Змея - Дагерман Стиг - Страница 33

Всем на удивление он вдруг обращается к официантке и произносит, четко выговаривая каждое слово, как делают только из желания доказать свою трезвость: заплачу за два кофе, две слойки и мазарин. Танцевавшие над оркестром звезды сжались в одну точку и превратились в фонарь. Они вышли из парка, пробираясь через толпу и используя девушек в качестве тарана, и тут Патлатый подмигнул ему и прошептал на ухо: пора в постель! Выйдя на Юргорден, они поймали автомобиль.

Чаши улиц до краев налились голубоватым светом. Балагур сидел сзади, и ему вдруг показалось, что крыша автомобиля стала его шляпой. Они проехали по широкой серой улице Эстермальм, в сумерках дома напоминали ряды сейфов в камерах хранения. Все четверо молчали. Парни — потому, что теперь все было ясно, и всё, что говорится после определенного момента, сродни неоплачиваемой сверхурочной работе. Цель достигнута, лишних усилий прилагать незачем. Прикрыв глаза, они уже представляли себе дом, у которого остановится автомобиль. Тесная парадная, вход через кухню. Потом по лестнице наверх — второй, третий или четвертый этаж. Белая старомодная кухня с занавесками в цветочек, столовая с кашпо и оставшимся на кирпичной стене от предыдущих владельцев натюрмортом. Иногда комната оказывалась очень большой: широкая софа, сервировочный столик с коричневыми, желтыми, цветастыми или белыми кофейными чашками. Кекс, как правило, подавали пригоревший, и чего-то обязательно было переложено — лимона, разрыхлителя или яблочного пюре. Иногда еще был граммофон с пластинками или радиоприемник, транслировавший музыку из какого-нибудь клуба в Париже или ресторана в Браззавиле. Еще обычно имелся небольшой альков с гобеленом в цветочек или видавшей виды гитарой с бантом на грифе.

Девушки тоже молчали. Сначала им в голову ударили пряные капли со дна чашек с кофе, и совсем ненадолго они ощутили некое пьяное единение с парнями. Теперь же туман рассеялся, и наступило раскаяние. Одна из них опустила окно и выставила руку наружу — так обычно делают девушки, катаясь на лодках. Вторая подперла рукой подбородок и недовольно поглядывала на кавалера. Еще совсем недавно ей нравился его волевой подбородок, высокие скулы, иссиня-черные волнистые волосы. Теперь же, поглядывая на него, она замечала, что подбородок толстоват, скулы пошли красными пятнами, а глаза косят.

Автомобиль свернул к тротуару и с мягким толчком остановился. Парни вышли и сперва деловито обозрели дом. Ничем не примечательный фасад, сейф как сейф, подумали они, переглянувшись. Балагур заплатил таксисту монетами по двадцать пять эре, и автомобиль тут же скрылся в синеватых сумерках, свернув за угол и сверкнув на прощание близорукими фарами.

Вход, как всегда, был через кухню, и парни подумали: наверно, третий этаж, большая кухня с холодильником, широкая тахта и приличный граммофон. Но отпирать дверь девушки не торопились. Та, что в перчатках, медленно сняла перчатку с правой руки и протянула Патлатому маленькую, белую, как мороженое, девическую ручку, но тот никак не отреагировал, и тогда она протянула руку Балагуру. Тот тоже не понял, чего от него хотят, и тогда девушка в перчатках нервно закашлялась и сказала, отступив поближе к двери: ну до свидания, мальчики, еще увидимся. Ее подруга повернулась к ним спиной и принялась звенеть связкой ключей. Наверху кто-то вышел на балкон с кошкой на руках, и та замяукала на всю улицу.

Тише, тетя, сказала девушка с перчатками, попыталась зайти в подъезд и запереть за собой дверь, подруга придержала дверь, пропуская ее вперед, но Патлатый быстро поставил ногу в дверной проем. Схватил девушку в перчатках за запястье и слегка повернул — не слишком сильно, не сказать, чтобы жестко, но достаточно, чтобы его намерения стали ясны. Его и раньше пытались надуть всеми этими красивыми словами, а иногда так и вообще ничего не получалось, но так, чтобы поехать на такси к девушке домой, а потом не подняться вместе с ней наверх, — такого с ним еще не случалось.

