Мальчик, Который Выжил (СИ) - Володин Григорий Григорьевич - Страница 45

— Я плосто иглал… — честно говорю я, состроив максимально недоумённое лицо.

Мама смеётся, качает головой:

— Ну да, иначе ты бы у него выторговал целый год. Но месяц тоже неплохо.

Ну да, как будто я случайно к этому пришёл. Я осознанно выбрал именно месяц, потому что всё-таки Рогов — неплохой учитель. Резкий, как понос, безусловно. Но, по правде говоря, так и должно быть.

Его резкость — не поганство, а метод воспитания. Она помогает быстрее учиться, становиться дисциплинированнее, крепче нервами. Будь я постарше, не исключено, что Рогов бы меня и колотил, но сейчас он использует психологическое давление. И, честно говоря, когда у меня были свои ученики, я делал то же самое.

Дисциплина выше личных эмоций.

Наставник должен быть жёстким, иначе ученики моментально расслабляются и начинают воспринимать занятия как развлечение. А в случае магического развития развлечения обычно заканчиваются трупами.

Мама хлопает в ладоши, отрывая меня от размышлений:

— Ну что, по кусочку бананового хлеба в честь победы?

— Дя-дя! — дружно соглашаемся мы с Ксюней.

Усаживаемся на кухне, наливаем чай, я уже предвкушаю первый кусочек, но тут у мамы пищит телефон. Она открывает сообщение, нахмурившись, и читает вслух:

— «Уважаемые родители! В связи с последними событиями проводится перестройка программы воспитания „Юных нобилей“. Просьба по возможности оставлять детей дома всю эту неделю».

Я ухмыляюсь.

Ну-ну… значит, систему садика всё-таки мощно тряхануло. Теперь она висит на соплях.

Что ж, у меня будет время почитать книги, помедитировать, подготовиться к новому витку борьбы. С этими приятными мыслями я неторопливо наслаждаюсь банановым хлебом, пока Ксюня не слопала мою долю. Или это она не на десерт так смотрит, а на меня? С обожанием и восторгом? Хм…

«Юные нобили», Рязань

— Спасибо, что пришли. Нам предстоит работа.

В просторном зале для собраний царила приглушённая тишина. Столы, выстроенные полукругом, отражали холодный свет ламп, от чего в комнате стояла стерильная, офисная атмосфера. Трое методистов-психологов, работающих в системе «Юных нобилей», молча принимают раздаваемые листки. Секретарша княжны, высокая женщина в строгом платье, с ровной механической точностью укладывала перед каждым стопки документов.

Во главе стола сидела княжна Матрёна Степановна Ильина. Деловой костюм сидел на ней безупречно, а прямой взгляд холодных глаз, цепкий и бесстрастный, словно изучал не людей, а шахматные фигуры на доске.

Откинув волну чёрных волос за спину, она скользнула взглядом по каждому из присутствующих, словно взвешивая их полезность. Затем ровным голосом произнесла:

— Уважаемые судари и сударыня! Вам поручено разработать систему детсадовского воспитания — неэтичную, прямо скажем, и во многом дискредитирующую. Но при этом — максимально деликатную. Без физического насилия, без откровенного абьюза, разумеется. Всё-таки мы работаем с детьми знатных дворян.

Она на мгновение замолчала, позволяя словам осесть в сознании присутствующих.

В зале никто не шелохнулся.

Психологи внимательно смотрели на княжну, насупив лица. Ильина, уловив движение одного психолога, кивнула, разрешая говорить.

— Простите, княжна… — осторожно начал методист, подбирая слова. — Дискредитация детей, особенно на системном уровне, рискованна. Вы понимаете, какие могут быть последствия?

— Разумеется, — легко ответила она.

— Но дети, они же… — попыталась было вставить слово женщина-психолог, но осеклась под её взглядом.

— Дети — это материал для работы, — разъяснила княжна, сложив на столе руки в замок. — И нам важно правильно его обработать.

Она с лёгкостью, как будто обсуждая погоду, продолжила:

— Дискредитация должна быть завуалированной. Например, можно разделить детей на «лучиков» и «исправляшек». Так, чтобы это не просто отражало их уровень, но подчёркивало разницу. Чтобы чувствовалось, что первые — это элита, а вторые… ну, якобы должны стараться больше.

