Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 9

Однако никто никогда даже пальцем не тронул дверь квартиры 117.

Все знали, что неприятностей на свою задницу с четырьмя молодыми волками можно избежать при трех условиях: не лезть в их дела, по возможности не произносить их имен и не подходить слишком близко к двери их квартиры, потому что Черный — параноик на всю голову и не дай бог заподозрит, что кто-то подслушивает под дверью.

Никто толком не знал, что может случиться, если нарушить одно из этих трех правил, но никто и не хотел этого знать. Несомненно было одно, что наверняка что-то случится: это была уверенность, смутная, но все же уверенность. Чувство, довольно близкое к животному инстинкту, которое разделяло все население корпуса 2 «Раффарен». И еще больше этот инстинкт укреплялся фантазматическим фоном городских легенд: однажды, например, девушка-менеджер от мобильного оператора «Free» будто бы позвонила Бурому с предложением нового тарифного плана. Бурый в это время возился с нашатырем, хотел приготовить кокс в домашних условиях, и из-за этого звонка испортил смесь. Неделю спустя девушка-менеджер была изуродована взрывом баллончика с инсектицидом, таинственным образом попавшего в ее микроволновку. В другой раз мужчина, отец пятерых детей, в том числе полугодовалого младенца, обошел Черного в очереди в экспресс-кассу торгового центра. Черный якобы ничего не сказал. Он не стал бы унижаться до замечания из-за места в очереди. Говорят, он даже подмигнул сидевшей в коляске девочке. В ту же ночь к мужчине ворвались грабители, вынесли музыкальный центр и ноутбук, но, главное, поди знай, почему, выкололи глаза всем пятерым детям, предварительно усыпив их эфиром.

Никто не мог бы поклясться, что эти истории — правда. Но ни у кого не было желания расспрашивать.

И в результате четыре молодых волка жили в покое.

В поистине царском покое.

В этот вечер, к примеру, через несколько часов после налета на бронированный фургон, они все вчетвером курили косяки и травили анекдоты. Айпад Серого, под завязку набитый записями низкопробного скейт-панка, играл на полную громкость хит «Hero of Our Time» шведской группы «Satanic Surfers». Деньги были спрятаны в надежном месте, то есть не в банке и не в сейфе.

В этот вечер квартира была окутана острым запахом анаши и голубоватым светом галогенной лампы из «Икеи», освещавшей угол потолка. На полу лежал с далеких, канувших в забвение времен ковер желтого цвета саванны, усеянный всевозможными пятнами и прожженный окурками во многих местах. В тесной кухоньке, изначально предназначенной для добрых ужинов в кругу семьи, громоздились вперемешку грязная посуда, которую никто не собирался мыть, и остатки пищи, один вид которых вызвал бы остановку сердца у диетолога. Дальше, в конце коридорчика, куда выходили две спальни, служившие одновременно кладовкой и компьютерным кабинетом, помещалась ванная, где отчаянно воняло мокрой псиной, а сливы регулярно закупоривались длинной шерстью четырех волков.

Короче, логово было — не царские хоромы, но, с другой стороны, это было именно логово, где волки в силу своей генетики чувствовали себя хорошо и не променяли бы его ни на какие виллы и особняки.

Атмосфера в квартире 117 бывала порой напряженной, особенно в последние месяцы, в ходе подготовки к налету. Атмосфера в квартире 117 бывала порой праздничной, когда они позволяли себе вместе выпить и покурить. Но в этот вечер, редкий случай, атмосфера была расслабленной, спокойной, даже, не побоимся этого слова, безмятежной. Общий уровень адреналина и подспудной склонности к насилию, естественный для волков по жизни, был в этот вечер близок к нулю. Никто не пускал в ход когтей, никто не показывал зубов. Белый вяло покачивал большой белой головой в такт музыке. Бурый листал специализированный журнал «Hi-Fi». Серый, уткнувшись в игровую приставку, громил онлайн армию крошечных испанцев. А Черный рассеянно массировал себе сквозь плотную ткань джинсов член, и ему грезились мясо, кровь и много женских кисок, пахнущих осенним лесом.

И тут в дверь постучали.

Это было неожиданно, чтобы кто-то постучал к ним в дверь в этот час. Какими бы дикими зверями ни были молодые волки, в плане распорядка дня у них все было тип-топ, и они всегда знали, кто, зачем и когда придет к ним с визитом.

Да, стук дверь в этот час был неожиданностью, а молодые волки терпеть не могли неожиданностей.

И от этой неожиданности резко подскочил общий уровень адреналина и подспудной склонности к насилию.

