Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 3

Затем, перед самым открытием, в плейстоценовую эпоху четвертичного периода, отрегулировали термостат: не слишком жарко, не слишком холодно, в аккурат комфортно, чтобы задержаться, осесть, чтобы больше не возникало желания отправляться за десятки километров купить поесть. Служба опытно-конструкторских работ усовершенствовала проект, рассчитав размеры машин — около пяти метров в длину и метр восемьдесят в ширину, — и соответственно паркингов. Высота потолков составила от трех метров до трех пятидесяти, в зависимости от площади. Островные прилавки от метра шестидесяти до метра восьмидесяти в высоту, а оптимальное расстояние между ними не меньше двух метров, чтобы тележки — шестьдесят сантиметров в ширину и метр в высоту — могли свободно разойтись.

Кое-кому могло показаться, что все это мелочи, но простой имитационный эксперимент с паркингом поменьше, тележками пошире и прилавками повыше доказал, что именно в таких мелочах кроется ключ к успеху.

Прежде чем запустить всю систему, ее отладили с высокой степенью точности: для этого потребовалась надежная банковская структура и сеть кредитных карт, связанных с этой структурой самым совершенным программным обеспечением. Была доведена до совершенства также система стандартизации, предложенная Центром изучения стандартов и кодификации, и система зрительного распознавания, объединившая в себе азбуку Морзе, разработанную Сэмюэлом Морзе, и принцип озвучания фильмов, изобретенный в двадцатые годы Ли Форестом.

Так родились генокод и штрихкод.

Еще несколько мелочей — и проект утвердили.

Все было готово к открытию.

И открытие состоялось.

Обо всем этом думал Жан-Жан, стиснутый в фургоне.

Дождь шел вертикально, мелкими частыми каплями, с четырех часов утра после довольно холодной ночи. На холоде вода не испарялась. Темные лужи ширились на служебном паркинге, а расписанный по минутам балет полуприцепов то и дело захлестывал фонтаном брызг задний фасад магазина.

И Жан-Жану этот забрызганный грязью фасад пятнадцати метров в длину и восьми в высоту представлялся славным итогом всей истории цивилизации.

Часы показывали четверть восьмого. Он вздохнул и, отогнав образ «маленького континентального завтрака» в шикарном отеле, кометой пронесшийся в его мозгу, вернулся к работе. Три экрана перед ним показывали вид сверху под широким углом на овощной отдел, вид на кассу № 21 (крупным планом сканер и мини-сейф) и вид на мусорный контейнер за складом. Они с двумя ребятами из службы безопасности всю ночь устанавливали три высокочастотные миниатюрные пинхол-камеры и прятали их, насколько возможно, — камеры над овощным отделом и над кассой в навесном потолке, а складскую в кожухе электропроводки.

Организовал все это директор по кадрам. Он сам выбрал модели камер и купил их онлайн. Жан-Жан одобрял его выбор, дирекция наверняка выделила ему солидный бюджет, и, верх роскоши, камеры, работающие на литиевых батареях, благодаря инфракрасным светодиодам, обладали функцией ночного видения. Жан-Жан жалел об одном: не было звука. Правда, для его работы звук вряд ли мог понадобиться, но это был бы плюс.

Уже прибывали первые работники. Кто на тряских автобусах, подбиравших людей на обочине автострады, проходившей вдоль городка, кто на маленьких машинах, таких жалких, что больно смотреть: эти развалюхи, изъеденные коррозией, передавали из рук в руки за несколько евро. Он покосился на южный угол паркинга: его старенький бордовый «Рено-5 Кампус» выглядел не лучше. Экзема на колесах, да и только. Через дыры, проеденные в кузове ржавчиной, внутрь затекала вода, коврики хлюпали, сиденья пахли плесенью, и в довершение Жан-Жан никак не мог избавиться от собачьей шерсти, оставленной прежним владельцем. Он вздохнул.

