Русь. Строительство империи 3 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 12

— А я бывал в том княжестве! — гордо ответил Гордей. — Я видел его своими глазами! И князя видал! Достойный князь, поверьте мне!

— Он — мадьяр! — прошептала Веслава мне на ухо, и в голосе ее прозвучала явная неприязнь. — Потому и тянет он нас к своим…

Я кивнул, соглашаясь с ней. Да, что-то в этом Гордее было чужое, инородное. И не только в его словах, но и в самом его облике, в манере держаться, в интонациях голоса. А как он ратовал за венгерского князя, настойчиво убеждая переяславцев в его достоинствах. Надо будет запомнить этого кожевника. Только венгерских лазутчиков мне не хватало.

А Гордей, между тем, продолжал свою речь, расписывая преимущества правления князя Такшоня. Он говорил о мире и процветании, о защите от врагов, о справедливом суде, о богатых дарах, которые венгерский князь якобы обещал переяславцам. И, надо сказать, его слова находили отклик в сердцах некоторых горожан. Он так гладко стелил, что даже я заслушался. Во дает, засранец.

— А что? Может, и правда, позвать венгра? — раздался чей-то неуверенный голос. — Хуже-то не будет…

— Да, уж лучше венгр, чем безвластие! — поддержал его другой.

В этот момент из толпы, до этого момента молчаливо наблюдавшей за происходящим, выступил один из купцов, с которыми я ранее договаривался о золотом прииске. Он был невысокого роста, плотный, с рыжеватой бородой и хитрыми, бегающими глазками. В том нашем собрании, где мы делил «акции» золотого прииска, я его не припомню, но при этом он был в компании тех торговцев сейчас.

— Полно вам! — воскликнул он, протискиваясь вперед. — Опять чужаков на княжий престол звать удумали⁈ — при этих словах я невольно нахмурился. Я и сам был здесь чужаком, пришлым человеком из другого времени.

Купец, заметив косые взгляды моих ближников, слегка смутился, но тут же продолжил, повысив голос:

— Неужели среди нас, переяславцев, нет достойных мужей? Неужто перевелись на Руси богатыри, способные править городом?

Мужик при этом, гордо выпятил грудь колесом и руки сложил на бока.

— А ты, случаем, не сам ли метишь на это место, купчина? — насмешливо спросил кто-то из толпы. — Больно уж речисто выступаешь!

Купец приосанился, еще больше выпятил грудь и, вскинув голову, ответил:

— А кабы так? Чем я не князь? Торговлю знаю, счет деньгам веду, людей не обижаю! Почему бы и нет?

Толпа разразилась хохотом.

— Купец, да князь⁈ — выкрикнул кто-то. — Это ж надо такое придумать!

— Да где это видано, чтобы торгаш княжеский венец носил! — вторил ему другой.

— Ишь чего захотел! — раздался третий голос. — Уйди отсель, скоморох!

Купец, сбитый с толку таким приемом, растерянно озирался, не зная, что ответить. Казалось, он был готов провалиться сквозь землю от стыда.

И тут из толпы вышел еще один купец. Высокий, статный, с сединой в волосах и бородой, он обладал какой-то особенной статью, внушающей уважение. Одним лишь движением руки, поднятой вверх, он заставил толпу замолчать. Люди, словно завороженные, устремили на него свои взгляды, ожидая, что он скажет. А этого я помню, он-то и был одним из тех, кто заключил со мной союз против Хакона.

Купец, которого звали Любослав, медленно обвел взглядом собравшихся. Его взгляд был уверенным таким. Тренировался, видать.

— Люди Переяславца, — заговорил он низким, бархатистым голосом, который разнесся по площади. — Почему вы забыли о тех, кто был рядом с князем Антоном? О тех, кто служил ему верой и правдой? Ведь среди них есть много достойных мужей, способных управлять городом.

Все взгляды невольно обратились в нашу сторону, к группе, где стоял я, скрытый под капюшоном, Милава, Степан, Искра, Веслава, Добрыня, Алеша и Ратибор.

— Да хотя бы взять Добрыню, — продолжил Любослав, указывая рукой на моего верного воеводу, бывшего десятником. — Разве он не достоин княжеского венца? Он храбр и силен. Он был правой рукой князя Антона, он знает все дела городские.

Добрыня, услышав свое имя, резко повернулся ко мне. На его лице читался испуг и ярость.

— Я его сейчас прибью! — прошипел он, сжимая кулак. — Этого… купчишку…

Я жестом остановил его.

