Дожить до весны - Ольховская Влада - Страница 7

Никакой профессионализм не позволяет пинком отправить собственную душу в дальний угол до лучших времен. Николай начал работать с Гариком, когда тому не было и двадцати. Он знал его – в лучшем и худшем проявлении. Он просто не мог отменить эти годы… да и не хотел.

Поэтому он отказался от правильного, по протоколу, метода ведения беседы еще до того, как эта беседа началась. Он придвинул стул ближе к кровати, уселся так, чтобы их лица во время разговора были на одном уровне. Правда, Гарик подобному подходу не обрадовался, он пялился в окно с таким вниманием, будто именно там сейчас решались судьбы Вселенной.

– Посмотри на меня, – велел Николай.

Гарик подчинился, пусть и неохотно. Форсов никогда не заявлял, что ученики должны выполнять его указания беспрекословно, порой они спорили с ним, порой чуть ли не подальше посылали. Но каждый из них умел чувствовать момент, когда отказывать нельзя. Для Гарика этот момент наступил прямо сейчас.

После недолгой паузы он все-таки перевел взгляд на учителя. Глаза по-прежнему оставались воспаленными, покрасневшими, чуть заметно слезящимися – но это было последствие отравления. Для Николая куда важнее оказалось то, что зрачки нормально реагировали на свет, да и взгляд стал осмысленным.

И все же Гарик, тот самый, которого обычно не заткнуть, теперь молчал, и молчание это разливалось по комнате свинцовой волной. Николай понял, что полноценного разговора с обсуждением деталей не будет. Может, только сегодня. Может, никогда. И он даже готов был это допустить – потому что людям, которых мы любим, мы прощаем куда больше, чем следовало бы.

Но есть и то, что простить нельзя. Для Николая эта черта уместилась в одно-единственное слово:

– Сам?

Гарик еще пару секунд смотрел ему в глаза, потом откинулся на подушки, отвернулся, так и не ответив. И все равно Николай почувствовал, как его накрывает грандиозная, жизненно необходимая после этой ночи лавина облегчения.

Нет. Не сам. Прав был он, Николай, а Матвей ошибся – но ошибся тоже из-за любви, и это можно понять.

Мало кто разобрался бы, что произошло, даже из коллег Форсова. Они как раз решили бы, что молчание Гарика – это доказательство вины, что ответить ему не позволил стыд. Но они не знали ученика Николая Форсова так, как знал сам Форсов, да и не нуждался опытный психолог в их мнении.

Конечно, Гарик порой склонен к определенной инфантильности. Но он всегда знает, когда нужно остановиться. В такой ситуации, как сейчас, он не стал бы изображать из себя напуганного мальчика, ему хватило бы совести признать свою ошибку.

Ну а то, что он не сказал «нет»… Это тоже показатель, причем куда более важный, чем любые слова, долгие и громкие. Если бы Гарика подставил тот, кто ему безразличен или даже враждебен, он бы без сомнений указал на этого человека. Но молчанием обычно пытаются защитить тех, кому не желают зла несмотря ни на что. И от этого сейчас, должно быть, намного больнее… Николай ведь без труда догадался, кого может защищать Гарик, кто мог сотворить с ним такое. И осознание этого для самого Гарика наверняка было тяжелее, чем любое наказание, которое мог бы придумать для него Матвей.

– Ты справишься, – просто сказал Форсов. – Будет трудно, особенно в первое время. Но то, что случилось, тебя не сломает.

Гарик снова посмотрел на него, на этот раз удивленно, а потом медленно, неуверенно улыбнулся – и это было лишь жалкой тенью его обычной улыбки.

– Вы не знаете этого, – тихо сказал он.

– Я не предполагаю, я знаю.

– Не успею я справиться… меня Матвей раньше убьет, нашинкует и скормит галапагосским черепахам.

– Он никогда так не поступит с черепахами, – невозмутимо сказал Форсов. – Он тебя поймет.

– А сейчас он где? Копает мне могилу в мерзлой земле?

– Он и Таиса уехали на несколько дней, я дал им задание. Тебе нужно окрепнуть, им – обдумать то, что случилось. Потом мы все вместе решим, как быть дальше. Я могу оставить тебя с уверенностью, что ты не сделаешь глупость?

