Застава, к бою! (СИ) - Март Артём - Страница 29

Пуганьков был очень интеллигентным и спокойным человеком. Даже слишком интеллигентным. По крайней мере, для армии.

По моему мнению, на нем бы гораздо лучше сидел какой-нибудь пиджак, чем китель, а сам замполит лучше бы смотрелся где-нибудь в обсерватории, чем на заставе.

Ему не хватало характера, чтобы держаться здесь так, как полагается держаться офицеру на Границе.

Пуганьков вдруг замялся. Застыл без движения, словно бы не знал, какие слова ему подобрать.

— Если это все, разрешите идти, — сказал я.

— Нет. Не все, — решился замполит. — Вы назвали меня трусом, младший сержант. Притом при офицере и сержантах. Это неприемлемо. Извинитесь немедленно.

— Повторюсь, — тон мой похолодел, — сейчас не время. Потом, делайте что хотите. Если вы оскорбились, можете написать рапорт начальнику отряда. Пусть применит ко мне дисциплинарный устав. Но всему свое время.

— Вы правда считаете меня трусом? — Вдруг спросил Пуганьков, — А что, разве другие солдаты не боятся боя? Не бояться погибнуть? Разве вы не боитесь? Все бояться! Тогда разве справедливо с вашей стороны обзывать меня трусом при офицере и командирах отделений⁈

— Это правда, — я кивнул. — Бояться все. Но остальные: Таран, Черепанов, Нарыв, Малюга… Да кто угодно. Бояться, но все равно, призерая страх выполняют свой долг. Пусть их действия и могут привести их к смерти. Ваше рвение покинуть Шамабад было обосновано не желанием исполнять свой долг, а в первую очередь тем, что вы хотели держаться подальше от войны, товарищ лейтенант.

Замполит аж растерялся от моих слов. Глаза его забегали, и он приоткрыл рот, не зная, что сказать.

— Да с чего… С чего вы это взяли, сержант⁈ — Наконец, выдавил из себя он.

— У вас на лице все написано, — проговорил я.

— Знаете… Знаете что⁈ Я считаю это личным оскорблением!

— И у вас есть право принять меры, — согласился я. — лучше скажите, почему вы оказались на заставе, товарищ лейтенант? Вы ведь явно не хотели этого. Направление на Шамабад стало для вас внезапностью. Скорее всего, вы надеялись спокойно пересидеть годик на более безопасной границе. А потом уйти на должность поспокойнее. Так?

У Пуганькова вытянулось лицо.

— Младший сержант Селихов…

— Я отношусь к вам совершенно нормально, — заговорил я несколько монотонно и даже холодно, — вы не вызываете у меня ни теплых, ни отрицательных чувств. Мои слова не ставили целью как-то задеть вас. Я просто констатировал факт, товарищ лейтенант. Вот и все. Сейчас вы не годитесь для службы на заставе. По крайней мере, на нашей. Возможно в будущем это изменится, но пока так. А теперь простите, мне нужно вернуться к своим бойцам.

Пуганьков уставился на меня ошарашенными глазами. Несколько раз моргнул.

— Разрешите идти? — Спросил я.

— Р-разрешаю, — не сразу ответил Пуганьков.

Я отдал ему честь и направился к конюшне.

— Ну что, воины, как обстановка? — Сказал я пограничникам, засевшим под бетонным забором.

Парни времени зря не теряли. Они натаскали под брешь мешков с песком и организовали в проеме стрелковую позицию. Малюга и еще двое бойцов сидели с краю дыры и внимательно следили, не идут ли духи.

Еще трое залегли за мешками.

— А чего Таран хотел? — Спросил Малюга, — что ему надо было?

— Думал, стоит ли оставлять Шамабад и уйти в опорник.

Услышавшие меня погранцы недоуменно переглянулись.

— Как это оставлять? — Спросил Миша Солодов удивленно, — эт че, мы зря, что ли, под пули тут, на заставе, подставлялись?

— Так если хотели увести нас в опорник, — подал голос Малюга, — Так сразу бы такой приказ ставили! А теперь что это получается? Мы с духами бодались-бодались, выдворяли их отседава, а теперь уходить⁈

Со всей линии обороны стали доноситься недовольные выкрики:

— Да!

— Точно!

— Как это так, заставу оставлять?

