Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 32

Марианна обернулась и увидела, что он заглядывает через ее плечо. Она закрыла ноутбук.

— Это называется работать, — сказала она язвительно.

Белый вздрогнул, никто никогда не разговаривал с ним в таком тоне. Он оглянулся, не услышал ли кто-то из братьев.

— Я думаю, нам надо поговорить, — сказал он.

Это было странно. Он тоже никогда не разговаривал в таком тоне.

— Ты хочешь сказать, по-настоящему поговорить о прошлом, настоящем и будущем? Хочешь подвести «черту», так это называется, этого ты хочешь? — спросила Марианна.

— Да, этого. С глазу на глаз, — добавил он, указав подбородком в сторону спальни.

Марианна странно улыбнулась. Так улыбалась бы змея, если бы змеи умели улыбаться. Это была улыбка человека, который любит видеть чужие страдания и предвкушает их по полной программе.

Она положила ноутбук на журнальный столик и пошла за ним в спальню.

Входя в грязную спальню, Марианна знала, что ей предстоит перепихнуться. Очень кстати, ей как раз этого хотелось.

Интересно, как у него там устроено, у такого большого белого волка?

Когда Белый закрыл дверь, она подошла к нему и, прежде чем он успел хоть что-то сказать, поцеловала.

Говорить не было никакого желания. Последние дни дались ей тяжело: подготовка профессиональной презентации с коллега ми, которым было плевать на работу, Жан-Жан, действовавший на нервы, нападение и похищение. Ей нужно было как-то снять стресс, лучше всего перепихнуться, если партнер будет «на высоте», это окажет нужное действие.

Итак, Марианна поцеловала Белого, и он поцеловал ее в ответ. Она впервые целовалась с волком, это было странно, пахло дичью, во рту отдавало мясным соком, а язык нащупал ряд непривычно острых зубов.

Это было странно, но приятно.

Ей понравилось.

Она почувствовала, что стресс начинает отпускать.

Ладно, но ей совсем не хотелось, чтобы Белый приставал к ней с дурацкими предварительными ласками, и она ему так и сказала:

— Ладно, не приставай ко мне с дурацкими предварительными ласками, все, что мне нужно, это снять стресс.

Белый, кажется, растерялся.

— Я хотел бы, чтобы мы кое-что выяснили. Ты и я…

Марианна дала ему пощечину. Твою мать, не хватало, чтобы и он доставал ее, черт бы его побрал!

Она толкнула его на брошенный на пол большой матрас. Волки, должно быть, пользовались им не часто, он был весь завален коробками, оберточной бумагой, грязным бельем и еще какими-то вещами, которые ей было недосуг рассматривать. Ей удалось спустить с Белого штаны, и увиденное на миг ее озадачило: его живот, ноги и даже половой орган заросли той же белой и шелковистой шерстью, что покрывала лицо. Этот тип и вправду был зверем.

Может быть, и зверем, но у этого зверя на нее стоял.

— Так мы поговорим после? — спросил Белый.

Она не ответила.

Белый за свою жизнь трахался хренову тучу раз. Он не мог бы точно сказать, сколько, но если бы его спросили: «Сколько раз?», он бы так и ответил: «Хренову тучу!»

Правда, если трахался он хренову тучу раз, то число партнерш было более ограниченным: всего три женщины в подвалах «Мокрощелок». Одна из них, обдолбанная в усмерть и на грани умственной отсталости, трахалась бы и с тараканами, найдись у тараканов что-нибудь нюхнуть. Так что четыре волка… Никаких проблем. С этой Белый, как и его братья, трахался десятки раз. Все они брали ее спереди и сзади, когда им хотелось, в любое время дня и ночи. Она была страшная, она была грязная, кожа в прыщах, ну и ладно, если «засадить» да плюс немного воображения, и такая могла сойти за кого угодно.

А потом однажды она вдруг исчезла с ландшафта, может быть, умерла, может быть, попала в колонию, а может быть, просто переехала… Результат один — четырем валкам некого было больше трахать.

Потом была девушка, молодая и красивая, бледный белокурый ангел, чья усыпанная веснушками кожа позволяла предположить наличие ирландских корней.