Белый посмотрел на Черного, тот посмотрел на Серого, тот посмотрел на Бурого, тот пожал плечами и пошел открывать. Вернулся он с высоким негром, в котором было под два метра роста и не меньше ста тридцати кило веса.

Белый недоумевал, зачем Бурый впустил в дом этого типа, которого никто не знал, тем более что выглядел он довольно странно. Не угрожающе, нет. Но странно. Потом, задумавшись, Белый сказал себе, что тип выглядит просто славным малым. Что-то такое было в выражении лица и во взгляде. И еще он выглядел грустным. Глаза припухли, как будто он долго плакал. И блестели, как будто внутри еще остались непролитые слезы. А самым странным была свежая ссадина на лице у верзилы, свежая и кровоточащая, отчего левая щека походила на оштукатуренную стену, выкрашенную красной краской.

Наверно, все это и заставило Бурого впустить его.

— Он сказал, что хочет поговорить с нами всеми, — объяснил Бурый.

Гость открыл рот, собираясь что-то сказать, но челюсть у него задрожала, и рот закрылся.

— Эй, что не так с чувачком?.. — поинтересовался Серый.

— Меня зовут Жак Ширак, — сказал наконец верзила, — и я пришел к вам из-за вашей мамы.

Белый напрягся. Он не знал, что надо этому типу, но знал, что затронута очень деликатная тема. Он почувствовал, как занервничал Черный. Большой ком опасных неврозов в нутре его брата набух и даже его опалил жгучим жаром.

— Что с нашей мамой? — спросил Черный, и было видно, что он готов перегрызть сонную артерию.

— Вашей матери нет в живых. Я любил ее, а теперь она умерла.

Некоторое время, показавшееся всем бесконечнодолгим, никто ничего не говорил. Подобно глыбе мрамора верзила застыл посреди гостиной четырех волков. «Satanic Surfers» продолжали изрыгать глубокие басы в ритме, напоминавшем биение сердца. После паузы Жак Ширак Усумо снова заговорил, вздохнув, как человек, ставящий на землю чересчур тяжелые чемоданы:

— Есть виновный, и я его знаю.

Жан-Жан часто задавался вопросом, как могла грусть поселиться в его жизни и прочно укорениться в ней, как туго завинченный болт, покрытый слоем ржавчины. В одном он был уверен, что это проникновение грусти происходило медленно, в силу постепенного и упорного оседания мути, которое замечаешь не сразу. Движение было такое незаметное, что требовалось время и внимание, чтобы осознать, как мало-помалу профиль его жизни деформировался и стал похож на лужицу грязи.

Жан-Жан часто думал, что, если у него когда-нибудь будут дети, — это, впрочем, было крайне маловероятно, поскольку его зарплаты, как и зарплаты Марианны, недостаточно, чтобы позволить себе такую роскошь, — он научит их быть бдительными, проявлять внимание к деталям, стараться почувствовать, когда все незаметно становится плохо. Он научит их ничего не пускать на самотек, делать все, что в их силах, чтобы держать штурвал, всегда оставаться хозяевами своего корабля и не давать никакому мерзавцу и никакой мерзавке решать за них. Он научит их быть эгоистами, даже индивидуалистами, и пусть в глазах всех они будут выглядеть подонками, лучше быть счастливым подонком, чем порядочным человеком, который, когда приходит время идти с работы домой, взвесив все за и против, понимает, что ему туда не хочется, но выбора у него нет. Таким, как он, возвращающимся после дерьмового дня, чтобы провести дерьмовый вечер в обществе женщины, сухой и холодной, как змеиная кожа.

Да, прикасаясь к Марианне, он часто представлял себе змею, но это, впрочем, было нормально, если знать генетическую модель Марианны: один из первых образцов торговой марки «Хьюлетт-Пакард», известных своей устойчивостью к болезням, крепкими нервами и общей надежностью. Этого достигли, аккуратно припорошив цепочки ДНК генетическим кодом зеленой мамбы: производимый этой змеей в естественных условиях нейротоксин был безотказным средством против целой палитры дегенеративных заболеваний нервной системы: болезни Крейтцфельда — Якоба, хореи Гентингтона, атеросклероза, лизосомных болезней накопления, болезни Паркинсона и особенно болезни Альцгеймера. В генеалогии родителей, выбравших апгрейд «Хьюлетт-Пакард» для своих дочерей, часто можно было найти бабушку или прабабушку, которая закончила свой жизненный путь в содроганиях распада нейронов, путая принесенный в больницу букет цветов с деревянной лошадкой, всплывшей из глубин памяти.