– Пока не смогу, – вздохнул Гарик. – Потом – ничего не обещаю.

– Вера заглянет к тебе чуть позже, отдыхай.

Хотелось поговорить с ним прямо сейчас. Объяснить ему, почему он ни в чем не виноват, поддержать – и убедить, что тех, кто за этим стоит, не стоит оставлять безнаказанными. Но Николай прекрасно понимал, что для такого еще рано. Долго бодрствовать Гарик не сможет, да и самому Форсову нельзя было задерживаться – он и так опаздывал на встречу, всего на пять минут, однако с его неприязнью к опозданиям и это было много.

Он даже не мог использовать в качестве аргумента то, что ему эта встреча даром не нужна. Если уж согласился – будь любезен держать слово! Хотя встреча, конечно, бестолковая. Николай понятия не имел, чего от него хочет эта Ирина Су́ржина, она лишь просила передать, что ей очень нужна помощь профайлера. Для Форсова это ничего не значило, и все же для Ирины пришлось сделать небольшое исключение. Не из-за нее самой – за тридцатичетырехлетней визажисткой особых заслуг не водилось. Зато Ирина сумела удачно выскочить замуж, и ее свекор оказался знаком с некоторыми друзьями Форсова.

Впрочем, даже с их заступничеством Николай был готов лишь встретиться с Ириной. Он никому не обещал, что обязательно ей поможет. Он даже предполагал, что откажет: все эти скучающие домохозяйки, которые не могли описать свою проблему в письме, обычно не стоили его времени.

Когда он вернулся в свой дом, Вера предупредила его, что гостья уже приехала и теперь дожидается в его кабинете. Николай поднялся туда, ожидая увидеть типичную светскую львицу – не факт, что красивую от природы, но обязательно ухоженную и дорого одетую, стереотипы не на пустом месте появляются.

Может, в иное время Ирина и была такой, но не теперь. Она прибыла на встречу в обычных джинсах и свитере, да еще постоянно оттягивала вниз рукава, чтобы спрятать кисти рук – привычка, выдававшая нервозность. Волосы Ирина уложила кое-как, не накрасилась, она явно много плакала и мало спала, из-за этого она теперь выглядела измученной, почти больной. Дожидаясь Николая, она еще держалась, но, когда он вошел, все-таки дала волю слезам.

Все это не означало, что он сумеет или захочет ей помочь. Но Форсов уже мог сказать: она не из тех, кто придумывает проблемы от скуки, она действительно верит, что у нее горе.

– Что случилось? – поинтересовался Николай, спокойно, однако без обманчивого дружелюбия.

Ирина сильнее сжала рукава свитера и все-таки заставила себя посмотреть собеседнику в глаза.

– Случилось то, что весь мир считает моего папу террористом. И вы единственный, кто может его оправдать!

Спать совсем не хотелось, даже при том, что проснулась Таиса больше суток назад. Хотя стоит ли удивляться? События этой ночи спокойному отдыху точно не способствовали. Она подозревала, что организм еще поквитается с ней за это, но пока сосредоточилась на задании.

Действовать пришлось быстро: ей ведь предстояло собрать вещи и переодеться, плюшевый костюм и так видел слишком многое. Матвей, как оказалось, и вовсе хранил подготовленную для путешествий сумку, его даже внезапная командировка из колеи не выбила – и не отвлекла от возмущения. Но, к его чести, Таису он не торопил и о времени не напоминал. Она допускала, что он вообще не помнил о ней, погруженный в свои мысли.

Да и ей было о чем подумать. После осенней встречи с Ксаной ей, пожалуй, следовало подготовиться к тому, что прошлое может свалиться на них в любой момент, без предупреждения, без особой причины. И все равно она готова не была… Упущение? Определенно. Знать бы еще, как это исправить.

Таисе казалось, что любые сложности будут связаны с прошлым Матвея. Она не знала, что там таится, но кто угодно уже догадался бы, что нечто очень нехорошее, то, что вообще ни с кем случаться не должно. Ну а Гарик… Гарик непробиваемый. Если он все время шутит, ухмыляется и мало что воспринимает всерьез, разве это не доказывает, что уж у него-то за спиной никаких зловещих теней нет?