— Стой, — тихо сказал я. — Не горячись.

Добрыня, с трудом сдерживая гнев, отвернулся, но я видел, как напряжены его плечи. У него даже желваки на скулах заходили ходуном.

Толпа, между тем, с интересом рассматривала Добрыню. Кто-то одобрительно кивал, кто-то сомневался, кто-то перешептывался.

— Добрыня… — задумчиво произнес кто-то. — А что? Он, пожалуй, и впрямь…

— Добрыня — муж достойный! — поддержал его другой.

Я видел, как богатырь, стоящий рядом со мной, смущается под пристальными взглядами толпы. Он был храбрым воином, верным другом, но князем? Это было для него слишком. Он не привык к такому вниманию, не привык к такой ответственности за судьбы других людей. Вот десяток, а то и сотню воинов ему доверить можно. Но город?

Ситуация развивалась совершенно непредсказуемой. Я, конечно, ожидал, что вече будет бурным, что появятся разные кандидатуры на княжеский престол, но чтобы вот так, сходу, предложили Добрыню — это было явно не в моих планах.

Мне было любопытно, как поведет себя мой верный дружинник. Ведь изначально весь этот спектакль с моей «смертью» затевался для того, чтобы выявить скрытых сторонников Великого князя Игоря. Я все ждал, когда же его люди начнут «мутить воду», предлагать своих кандидатов, расшатывать ситуацию в Переяславце. А тут такой неожиданный поворот.

Я вспомнил, как несколько месяцев назад этот самый Добрыня, сын Радомира, нынешнего старосты Березовки, и мечтать не мог о том, чтобы кто-то всерьез рассматривал его кандидатуру на княжеский престол. Простой деревенский парень, сильный, храбрый. И вот, пожалуйста — его предлагают в князья Переяславца!

Сильно же я изменил его жизнь. Вырвал его из привычного уклада, втянул в водоворот событий, сделал своим верным соратником. Я видел, как он растет, как мужает, как набирается опыта. А вот зазнается ли он? Не вскружит ему голову близость к власти?

Легкий укол совести царапнул сознание. Да, пожалуй, я заигрался со своими проверками. Сначала — инсценировка смерти, чтобы проверить реакцию приближенных. Теперь вот — неожиданное выдвижение Добрыни на княжеский престол. Не слишком ли я жесток со своими друзьями? Не слишком ли многого я от них требую?

Добрыня, тем временем, еще раз бросил на меня быстрый, полный негодования взгляд, а затем, нахмурившись, быстро вышел вперед и одним прыжком взлетел на помост. Он резко развернулся, смерив взглядом купца Любослава. Казалось, еще мгновение и Добрыня прибьет купца. Но Добрыня резко развернулся и встал лицом к народу.

Выглядел он внушительно. Высокий, могучий, с широкими плечами и мощной грудью, он возвышался над толпой, как былинный богатырь. Густые, русые волосы, перехваченные кожаным ремешком, падали на плечи. Волевой подбородок, прямой нос, пронзительный взгляд серых глаз — все в нем говорило о силе и уверенности. На нем была простая, но добротная одежда: льняная рубаха, подпоясанная широким кожаным поясом, порты из грубого сукна, крепкие поршни. За поясом — боевой топор. Никаких украшений, никакой роскоши — только то, что необходимо воину.

Добрыня, выждав, когда стихнет гул голосов, низко поклонился собравшимся.

— Люди Переяславца! — зычно произнес он на всю площадь. — Благодарю вас за честь, что вы мне оказали. Благодарю за доверие. Но… не могу я принять ваше предложение. Не готов я быть князем.

В толпе пронесся вздох разочарования. Кто-то одобрительно загудел, кто-то, напротив, выразил недовольство.

— Я — воин, — продолжал Добрыня, — мое дело — топором махать, а не городом править. Есть среди нас люди более достойные, более мудрые, более опытные в делах государственных.

Он еще раз смерил недовольным взглядом купца Любослава, будто хотел сказать: «Вот ты и иди в князья, раз такой умный», — и, спрыгнув с помоста, вернулся к нам.

Я одобрительно кивнул ему. Добрыня поступил правильно. Честно, благородно, достойно. И в глазах народа он, несомненно, набрал немало очков, отказавшись от столь заманчивого предложения. Да и я был доволен. Не поддался Добрыня искушению, не зазнался, остался верен себе и своему долгу.