Глашатай бога войны (СИ) - Харитонов Дмитрий - Страница 3

Тот уворачивался и убегал, пока не запутался ногой в верёвке и не упал. Оглушив его ударом щита по голове, Ицкоатль дал слугам жреца унести раненых и приготовился к новому поединку. До сих пор на нём не было ни царапины, но голова снова начинала болеть, и он решил перестать быть благосклонным.

Третья четвёрка, наученная горьким опытом своих предшественников, вся вышла с мечами и попыталась окружить его. Обсидиановый Змей подхватил копья, замахнулся ими, и воины мгновенно прикрыли щитами живот и грудь, оставив обнажёнными ноги. Этого он и добивался. Два копья одно за другим просвистели в воздухе, пронзив им бёдра близко к паху, и против него осталось только два бойца.

Если бы они действовали слаженно, может быть, им бы и удалось справиться с Ицкоатлем. Но дух воинов был подавлен судьбой их соплеменников, и они больше думали о том, как уцелеть, чем о том, как победить. Ицкоатль поднял два меча, один из которых был ритуальным, с перьями вместо обсидиановых лезвий, и пошёл на них, не заботясь о защите. Его задачей было умереть достойно, а не остаться единственным победителем.

Но именно это и произошло.

На замах одного из воинов его тело, прошедшее жестокую выучку, отреагировало само, против его воли отклонив удар меча вниз боевым мечом, в то время как ритуальный опустился на голову воина с таким звуком, словно это была перезрелая тыква. Его враг, как подкошенный, рухнул на землю.

Второй воин с воплем отчаяния бросился на Ицкоатля, тот развернулся на одной ноге, пропуская его мимо себя, и ритуальный меч догнал тлашкальтека, ударив его по затылку.

Стало очень тихо.

Жрец помедлил и поднял руки к небу.

— Ты воистину непобедим, Ицкоатль! — прогремел его голос. — Нет смысла продолжать, мы все убедились в твоём непревзойдённом мастерстве. Такая доблесть, такое искусство боя, такой дух воина заслуживают долгой жизни во славу бога войны. Мы готовы отпустить тебя, вознаградив любыми сокровищами, каких пожелает твоя душа.

После того, как Обсидиановый Змей побывал в плену?! После того, как его без всякой чести огрели дубиной по голове и словно дикую свинью притащили в город связанным? Как он сможет смотреть в глаза своим воинам, своей семье?

Своему учителю?

— Нет, — его голос был громким и твёрдым. — Пусть меня принесут в жертву. Я служил Мештли всю мою жизнь и умру в его честь. Когда покажешь моё сердце Солнцу, положи его на алтарь бога войны, как бы вы его ни называли.

— Да будет так, — прозвучало в ответ.

Эту ночь Ицкоатль провёл без сна. Не потому, что боялся смерти — он знал, что его ждёт. он вспоминал уроки жрецов. Когда жить тебе остаётся только до рассвета, лучшее, что можно сделать — это освежить в памяти их наставления. Мало быть уверенным, что попадёшь в Тонатиу’ичан после достойной смерти — надо понимать, для чего умираешь, и испытывать почтение и трепет перед свершающимся таинством.

Утром его кровь прольётся для восходящего солнца, станет священной пищей для него. Когда-то давно боги отдали всю свою кровь, чтобы заставить два солнца сдвинуться с места и перестать сжигать людей своим нестерпимым сиянием. Одно из солнц сделалось луной, и с тех пор два светила мирно путешествуют по небу, но меня учили всегда помнить, какой ценой была куплена жизнь людей.

Люди были в неоплатном долгу перед богами. Кровь людей, стекающая с жертвенников, была самой драгоценной платой, какую только можно было принести тем, кто пожертвовал собственной кровью ради них. Если прекратятся жертвоприношения — боги перестанут получать от людей питьё и пищу, и равновесие в мире нарушится.

Всё мироздание окажется под угрозой разрушения, но на этот раз у богов больше не будет крови, чтобы предотвратить эту угрозу…

Утром его кровь прольётся, чтобы солнце продолжало свой путь по небу, а боги продолжали посылать людям дожди и урожаи, без которых все они, к какому бы народу ни принадлежали, умрут от голода и жажды…

Ицкоатль станет частью этого мира, он будет в каждом луче солнца и в каждой капле дождя. Его кровь напоит новый урожай, и он буду в каждой лепёшке из маиса. А его дух отойдёт в рай воинов, и он будет вечно сопровождать солнце от его восхода до зенита…

Погружённый в размышления, Обсидиановый Змей не заметил, как настало утро, и очнулся только когда рука жреца легла на его плечо.

