Учебник выживания для неприспособленных - Гунциг Томас - Страница 11

— Проверять и записывать данные удостоверения личности при крупных покупках в случае оплаты чеком.

— Давать покупателям информацию по инструкции и гарантии, если возникнут вопросы.

— Снимать показания кассы в начале и в конце рабочего дня, заполнять платежные ведомости.

— Сдавать наличность из кассы.

— Пополнять при необходимости.

— Содержать в чистоте рабочее место (кассовые ленты, транспортир).

Мартина все это делала. Она здоровалась, брала покупки, проводила их через лазерный сканер и отодвигала влево. Получала деньги. Прощалась. Переходила к следующему клиенту. Сотни, тысячи, миллионы раз одни и те же движения. Одна кассирша сказала однажды, что пикающий звук кассы на каждом отсканированном товаре представляет серьезную опасность для здоровья. Со временем этот тихий звук пробивается в мозг и укореняется в нем навсегда. Он снится кассиршам по ночам, слышится им в отпуске, вызывает боли в спине, делает их тревожными и раздражительными. Но главное, это ослабляет их характер, как будто этот чертов тихий звук действует на синапсы кассирш подобно секатору, перерезая связи справа и слева.

На экране монитора Жан-Жан увидел, как вдруг изменилось лицо Мартины. До сих пор оно было серьезным, бесстрастным, сосредоточенным, наглухо закрытым, как сейф. Теперь Мартина улыбалась. Прекрасной лучезарной улыбкой.

И причиной этой улыбки была не маленькая старушка, которая складывала перед ее носом коробки с лазаньей болоньезе марки «Findus» и участвовала, сама того не зная, в семистах миллионах евро товарооборота рынка готовых замороженных продуктов.

Жан-Жан подобрался и попытался вывести на экран более широкий обзор. Черная тень, массивная, как огромный менгир, занимала правую сторону экрана. Жан-Жану подумалось, что Жак Ширак Усумо с его статью самосвала сделал бы блестящую карьеру на ринге Ultimate Fighting Championship[14]. Забавно, что он специализировался на фруктах и овощах, как если бы контейнеровоз вздумал прикинуться колымагой.

Дальше все произошло очень быстро. Едва ли несколько секунд удручающей ясности: Жак Ширак положил свою лапищу на плечо Мартины Лавердюр, и ее прекрасная светлая улыбка стала еще шире. Он чуть наклонился и что-то сказал ей на ухо. Звука не было, но Жан-Жан мог бы поклясться, что услышал, как взмыл хрустальный смех Мартины.

Затем, как будто чтобы добавить дополнительную улику в и без того весомое досье, уже собранное против них, Жак Ширак Усумо поцеловал Мартину в щеку. Под любопытной линзой пинхол-камеры, встроенной в потолок, и на глазах у маленькой старушки с замороженной лазаньей.

Если кому-то было нужно грубое нарушение, то вот оно во всей красе. Если бы директора по кадрам не сдерживали несколько либеральные правила внутреннего распорядка, с таким доказательством он наверняка потребовал бы расстрела на месте.

Впрочем, это он в каком-то смысле и собирался сделать, ведь увольнение, в чуть более лицемерной манере, представляло собой высшую меру.

Жан-Жан позвонил директору по кадрам на мобильный, чтобы сообщить, что «дело в шляпе», и директор по кадрам ответил, что можно «уладить это сейчас же» и что Жан-Жан должен немедленно явиться к нему в кабинет.

Жан-Жан проклял про себя этого паршивца, слишком трусливого, чтобы сделать грязную работу одному. Присутствовать при разбирательстве у него не было ни малейшего желания. При одной мысли об этом его тошнило, и в душе больше чем когда-либо крепло убеждение, что он и сам трус и подлец.

Он скопировал сцену на флешку и вышел из фургона. На улице было светлее и теплее, чем он думал. От ряда больших контейнеров, куда складывали просроченные продукты, тянуло овощным супом. Жан-Жан глубоко вдохнул, силясь убедить себя, что в масштабе Вселенной, термоядерных звездных катаклизмов и загадок черных дыр все эти человеческие драмы мелки и ничтожны. Но это не подействовало. Что-то в нем упорно стояло на том, что ни о каком сравнении речи быть не может. Что быть мерзавцем на земле все равно что быть мерзавцем в масштабе всей Вселенной.

