позволить, чтобы человек умер.

– Абсолютно согласен с вами, сэр. Но у нас нет никаких доказательств того, что его собираются убить. Его друг послал за вами, вы правильно лечили больного и оставили его выздоравливать. Вот и все, что мы знаем. Да, я понимаю, – продолжал офицер, – вы считаете, что, возможно, будет совершено преступление, и мы должны его предотвратить. Но вы переоцениваете наши полномочия. Мы можем действовать только на основании уже совершенного преступления или же попытки его совершить. Сейчас же у нас нет ничего, подтверждающего это. Посмотрите на свои показания и скажите мне, в чем вы можете поклясться.

– Думаю, я могу поклясться, что мистер Грейвс принял опасную дозу морфия.

– И кто дал ему эту дозу?

– Я очень подозреваю...

– Так не пойдет, сэр, – прервал его офицер, – подозрение – это не доказательство. Нам необходимо, чтобы вы дали клятвенные показания и предоставили достаточно фактов, чтобы составить prima facie[18] против какого-то определенного лица. А вы не можете этого сделать. Ваша информация сводится к следующему: некий человек принял опасную дозу морфия и, по-видимому, выздоровел. Вот и все. Вы не можете поклясться, что имена, которые назвали, настоящие, не знаете ни адреса, ни даже примерного расположения дома вашего пациента.

– В фургоне у меня был компас, чтобы иметь ориентир, – сказал я, – думаю, вы смогли бы найти дом без особого труда.

Офицер слабо улыбнулся и бросил рассеянный взгляд на часы.

– Вы смогли бы, сэр, – ответил он, – я нисколько не сомневаюсь, что вы смогли бы. Мы не можем. У нас нет оснований. Если вы узнаете что-нибудь новое, надеюсь, вы дадите мне знать. И я очень благодарен вам за то, что вы уделили этому вопросу столько внимания. Доброго вам вечера, сэр. Доброго вечера, доктор Стиллбери.

Он приветливо пожал нам обоим руки, и, вынужденно приняв этот вежливый, но окончательный отказ, мы отправились в путь.

За пределами участка Стиллбери вздохнул с облегчением. Он явно почувствовал себя лучше, узнав, что в его владениях не произойдет никаких потрясений.

– Я так и предполагал, – заметил он, – и они совершенно правы, знаете ли. Функция закона – предотвращать преступления, это правда. Но профилактика в том смысле, в котором мы ее понимаем, невозможна в юридической практике.

Я согласился без энтузиазма. Было досадно обнаружить, что никаких предупредительных мер предпринято не будет. Однако я сделал все, что мог. Больше на мне не лежало никакой ответственности, и, поскольку я был практически уверен, что слышал о мистере Грейвсе и его таинственном доме в последний раз, то выбросил это дело из головы. На следующем углу мы со Стиллбери разошлись в разные стороны, и вскоре мое внимание полностью переключилось с романтики преступлений на реалии эпидемии гриппа.

Обилие работы в практике доктора Стиллбери продолжалось дольше, чем я рассчитывал. День проходил за днем, а я все еще топтался на грязных улицах Кеннингтона или карабкался вверх и вниз по узким лестницам. Мне приходилось или ложиться ночью смертельно уставшим, или подскакивать в полудреме под жуткий звон ночного звонка.

Несколько месяцев я сопротивлялся уговорам Торндайка бросить медицинскую практику и присоединиться к нему. На тот момент у меня сложилось впечатление, что он больше заботится о моих нуждах, нежели о своих, а его предложение является скорее благотворительным, чем деловым. Теперь же, когда я знал, что это не так, мне не терпелось присоединиться к нему. Бредя по унылым улицам старого пригорода с его старомодными домами и увядающими садами, мои мысли с завистью обращались к спокойному достоинству Темпла и адвокатской конторе моего друга на Кингс-Бенч-Уок.

Закрытый экипаж больше не появлялся. Никакие известия о таинственном доме до меня больше не доходили. Мистер Грейвс, судя по всему, навсегда исчез из моей жизни.

Но если он и ушел из моей жизни, то не исчез из моей памяти. Часто, когда я совершал обход, передо мной неотступно возникала картина этой тускло освещенной комнаты. Я снова и снова вглядывался в это побелевшее лицо, такое изможденное, такое исхудавшее, но совсем не отталкивающее. Все события той последней ночи воссоздавались в памяти с живостью, которая свидетельствовала о силе полученного тогда впечатления. Я бы с радостью забыл это дело, потому что каждый эпизод был наполнен неприятными ощущениями. Но эта история не уходила из моей памяти и преследовала меня. Каждый раз, когда воспоминания возвращались, возникали и тревожные вопросы. Жив ли еще мистер Грейвс? А если нет, то неужели ничего нельзя было сделать, чтобы спасти его?

Прошел почти месяц, прежде чем медицинская практика начала проявлять признаки возвращения к своему нормальному состоянию. Ежедневные записи посещений становились все более и более короткими, соответственно и я стал освобождаться от дел раньше. Таким образом, срок моего рабства подошел к концу. Однажды вечером, когда мы составляли план на предстоящий день, Стиллбери заметил:

– Я почти уверен, Джервис, что теперь смогу справиться и без вас, ведь не секрет, что вы тут только ради меня?

– Я остался, чтобы завершить свое дело, но если вы сможете обойтись без меня, то я готов уехать.

– Думаю, смогу. Когда бы вы хотели уехать?

– Как можно скорее. Скажем, завтра утром, после того, как я сделаю несколько визитов и передам вам пациентов.

– Отлично, – сказал Стиллбери, – тогда я выпишу вам чек и улажу все формальности сегодня вечером, так что завтра утром вы сможете быть свободны, когда захотите.

Так закончилась моя связь с Кеннингтон-Лейн. На следующий день около полудня я прогуливался по мосту Ватерлоо с ощущениями только что освобожденного каторжника и с чеком на двадцать пять гиней в кармане. Мой багаж должен был последовать за мной, как только я за ним пошлю. Теперь, не стесненный даже саквояжем в руках, я радостно спустился по ступеням на северном конце моста и направился к улице Кингс-Бенч по набережной Виктории.

Мое появление в конторе Торндайка не было неожиданным – о прибытии я сообщил ему заранее открыткой. «Путь в новую жизнь» был открыт, и стук маленького латунного молоточка во внутреннюю дверь тут же вызвал моего коллегу, сердечно меня приветствовавшего.

– Наконец-то, – сказал Торндайк, – вы освободились от оков рабства. Я уже начал думать, что вы навсегда поселились в Кеннингтоне.