Приват для Крутого - Ромеро Екатерина - Страница 8

Замираю, когда Савелий Романович подходит ближе.

– Дай сюда!

Забирает у меня из рук эти цветы, кладет на стол, а после ладонь мою сжимает. Она вся исколота, подрагивает от его прикосновения.

Я не шевелюсь. Смотрю только, точно застыла, дрожит каждая клетка. У меня стойкое впечатление, что Крутой сейчас откусит мне руку к чертям, но он лишь сцепляет зубы и достает из кармана белый платок, набрасывает его мне на руку и сжимает.

– Иди, пусть Вера обработает.

Его рокочущий голос пробирает до костей, и все, что могу, – коротко кивнуть, а после вижу шикарную брюнетку.

Это одна из танцовщиц. Она подходит к Савелию Романовичу и ласково ему улыбается.

– Я скучала, – щебечет, а я сильнее прижимаю платок к руке. Больно, и не столько от царапин.

Момент испорчен. Вот и она – мадам Крутого. Конечно, у него есть женщина, у такого не может их не быть.

И вообще, у меня совсем другие здесь задачи, я не знаю, зачем думаю об этом, но я считала, раз не носит кольца, он свободен. Наивная дурочка.

– Пошли в кабинет, – едва слышно шепчет женщина. Именно что женщина – фигуристая и очень красивая. Изысканная, шикарная, аппетитная.

– Я занят. Работай, Кира, – басит Савелий Романович и проходит мимо, больше даже не посмотрев в мою сторону.

***

– Новенькая! Сюда топай, быстрее!

Меня выдергивают на тренировку, принимают к себе девушки-танцовщицы. Со скрипом, но все же берут в эту так называемую группу, потому что так сказал Крутой.

Их здесь около десяти, но больше всех я запоминаю Карину, которая ставит танцы, а также эту фигуристую Киру и Нелли. Они единственные презрительно отворачиваются, когда я пытаюсь с ними познакомиться.

Я сразу же улавливаю на Кире эту невидимую корону. Она смотрит свысока на всех, подобный взгляд я видела в свою сторону и от Фари.

Нелли ее подкалывает, но, видя меня, они затихают. Не доверяют. Я новенькая, белая ворона, которая к тому же ни черта не умеет танцевать.

– Чего пялишься?!

– Я просто пытаюсь запомнить движения (ясное дело, специально меня никто не обучает, я все улавливаю на ходу).

– А толку от нее? Боже, ты только глянь, кого они притащили…

– Нелли!

– А что такого?! На правду не обижаются. Карина, у нас все налажено было. И когда ей ставить номер? Нам придется делиться!

Принимают холодно, но я не тушуюсь. Я должна уметь за себя постоять, не то эти змеи меня здесь просто уничтожат.

– Меня Савелий Романович привел сюда работать. И я буду работать, нравится вам это или нет, – говорю уверенно, а они разве что ядом в меня не плюют. Особенно эта Кира. Она молчит, но по ее одному только взгляду я понимаю, что она очень опасна, мне тут никто не рад.

В этот первый день я старательно тренируюсь, но чувствую себя просто деревянной, несмотря на свой спортивный опыт. Вечером едва доползаю до общежития и без сил плюхаюсь на кровать.

Ломит все тело, исколотая стеклом ладонь жжет. Я тянусь в карман и достаю платок Савелия Романовича. Он пахнет так же, как и он, а еще на нем капли моей крови. Красное на белом. Как и моя судьба.

Вдыхаю этот запах, и мурашки бегут по телу, как импульсы, приятные заряды тока. Внизу живота тянет, и я переворачиваюсь на бок, подтягивая под себя ноги. Разве так бывает? Чтобы человек пугал и притягивал к себе одновременно, точно магнит?

Даша, спустись на землю, он взрослый опасный мужик вдвое старше тебя! Крутой не мой и моим никогда не будет. Савелию Романовичу нравятся такие, как Кира, и ясное дело, я до нее тупо недотягиваю. Я просто создала ему проблему, не более того.

И вообще, я просто фантазерка, и я не должна об этом думать, не должна вспоминать то, как сегодня Савелий Романович коснулся моей руки и мне стало жарко.