Когда четыре волка ее встретили, они так дошли от долгого воздержания, что даже голова плыла, как при высокой температуре. Девушка была одна, сошла с автобуса не на той остановке, она оказалась не местная. Позже, читая газеты, они узнали, что «Манон шла к подруге, чтобы вместе приготовить доклад для школы». Как бы то ни было, четыре волка справились с ней в два счета, и жгучее воспоминание об этом пиршестве слез, секса и крови на время успокоило их вожделение.

Была еще странноватая соседка, которая прослышала об их подвигах и сама постучала в дверь их квартиры с просьбой «отодрать ее хорошенько». Это была маленькая кумушка, чей возраст почти невозможно угадать, где-то между двадцатью пятью и сорока. Она занимала какую-то малопонятную должность в бухгалтерии торгового центра, была замужем за менеджером маленькой компании, поставлявшей запчасти к приборным щиткам автомобилей, имела двоих детей, которых водила каждый день в школу и из школы, и долгими одинокими днями поняла, что больше всего ей хочется, чтобы ее «отодрали».

И четыре молодых волка «отодрали» ее с энтузиазмом и энергией, это продолжалось месяцы, может быть, даже годы, изо дня в день. Она приходила к ним чистенькая, умытая, надушенная, уходила растерзанная, вонючая, помятая и спешила принять душ, перед тем как идти за детьми в школу.

А потом, в один прекрасный день, никто так и не понял почему, она не пришла за детьми. Секретарша школы оставила уйму сообщений на ее автоответчике, потом, не дождавшись ответа, позвонила отцу, который быстро примчался со встречи с клиентом. Не понимая, куда девалась его жена, он вернулся с детьми домой и, обойдя квартиру, нашел ее повешенной в кухне, на трубе вытяжки, которая, как он отметил позже, когда прошел шок, оказалась прочнее, чем он думал, если выдержала шестьдесят девять килограммов его жены.

Белый вспоминал их всех трех, глядя на уснувшую Марианну, и думал, что впервые женщина дала ему, потому что сама этого хотела. Не потому что была под кайфом, не потому что он взял ее силой и не потому что она не дружила с головой. Нет, просто потому, что она этого хотела.

И потом — это тоже было что-то новенькое, — эту женщину ему не хотелось делить с братьями. При одной этой мысли он содрогался от омерзения и ярости так, что ощущал во рту сладковатый вкус крови.

Он встал, надел джинсы и футболку и вышел в гостиную.

Прошло три дня. Эти дни Жан-Жан без колебаний причислил к самым счастливым дням своей жизни. Он жил у Бланш Кастильской, и ему особо нечего было делать, кроме как смотреть на нее, пока она готовила мудреную операцию, которая должна была позволить им покончить с четырьмя волками.

Он несколько раз спрашивал, не может ли «чем-нибудь помочь», но Бланш Кастильская отвечала, что это «технически сложно».

Праздность этих нескольких дней оказала парадоксальное действие, и он чувствовал себя очень усталым, почти вымотанным. Рано засыпал на диване в захламленной гостиной Бланш и просыпался поздно. Днем ему с трудом удавалось вырвать себя из дремоты, голова, казалось, весила тонны, а тело было набито чем-то до странного мягким.

Бланш сказала, что виновато, наверно, напряжение последних дней. Жан-Жан не решился ей ответить, что, по его мнению, нынешняя апатия может быть результатом долгих лет с Марианной. Лет, проведенных настороже, лет, проведенных в постоянном страхе перед нервными срывами жены, ночей, когда она, не зная устали, с тысячей упреков навязывала ему «выяснение отношений», и дней, когда все это преследовало его в воспоминаниях и тянуло вниз, в болото депрессии, так же верно, как заложенный в подошвы свинец.

Не в пример ему, отца сложившаяся ситуация как будто ничуть не волновала. Когда Бланш Кастильская сказала ему, что из соображений безопасности ему не следует до новых распоряжений возвращаться к себе домой, он только спросил, может ли она предоставить в его распоряжение компьютер. Она дала ему старенький лэптоп, он загрузил в него «Войну гоблинов», ввел свой логин и пароль и, вернувшись к игре с того места, на котором ее оставил, смог снова погрузиться в виртуальный мир.