Змея - Дагерман Стиг - Страница 52

Несмотря на то что Сартр упрямо отрицал свою преемственность по отношению к Кьеркегору, датчанин присутствует на страницах его труда «Бытие и ничто» (1943), в его отсылках к «головокружению» и «страху», в его утверждении, что человек обречен на свободу. Однако автор «Змеи» заражен не только экзистенциализмом. У каждой эпохи есть своя атмосфера, и в свете ужасов нацизма совершенно неудивительно, что философии и искусству того времени свойственны фатализм и пессимизм, — вспомним американский нуар в кинематографе, который многое позаимствовал из кинематографа европейского, создавая собственные мрачные сюжеты о человеческой жестокости. Интерес Дагермана к американским прозаикам хорошо известен, но в случае с романом «Змея» их влияние скорее вторично. Метафоры «крутого детектива» становятся философским художественным приемом, который скорее усиливает, чем ограничивает многозначность текста.

Роман Дагермана — это призыв к индивидуальной ответственности и свободе, а также мощно выраженное сопротивление условностям мелкобуржуазной жизни, которая отупляет людей и лишает их способности действовать. Это призыв к свободомыслию, к свободе слова — слова, которое может прояснить, какое именно действие необходимо. В романе ощутимо присутствуют невероятные ужасы войны, садизм, кровь и разрушение, но сила книги объясняется не этим. Аллегории, символика, кровоточащие метафоры — все это работает, потому что находит воплощение в героях и сценах, написанных с подлинным психологизмом и вниманием к нюансам, потому что визуальный мир романа очень точен и отрицает все привычные банальности, потому что повествование обладает силой и энергией, перед которыми невозможно устоять. Кроме того, книга приправлена иронией и юмором. Писатель смеется даже над собственной склонностью к использованию метафор, говоря устами своего альтер эго Писаря. Во второй главе мы читаем, что Эдмунд смеется над Писарем, потому что тот не может не сравнить огнетушитель с резервуаром с тушью, а резервуар с тушью — с огнетушителем: «Но что ж с ним будет, если ему придется употребить слова „огнетушитель“ и „резервуар с тушью“ в одном предложении? Что ж ему делать, чтобы их не перепутать? Чтоб пожарные не начали поливать огонь тушью, а художники не принялись рисовать углекислотой?» Автор может позволить себе легкомысленно посмеяться, но только над самим собой.

В последней главе романа «Неудавшийся побег» Писарь срывается вниз. После употребления некоторого количества пива и беседы с литературным критиком и поэтом, Писарь упрямо настаивает на том, что «трагедия современного человека состоит в том, что он больше не позволяет себе бояться», а потом совершает импульсивный поступок, чтобы объяснить собеседникам, что он имеет в виду. Он хочет довести свои рассуждения до конца, прийти к логическому выводу. Писарь вылезает из окна и идет по карнизу. Поэт зовет его обратно, предостерегая от опасности, но тот отвечает: «Вот еще!» Безусловно, мы видим момент гордыни и высокомерия, а вовсе не головокружительную свободу того, кто заглядывает в бездну. В отсутствии страха у Писаря есть что-то ненормальное. Разве не сам он только что рассуждал о пользе страха и ужаса? Он поскальзывается, падает, и последним, что он слышит, становится не его собственный крик, а крик девушки, стоящей внизу, в подъезде дома напротив.

Причиной грехопадения в райском саду является не змей. Он не более чем искуситель. Однако мне кажется, что падение Писаря можно толковать по-разному, я не считаю, что концовка романа вызывает отчаяние — в первую очередь она двусмысленна. Падение Писаря — еще и глупая случайность. Полный энергии, живо принимающий участие в дискуссии и находящийся в состоянии легкого алкогольного опьянения молодой человек вылезает на карниз и без какой-либо веской причины срывается и погибает. Так нередко происходит и в жизни — мы вдруг поскальзываемся и падаем в бездну. Полное отсутствие страха у героя в конце романа — иронично, учитывая, что именно страх — основная тема повествования. Всего несколькими страницами раньше Писарь хвастается тем, что его страх «больше, чем у всех остальных». Мы — существа нерациональные. В лучших произведениях искусства всегда есть что-то, что ускользает от нас и оставляет в недоумении. Иначе бы мы раз за разом не возвращались к ним.