Даша, он же страшный, почему тогда я представляю, как Крутой своими большими руками касается моей груди, живота, бедер? Просто интересно, как бы это было? Больно или нет? Мне бы понравилось или не очень? Что бы я ощутила?

Опускаю ладонь вниз живота. Там все ноет, аж дрожит. Боже, что это такое… словно яд и я заболеваю. Им.

Я не родился с золотой ложкой во рту. Да, мой отец был военным, мы жили выше среднего уровня, но он рано погиб, а после мать работала обычным бухгалтером на заводе и тянула меня и мою крошечную сестру Машу. Я никогда не бедствовал, но и роскоши не видел лет до двадцати семи точно.

Все, что имею, я заработал сам. Да, часто с кровью и со сломанным носом, но поначалу иначе просто не получалось. Я собирался поступать в универ, но в итоге пошел на ринг. Мне были нужны деньги, Машка часто болела, мать уже не вывозила, и выбор был очевиден. Я чувствовал себя обязанным и пытался обеспечить семью.

А потом была армия, из которой я возвращался полным надежд, но меня ждали похороны. Сестра тогда училась в девятом классе, и ее подсадил на иглу один уебок.

Местный дилер, Назар Мамаев, который барыжил наркотиками и десятками косил молодежь. Я убил его, но сестру было уже не вернуть, я приехал слишком поздно.

Я пытался помочь, засунул Машку в лучшую клинику, какую мог себе тогда позволить, но у нее была крайняя степень зависимости. Ее трясло и лихорадило, кожа приобрела синеватый оттенок.

Ни хера не помогало, капельницы, таблетки. Сестра таяла на глазах, мать с ума сходила, а у меня тупо не было возможности вывезти ее за границу, дать лучшее лечение.

У меня было пусто за душой, я был никем и ничем, умел только драться. По факту просто ноль, без связей, без власти, я был беспомощным, как гребаный слепой щенок, пока моя маленькая сестра погибала.

Мать вовремя не заметила, а зависимость развилась очень быстро. Дурь сожрала суть, здоровье и психику Маши за считаные дни. Последние сутки сестра никого уже не воспринимала и умерла у меня на руках, ее сердце не выдержало.

Мать не вынесла горя и вскоре вышла в окно. Она себя не простила за то, что недоглядела, и ей было пофиг, что у нее еще оставался я.

Так я похоронил их обеих в течение месяца и остался один. Как сбитый пес, без маяка и ориентира. Спас меня Фари. Он вытягивал меня и отдирал от пола, это он не давал мне сдохнуть от запоя и залезть в петлю.

Я знаю Фари еще со школы. Ребенок иммигрантов, Эдик даже пары слов не мог связать поначалу, но все же мы сдружились. Фари всегда думал на десять шагов вперед, таким же он и остался.

Соловей подтянулся позже, когда я уже дрался как черт в боях без правил. Он тоже выходил на ринг, мы были противниками, но после начали биться не друг против друга, а против других. Свои первые деньги мы заработали, крышуя мелкий бизнес. По факту это было не что иное, как рэкетирство.

Потом был брак. Сдуру, по молодости. Я хотел чем-то заткнуть эту дыру, новая семья и все такое, но идея оказалась бредовой. Брак был неудачным, любить мы не умели, хранить верность в двадцать пять лет тем более.

После этого я зарекся в будущем ввязываться в это дело, и мне было заебись, но денег все же было мало. Власти вообще не было, о нас почти никто не знал, и нас никто не уважал, потому мы с Фари начали включать голову и работать не только кулаками, но и мозгами.

Так появился “Прайд” – моя новая семья, которую я формирую сам. Это наша безопасность, наш круг и доверие. Здесь только свои, и нас это устраивает, мы сделали это сами.

Я не помню, чтобы за первые десять лет мы хоть раз с Фари брали отпуск. Этого просто не было, нам было не до того, мы поднимались по этой невидимой лестнице, доказывая, кто тут настоящий хозяин города.

Толком без связей, влиятельных родителей, держались на одном только азарте. Сначала было сложно, нас, молодых и голодных, не воспринимали, но мы успешно доказывали, что сильнее, умнее и агрессивнее всех.

Подняться туда, где я сейчас, нельзя, оставаясь белым и пушистым. По правде, наши руки по локоть в крови, хоть ее уже не видно под белыми манжетами.