В другой, обычный день они бы, может, и не расстроились. От увольнения оставалось еще несколько часов, пошли бы на Юргорден или просто прогулялись под липами на Страндвеген.

Но сегодня живший в них страх привел их в отчаяние, и этот страх надо было куда-то деть. Страх делал их дерзкими и безрассудными, хотя на самом деле характер у обоих был совсем не такой. Они понимали, что их просто разорвет, если они не найдут выхода этому отчаянию, если не смогут перейти грань, которую раньше не переступали. Их до смерти пугала возможность упустить шанс. Им почему-то казалось, что если дверь захлопнется у них перед носом, то все пропало, и риск придал силы их кулакам и голосам.

Это еще что за шуточки, рявкнул Патлатый, придерживая дверь плечом, Балагур тоже присоединился к нему, расширив брешь в обороне. Вы что, решили, что мы вас довезем на авто до дома, а потом нас можно просто выставить, с горячностью заявил он с оскорбленным видом и щелкнул выключателем.

Весь дом встрепенулся, и с крыши, немного поколебавшись, закапал свет. Девушка в перчатках сдалась. Пожала плечами, было видно, как кожа под шелковой блузкой подрагивает, словно рябь на воде. Ладно, но ведите себя тихо, потому что майор уже лег спать. Гуськом они вошли в подъезд, где едва уловимо пахло жареной рыбой и луком, и поднялись по узкой, до блеска начищенной лестнице.

Черт возьми, теперь он, значится, майор, в кафе-то говорила, что торговец, сказал Патлатый, притворяясь, что обманщица задела его чувства. Вторая девушка, которая не так держала фасон, как ее подруга в перчатках, захихикала. Балагур шел последним, и теперь ему казалось, что вместо шляпы на голову давит целый подъезд, а под ним бродит смесь коньяка с лимонадом.

На этот раз этаж попался второй. В столовой и правда висел натюрморт, на котором были изображены апельсин, два банана и две худощавые рыбины, совсем не того типа, что раздавали во время Нагорной проповеди. На кухне стоял холодильник, а у девушек оказалась отдельная, довольно большая комната с окнами во двор, без гитары, граммофона и радиоприемника, зато с двумя широкими тахтами и сервировочным столиком. В холодильнике нашлась курица и салат из помидоров с уксусом. Балагур достал из шапки фляжку и разлил содержимое по четырем рюмкам. Лед тронулся. Патлатый подмигнул другу за спиной у девушки в перчатках, когда та достала из секретера фотоальбом. Обычно он начинал с того, что услужливо приобнимал девушку за талию, помогая придерживать тяжелую обложку. Но Балагур был не в настроении на такие тонкости. Когда они вошли в комнату с высоким потолком, шляпа отодвинулась, и брожение в голове стало невыносимым. Он заметил висевшее на стене между тахтами бра, взял из вазочки конфету и съел вместе с оберткой. Бра — это хорошо, можно просто дернуть за веревочку, и станет темно, а потом дернешь еще раз, когда понадобится свет. Чертовски просто.

И тут их прекрасные планы рухнули в один момент. В дверь тихонько и явно дружелюбно, но тем не менее настойчиво постучали. Все четверо вздрогнули и резко нахмурились, прислушиваясь. Из-за двери раздался тихий, ласковый голос: милые, можно ли к вам?

Не успели они ответить, как дверь открылась, и в проеме показалась голова. Там она и осталась, как будто была приделана не к телу, а насажена на палку, как у игрушечной лошадки. У головы были вьющиеся светлые волосы, маленькое, розовощекое и гладкое личико, не выдававшее возраст, — как будто у долго пролежавшей под дождем куклы. Потом в проеме все-таки появилось тело — худощавое, слегка искривленное, в аккуратном кукольном платьице с кружевным воротничком и манжетами.

Девушка в перчатках серьезно и строго посмотрела на остальных, но девушка попроще прошептала: эта старушка — мама нашего торговца. Обе подскочили с тахты, будто в комнату вошла учительница. Старушка ласково посмотрела сначала на одну, потом на другую и сказала спокойным, учительским голосом, который на удивление оказался не похож на звуки, издаваемые куклой, если ей нажать на живот: мы там сидим и скучаем, дорогие, вот и решили попросить молодежь зайти к нам, хотя молодежь, наверное, хочет побыть наедине.