— Зря мы, что ли, тут шеи подставляли⁈

Я ухмыльнулся. Сказал громко:

— Тише, тише братцы. Все хорошо. Таран решил остаться. Будем отстаивать заставу. Не дадим духам прорваться к нам домой. И дальше, в глубокий тыл, тоже не дадим.

Пограничники все как один одобрительно загомонили.

— Так что, держим оборону! — С улыбкой сказал я.

Потом пошел в самый край, линии, где отдыхали остальные бойцы. Там Матузный сидел рядом с Нарывом.

Нарыв был бледен. Он так и прижимал к груди автомат, и, казалось, даже не изменил положения, в котором я его оставил.

— Как он? — Спросил я у Матузного, опустившись рядом.

— Плохо, Саша, — вздохнул пограничник. — Рвало Славу несколько раз. Взгляд у него стал какой-то отсутствующий. Стеклянный.

Простой деревенский парень Матузный уставился на меня наивными глазами. Добавил:

— Видать, у Нарыва после контузии в мозгах что-то сломалось.

— Ничего, — сказал я, — пройдет. Судя по всему, контузия у него легкая. Через пару дней будет как новенький. Ну может, головной болью помучается.

— Идут! — Внезапно закричал Малюга, и мы с Матузным обернулись на его голос. — Духи идут!

— Отделение! — Я поднялся, — к бою! Покажем им, братцы, как погранцы умеют Родину защищать!

Впереди из темноты, раздались первые выстрелы врага. Дульные вспышки на миг проявлялись во тьме и тут же гасли.

Пограничники стали отвечать одиночными. Старались метить как раз по вспышкам вражеской стрельбы.

Перестрелка начиналась довольно лениво. Я засел за мешками, терпеливо ожидая очередную вспышку. Когда в темноте хлопнуло, и спустя долю секунды пуля попала в мешок где-то передо мной, я нажал на спуск. Автомат мой дернулся в руках. Я отправил пулю туда, откуда стреляли, тоже выцеливая врага по дульным вспышкам. Однако результата моего ответа рассмотреть было невозможно.

— Странное дело, — шепнул я сам себе.

Это услышал Малюга, что примостился рядом со мной.

Пограничник выпустил в темноту несколько одиночных, спросил:

— Что странного-то, Саша? Начинают наступать. Прощупывают, как мы тут все организовали.

Внезапно с опорного пункта с нашей, правой стороны, заговорили пулеметы танка. Работали крупнокалиберный ДШК, а также спаренный с пушкой ПКТ. Преимущество последнего в его ночном прицеле. Видимо, били в основном из него, потому что в поле зрения стрелка как раз попали наступающие душманы.

Трассирующие пули танка красно-желтыми кружками рассекали темноту, а еще… Подсвечивали духов.

То обстоятельство, что танк по правому флангу начал стрелять, говорило мне о том, что в этот раз душманье немного изменило направление атаки. Они зашли глубже на нашу территорию. Возможно, пытались выдвинуться к опорнику, однако танк тут же встретил их огнем своих пулеметов.

— Видать духов⁈ — Кричал я, наблюдая, как трассирующие пули разрывают темноту ночи.

Пограничники вразнобой ответили, что видят.

— Тогда чего сидите⁈ Огонь! Не дадим им приблизиться и продвинуться глубже!

Часть отделения, что засела в проломе, разразилась автоматной стрельбой по моему приказу.

Под вспышками от трассирующих пуль я видел мерцавшие тени духов. Видел, как некоторые из них гуськом продвигались к нам. Некоторые пытались пройти дальше. Добраться до укрепа. А другие падали: залегали или гибли от наших пуль.

Конечно, на нашем правом фланге было жарче. Таран решил не выносить танк, что сидел в капонире по правую сторону заставы, слишком далеко от опорного пункта. В таком случае он бы остался отрезанным от пехоты, что находились в окопах.

А так, при малейшей опасности бойцы могли выдвинуться из укрепа на помощь танку. Обратной стороной такого решения стали сузившиеся сектора обстрела бронемашины. Застава, просто-напросто перекрывала ей область, в пределах которой танк мог вести огонь.

Однако даже так его пулеметы с легкостью перестреливали заставу и могли поражать противника, что оказался бы на берегу, перед ней. А вот с заходом во фланг было сложнее. Врагу нужно было обходить нас широким полукругом, чтобы попасть в поле зрения стрелков танка.