Что плохой поступок всегда плох.

И не проходит бесследно.

В таком состоянии духа он вошел в кабинет директора по кадрам. Этот тип был не намного старше его. Высокий, но вида хлипкого, с едва заметными следами прыщей на шее, волосы подстрижены коротко, затылок выбрит машинкой, видно, в подражание молодым богам финансов, каким ему никогда не стать.

Жан-Жан отдал флешку, директор по кадрам посмотрел запись с истинным наслаждением и вызвал старшего кассира, чтобы тот тоже это увидел.

Пришел старший кассир. Он был поменьше и поплотнее. Тело говорило о том, что он занимался борьбой, бросил и последние пять лет мало-помалу распускался. Жан-Жан заметил, что у него злые глаза человека, перед которым у жизни должок. Он нашел запись «гениальной» и заявил, что, если готовы бумаги, дело будет улажено за пять минут. Директор по кадрам достал из картонной папки зеленоватый бланк, это было типовое заявление об уходе, которое Жаку Шираку и Мартине оставалось только подписать. Если они откажутся, то будут уволены по статье, и это станет пятном в биографии, как судимость. Они не только больше никогда не найдут никакой работы, разве что отсасывать по пять евро для Мартины и толкать кислоту для Жака Ширака, но и лишатся права получить хоть грош от социального страхования… Мало того, дирекция торгового центра может подать на них в суд за нанесенный ущерб.

Все было готово, и старший кассир отправился за Мартиной и Жаком Шираком. Жан-Жан остался один с директором по кадрам и хорошо чувствовал его нервозность, смешанную с возбуждением. Ни дать ни взять, жеребец, у которого сейчас возьмут сперму. Потом вернулся старший кассир.

У Мартины был совершенно запуганный вид, она смахивала на корову, понимающую, что в конце пути бойня. Она стала совсем маленькой, пригнула голову, была готова быть раздавленной начальственным каблуком, если только это поможет ей выйти из кабинета, не потеряв работу. Лицо же Жака Ширака совершенно застыло и выглядело посмертной маской, довольно-таки устрашающей. Жан-Жан обратил внимание, что руки его свисают вдоль тела, но заканчиваются сжатыми кулаками, похожими на две наковальни.

Жан-Жан отметил эту деталь, и у него шевельнулось нехорошее предчувствие. Старший кассир и директор по кадрам плохо знали людей. Они, похоже, не имели ни малейшего понятия, на что бедность и отчаяние, гнев и страх способны толкнуть человека. Жан-Жан инстинктивно отступил на шаг, ожидая действия со стороны директора по кадрам.

Тот откашлялся. Прочистив горло со звуком электрического моторчика, он начал речь, явно приготовленную заранее.

— Послушайте, давайте не будем лицемерить, вы знаете правила, я знаю правила, мы все под ними расписывались, когда поступили сюда. Мы ничего не имеем против того факта… (тут Жан-Жану показалось, что он теряет нить)… что вы близки. Но такая связь, как ваша, — это слишком. Это подвергает опасности работу магазина и отношения с клиентурой.

Жан-Жан не понял смысла последней фразы. Но выстроить гипотезы ему не дал голос Мартины.

— Мы не сделали ничего плохого. И на работе это никак не отразится!

У нее был легкий экзотический акцент, должно быть, от родителей из Кабо-Верде и от жизни бок о бок с пестрым населением квартала.

— Нет! Отразится! — строго сказал директор по кадрам.

Он кивнул старшему кассиру, который как будто понял и включил маленький фильм, украденный Жан-Жаном.

Глаза Мартины наполнились слезами. Жак Ширак повернулся к Жан-Жану, и тот почувствовал, что краснеет.

— Эти кадры были сняты нашим секьюрити меньше четверти часа назад. Мало того что это происходит на вашем рабочем месте, вы вдобавок ставите в неловкое положение почтенную даму, которая ждет, когда вы закончите.

Директор по кадрам выдержал паузу, чтобы Мартина и Жак Ширак досмотрели запись, и заключил:

— Будет лучше для всех, если вы подадите заявления об уходе.