— Пора, — сказал он, протягивая Ицкоатлю чашу со священным напитком. Её подносили каждому, кто был предназначен в жертву, чтобы обречённый не пытался помешать ритуалу и не осквернил его.

Ицкоатль мог бы отказаться — не хотел уходить из жизни одурманенным, но обычай требовал принять это подношение, и он покорно осушил чашу. И только тогда понял, что в напитке не было дурмана. Жрец-тлашкальтек был хорошим жрецом, он умел читать в сердцах людей. Он понял Ицкоатля, и тот был ему благодарен.

Всё остальное от него уже не зависело. Пока Ицкоатля омывали, чтобы он предстал перед Солнцем чистым, Обсидиановый Змей размышлял о том, что ему предстоит, и почти не обращал внимания на проворные руки помощников жреца. На него надели новую набедренную повязку, и он вышел из хижины, в которой провёл свою последнюю ночь. Небо на востоке наливалось багрянцем, и несмотря на ранний час, площадь перед пирамидой была забита народом.

Хотелось бы ему, чтобы это были священные пирамиды Теночтитлана, но и Тлашкала годилась для того, чтобы отдать свою кровь Солнцу, а сердце — Мештли. Ицкоатль вступил на площадь, и толпа расступилась, давая ему дорогу.

Среди собравшихся он видел знакомые лица, но они больше не трогали его. Он был по другую стороны черты, разделяющей мир живых и Тонатиу’ичан, и то, что Ицкоатль ещё дышал, уже ничего не означало. Он принадлежал вечности рая воинов.

Только лицо его старого учителя заставило Обсидианового Змея на миг задержаться на нём взглядом. Он едва заметно кивнул Ицкоатлю, тот прикрыл глаза в знак того, что увидел и узнал старого наставника, и следующий шаг увёл его от него дальше в вечность.

Он видел красивых девушек, на которых прежде с удовольствием полюбовался бы, как на стайку пёстрых птичек, услаждающих зрение и слух своими песнями и блеском оперения, но теперь их красота оставила его равнодушным.

Он видел юношей, чьи лица были бледны от волнения. Они предвкушали, как будут рассказывать своим друзьям о том, что видели жертвоприношение Обсидианового Змея, и запомнили, как бестрепетно шёл он на смерть. Они постараются стать похожими на него, и это подарит Теночтитлану много достойных пленников для пирамид Солнца и Луны.

Может быть, однажды он встретит их, и они вместе будем наслаждаться раем воинов, ведь их боги так похожи друг на друга.

А потом ему под ноги легла уводящая в небо лестница.

В полном молчании Ицкоатль поднимался по ступеням на вершину пирамиды, сопровождаемый помощниками жреца. Внизу волновалась толпа, он слышал голоса и вздохи, но они лишь касались его слуха, проходя мимо сознания, целиком поглощённого предстоящим ему великим событием.

Наверху его ждали храм, алтарный камень и жрец в полном облачении. Жрец выглядел торжественно и серьёзно, и Ицкоатль понимал служителя богов — можно сотню лет приносить жертвы, но только один раз отдать Солнцу воина, подобного Обсидиановому Змею. Для него это тоже был особый день.

— Пора, — снова сказал жрец.

Ицкоатлю помогли лечь на камень, и помощники схватили его за руки и за ноги, чтобы его грудь выгнулась навстречу Солнцу, готовому вот-вот показаться над краем земли. Жрец очень хорошо чувствовал время: он замер над Ицкоатлем с занесённым ножом из обсидиана, дожидаясь нужного момента.

Вот обсидиан налился сиянием по краям — первые лучи придали ему кровавый цвет, и в тот же миг каменное лезвие вспороло плоть Обсидианового Змея. Он испытал мгновенную боль, когда пальцы жреца обхватили сердце и сильным рывком выхватили его из груди.

Ицкоатль успел увидеть его, ещё трепещущее, роняющее тяжёлые багряные капли, озарённое лучами Солнца. Успел услышать слитный выдох толпы там, внизу, в тени пирамиды. Успел встретиться взглядом с чёрными глазами жреца.