Роман «Змея», ставший литературным дебютом Стига Дагермана, вышел осенью 1945 года, когда писателю исполнилось двадцать два года. Книга вышла в издательстве «Стейнвик» и была воспринята с восторгом. Целый ряд ведущих критиков сороковых годов — Стиг Альгрен, Эрик Линдегрен, Артур Лундквист, Свен Стольпе, Карл Веннберг и многие другие — выразили свое восхищение первым романом молодого писателя. «Это самый яркий и убедительный дебют шведского писателя в этом веке» (Улоф Лагеркранц, «Дагенс нюхетер», 4.11.1964).

Текст на обороте книги, на который ссылаются многие рецензенты, судя по всему, написан самим Стигом Дагерманом («Гётеборгс моргонпост», 23.10.1947: «…после завершения дебютного романа „Змея“ ему оказалось очень нелегко по требованию издательства кратко сформулировать несколько тезисов, пригодных для рекламы книги»). В этом тексте говорилось о том, что «Змея» «…это книга о страхе — самой сильной из человеческих эмоций, которую автор расчленяет с ясным и холодным интеллектуализмом. Он проводит исследование того, как страх берет верх над группой людей, как они, каждый по-своему, действуют под его давлением. Основной тезис писателя звучит так: в первую очередь надо признать наш первобытный, инстинктивный страх, нельзя его отрицать. Жизнь со страхом — единственная форма жизни, которая может дать человеку хотя бы какую-то возможность встречи с собой».

В мае 1943 года Стига Дагермана призвали на прохождение срочной службы. Летом того года он на некоторое время был командирован в пригород Стокгольма Вэстерханинге. Тем же летом его перевели в бывшие казармы лейбгвардии Гёта на улице Линнегатан в Стокгольме. Здесь он и проходил службу в качестве помощника канцеляриста до осени 1944 года.

Именно в этих местах и разворачивается действие романа.

В одном интервью («Гётеборгс моргонпост», 23.10.1947) Стиг Дагерман говорил, что начал работу над романом еще до окончания службы в сентябре 1944 года. В начале 1945 года начались переговоры о возможном издании книги в издательстве Стейнвик. Сначала Стиг Дагерман отправил туда сборник своих стихов на злобу дня, но получил отказ. Вот что пишет тогдашний глава издательства Йоста Шёберг в мемуарах «Брат мой и сотня других» (1967) о заключении договора на дебютный роман:

«Он [Стиг Дагерман] прислал в редакцию сборник стихотворных миниатюр, которые до этого публиковал в газете „Рабочий“. Я сказал ему, что сборник очень хорош и меток, но дебютировать в книжной отрасли лучше по-другому. Нет ли у него какой-то прозы? И тогда он пришел к нам со „Змеей“. Рукопись произвела на меня большое впечатление, но я все же сомневался — такие сомнения всегда одолевают нас, когда мы сталкиваемся с чем-то крайне самобытным. Однако Кнут Курфицен, наш литературный консультант, был убежден, что роман нужно издать.

Дагерман неожиданно для себя оказался на литературном олимпе. Крайне редко в истории литературы мы видим столь быстрый и внезапный успех. Этот бледный юноша отнесся к свалившейся на него славе с характерным для него и на самом деле несколько пугающим спокойствием, разве что с некоторым удивлением. Такое же спокойствие он сохранял и когда я (не без некоторой иронии, но совершенно искренне) объяснял ему, что его стихи не хуже стихов Тегнера и Фрёдинга, но сейчас нам нужно нечто иное, и так далее и так далее. Тогда он едва заметно улыбнулся своей печальной улыбкой, как будто и так знал все, о чем я ему говорил.

В этом не было ни грамма высокомерия — просто этот гений спокойно понимал свою силу».

Контракт со Стейнвик был подписан 30 апреля 1945 года, в нем значится «Змея или другое произведение».