Методисты переглянулись. Женщина-психолог, которая ранее хотела возразить, теперь плотно сжала губы, явно борясь между долгом специалиста и тем, что означало бы спорить с княжной.

— «Исправляшки»? — пробормотал мужчина, сидящий справа. — Такой термин буквально ставит на детях клеймо.

— Совершенно верно, — похвалила княжна, почти доброжелательно.

Повисла пауза.

И тут другой психолог, тот, что всё это время молчал, неловко откашлялся и решился на возражение:

— Но это же создаст пагубное давление на детей.

Княжна повернула голову, её губы дрогнули в лёгкой, почти задумчивой усмешке.

— Давление, говорите? А нам как раз это и нужно.

Трое методистов замерли.

— Но как же родители? — осторожно подал голос один из них. — До сих пор мы лишь поощряли детей самим выявлять «главных», а теперь будем назначать их сверху.

— Разумеется, — подытожила Ильина, плавно поднимаясь со своего места,— с родителями проблем не будет. Они прекрасно знали, на что шли, когда подписывали документы и отправляли своих детей в садик для благородных

Княжна продолжила:

— Княжеские дети идут в «Юные нобили», чтобы закаляться. Остальные же — она чуть повела рукой, словно указывая на невидимую массу мелких дворян. — … идут на любые жертвы, чтобы приблизиться к княжеским отпрыскам. И это их осознанный выбор.

Психологи молчали. Кто-то из них незаметно переглядывался, кто-то нервно перебирал стопку документов.

Ильина остановилась.

— Вы не уйдёте отсюда, пока не разработаете нужную программу. Я жду.

Она отступила на шаг, будто давая им пространство для работы, и добавила, словно между делом, легкомысленно, почти вальяжно:

— И, разумеется, система должна быть гибкой. Такой, чтобы мы могли управлять ей. Например, ограничивать рейтинги, скажем, даже самого талантливого ребёнка во всей Рязани. Пускай он и княжич.

Целый день я читаю.

Честно говоря, это ад.

Напрягать мозг двухлетнего ребёнка — это как пытаться вдавить лошадь в карету задом наперёд. Получается, но с диким скрипом.

Сижу в библиотеке, уткнувшись в книги, и старательно не думаю о том, что раньше мог читать магические труды на лету. А теперь ни о каком чтении по диагонали и речи быть не может. Любая попытка концентрации неизменно заканчивается тем, что я ловлю себя на что том, что хочется пялиться в окно и разглядывать, как муха трет лапки.

Но я держусь.

Магические сочинения, истории о русских системах магии — загребаю всё, что попадается под руку.

Здесь нет никаких секретных методик, но зато достаточно литературы, чтобы понять, чего русские маги добились за время моего отсутствия в этом мире. И, надо признать, добились они немало.

Оказывается, за эти двадцать лет русские сильно двинулись вперёд на фоне прочих магических школ. Молодцы, конечно, но, как и следовало ожидать, всё развитие идёт в одном русле.

Рельсы проложили — и топчут их с упорством паровоза. Успехи есть, но потенциал других направлений даже не нащупан.

Листаю учебник по истории и вдруг натыкаюсь на упоминание своего рода. И не просто рода — меня самого. Речь вовсе не о Вячеславе Опаснове, а о Рагнаре Свардберге, известном как Безумный генерал.

Итак, двадцать лет назад я погиб на рубежах Винланда. Теперь в стране правит другой конунг, а мои дети, судя по всему, здравствуют и даже успели нарожать внуков. Все в меня.

Занятно.

Мой род не пресёкся. Это приятно. Когда-нибудь я их увижу, но сначала… нужно вырасти. И развиться до Магистра. Иначе какой смысл объявляться, если я не смогу оказать им силовую поддержку? А то, что мои дети воюют, сомнений нет. В Винланде дворяне всегда воюют — если не с внешним врагом, то друг с другом.

А развиваться я буду так, как никому и не снилось. У меня есть значительное преимущество. Когда я пал в войне с ацтеками, унёс с собой в могилу не только их тайны, но и собственные наработки на основе их магии. И, похоже, за двадцать лет так никто до этих знаний и не добрался. А это значит, что у меня есть уникальный шанс.