Настраивая три записывающих устройства на жесткий диск, он пришел к выводу, что ровным счетом ничем не отличается от тех, кого готовился прижать к ногтю: живет в той же дыре, то же ест, то же пьет, так же проводит досуг, получает ту же зарплату, в общем, живет точно такой же жизнью. И действительно, торговый центр, гипермаркет, целый город площадью в восемьсот квадратных метров, населенный продавцами и продавщицами, официантами и официантками, кассирами и кассиршами, заведующими секциями, заместителями заведующих секциями, ассистентами, ассистентками, директорами, уборщиками, инспекторами, контролерами был экосистемой в себе: здесь не существовало понятий добра и зла, действия определялись сложными векторами, вытекающими из требований окружающей среды, и отвечали простым императивам выживания и продолжения рода. Если смотреть с этой точки зрения, Жан-Жан, пожалуй, не чувствовал себя в шкуре негодяя. Разумеется, с других точек зрения негодяем он был. На этой стадии своих размышлений он предпочел сказать себе, что все мы для кого-то негодяи, что все в мире относительно, что потому-то мораль такая зубодробительная штука и что, в конце концов, лучше размышлять в категориях экосистемы.

Ожил уоки-токи Жан-Жана, это был голос Акима, еще одного секьюрити, моложе его, почти мальчишки, относившегося к своему занятию со всей серьезностью мальчишки, который верит, что первая работа — это дарованный шанс в жизни.

— Она идет! — говорил Аким голосом человека, жаждущего доказать, что у него есть будущее.

Внушительная фигура заполнила экран, на который передавалось изображение с двадцать первой кассы: Мартина Лавердюр, уроженка Кабо-Верде, на трудовом договоре, полная ставка, сорокачасовая неделя. Славная толстуха лет пятидесяти, чья темная дряблая кожа выпирала волнами из-под тесного форменного воротничка. Десять лет стажа, ни дня больничного, ни одного опоздания и вообще никаких проблем.

Но пробивала она товары чуть медленнее, чем следовало бы.

Старший кассир не раз делал ей замечания. Она всегда кивала, говорила, что по старается быстрее, руки у нее болят, ревматизм, «в точности как у моей матери». Старший кассир заметил, что пятьдесят два года — рановато для старческой болезни, и отправил ее к ведомственному врачу. Жан-Жан этого ведомственного врача знал, все его знали как облупленного. Он работал в кабинете, обслуживающем крупные торговые сети. Клятву Гиппократа он приносил и дипломов имел хоть отбавляй, но все за глаза звали его Менгеле. И так как изрядная доля доходов Менгеле зависела от результатов, а результаты зависели от контракта, связывавшего его кабинет с сетью магазинов, он не знал жалости. Вообще-то он был как все, в биотопе по маковку. Жил в такой же квартире, в таком же жилом квартале, и при одной мысли, что может потерять работу, дрожал как осиновый лист, боясь сообщить об этом жене.

Стало быть, для Менгеле между жизнью и смертью насчитывалось очень ограниченное количество стадий, и было ясно, что ревматизм пальцев не входит в их число. Так что старший кассир вызвал Мартину Лавердюр на ковер и сказал ей, что, если она не в состоянии ускорить темп, то может отправляться на биржу труда. Старший кассир тоже вовсе не был негодяем. Он только хорохорился, потому что и сам был по уши в окаянном биотопе. Два года он протирал штаны, изучая самые нудные аспекты коммерции в специализированном училище у таких же погрязших в безнадеге преподов, вышел оттуда с дипломом, в котором специальность помпезно именовалась «техникой продаж», дававшим ему право на лишнюю сотню евро в месяц по сравнению с кассиршами и мало-мальски значительную власть над сотней женщин. Старший кассир, как и Менгеле, как и кассирши, как и все поголовно, жил в постоянном страхе, что его имя в списке однажды подчеркнут красным карандашом и ему придется сказать своей подружке, что в отпуск в этом году они не поедут, а родителям — что их вложение в пять тысяч евро на два года дало вместо процентов лишь очередного безработного.

Страх был, вне всякого сомнения, самым действенным ферментом во всем биотопе.

Результатом этой длинной цепочки жалких жизней в вечном страхе стал тот факт, что Мартина Лавердюр сказала, мол, ее не могут уволить только под тем предлогом, что она недостаточно быстро работает на кассе. Старший кассир попытался прибегнуть к самому неприятному на свете тону, который в свое время опробовали на нем погрязшие в безнадеге преподы, когда он пытался постичь азы бухгалтерии предприятия, и Мартина Лавердюр, не зная, что делать, выложила козырную карту: она сказала, что «профсоюз такого не допустит, и у предприятия, если что, будут большие неприятности».