Японская война 1904. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 27

— Глеб Михайлович, давайте оставим вопросы этики кому-то, кто не носит мундиры, — я поймал взгляд Ванновского. — Почему вы считаете, что госпожа Казуэ преследует в этом вопросе личные мотивы?

— Прошу прощения, увлекся и не сразу отдал. Вот доклады конных групп, которые в течение дня следили за движениями японских тылов, — Ванновский вытащил из своей папки стопку отчетов и отдельный лист с картой, где было отмечено самое главное. — Ояма отводит свои силы строго на юг. Судя по движению обозов, он планирует занять позицию на реке Сяошахэ и закрепиться там. И если сейчас мы сможем с ходу сбросить его, заставив откатиться к Дашичао, а там и дальше до Кореи или Квантуна, то уже через пару дней это снова потребует огромной крови и сил. А Казуэ предлагает именно это — потратить время на ненужное спасение батальона Хорунженкова — и не воспользоваться тем преимуществом против японцев, что у нас есть.

— Сдаете англичан и китайцев, чтобы спасти своих? — теперь я посмотрел на девушку, и та предпочла промолчать, просто пожав плечами.

А ведь прав был Плеве: двойные агенты — это чертова головная боль и подставы, но и польза от них тоже есть. Как минимум, они приносят информацию и дают выбор. А уж как дальше поступать, зависит только от тебя.

Ванновский с Казуэ ждали, что я приму решение прямо сейчас, сказав, кто из них прав, но я лишь забрал у них все отчеты и отправил работать дальше. А сам приказал адъютантам разбудить меня ровно через четыре часа и лег спать. Было тяжело заснуть, когда все мысли были только о том, что же делать дальше. Но я просто представил, что лежу с винтовкой в руках, слежу за целью — и тело само собой расслабилось. Потом успокоилось дыхание, а там и мозги начали остывать. Я скользнул в сон, давая себе восстановиться, а своим офицерам собрать информацию уже о нашей армии.

Тут ведь все очень просто: решать, что делать дальше, я собирался только когда буду знать, а на что мы вообще сейчас способны.

— Потери? — я начал с самого главного, когда мы со штабом собрались под светом еще даже не показавшегося из-за горизонта солнца.

— Семьсот двенадцать человек убиты, шесть тысяч триста сорок ранены, из них треть легкие, встанут в строй в течение пары недель, — доложил доктор Слащев, и все на несколько мгновений замолчали, обдумывая услышанное.

— В процессе мне казалось, что мы потеряли больше, — первым заговорил я. — Только в той атаке Павла Анастасовича, когда в полдень фронт прорывали, доносили про две тысячи убитых и раненых. Потом еще у Шереметева столько же.

— А так и было, — первым как новенький ответил приписанный мной ко штабу Корнилов. — Потерь много, но… Очень помогают эти шлемы, ватники. Те, кто в других частях отправились бы на тот свет, у вас часто обходятся лишь синяком или легким головокружением. Ну и тактически, даже унтеры по уму работают: на пушки или ружья никогда в лоб без прикрытия не пойдут. Так что все правильно: раненых гораздо больше, чем убитых.

Я задумчиво кивнул. В будущем стандартным считалось соотношение один к четырем, у нас же вышло лучше. Почему? Если принять, что экипировка и выучка здесь была, допустим, на том же уровне, то разница выходит в… Средствах поражения. Сейчас-то при всем уважении к опасности винтовок и пушек, они по своей мощи не дотягивают ни до Первой, ни тем более Второй Мировых войн. Вот и работает у нас все с запасом, но нужно понимать, что это все только пока.

— Не только в этом дело, — задумчиво заговорил Шереметев. — Еще момент для атаки был выбран очень правильный…

Степан Сергеевич поднял было тему моего чутья, но я его остановил. Не уверен пока я в этом таланте, так что полагаться на него не стоит. Ни мне, ни другим.

— Давайте продолжим, — я вздохнул. — Если с нашими потерями понятно, то что у японцев?

— Раненых они утащили в свой тыл, — тут уже докладывал Ванновский. — Но вот поле боя осталось за нами, так что тут мы посчитали довольно точно. Вернее, вплоть до солдата скажу не раньше, чем через неделю, а сейчас — убитых по всему фронту около десяти тысяч. Раненых, если считать по обозам, около двадцати тысяч.

Соотношение выходило гораздо хуже, чем у нас, но оно и понятно. У японских солдат вообще никакой защиты не было, а они еще и часто под прямой огонь артиллерии попадали. А вот итоговые цифры расстроили — учитывая, как мы давили, почему-то хотелось надеяться на большее.

И ведь что интересно. Как было в моей истории: несмотря на все ошибки Куропаткина, несмотря на фактическое бегство из Ляояна, он потерял 17 тысяч солдат, из них менее 3 тысяч убитыми. Японцы же в последние годы пытались занизить число своих погибших, но до этого всю сотню лет историки сходились примерно на 12 тысячах. По раненым данных не было, но если взять минимальное один к трем, то общие потери Оямы тянули на 36 тысяч, почти четверть всей армии. У Куропаткина потери получались в три раза меньше, около девяти с половиной процентов. И как после этого побеждающие оказались в числе проигравших — очень много вопросов.

У меня с таким же самым подходом к оценке результата… Потери японцев были почти те же самые в районе 20 с хвостиком процентов, у всей русской армии — в районе 5 процентов, но вот только у меня… Семь тысяч от тех сорока, что я успел собрать во время прохода по арьергардам отступающих корпусов, это почти 17 процентов. Очень много… Слишком много, чтобы продолжать давить японцев, которых, несмотря на всю потерю инициативы, все равно пока было больше, чем нас.

А тем временем продолжались доклады. Офицеры заодно рассказали о тактических находках, которые можно было бы использовать на других направлениях, потом Афанасьев отдельно доложил по артиллерии. Сами мы во время атаки потеряли около половины своих полевых пушек и почти все мортиры, которые подтягивали слишком близко к окопам врага, но могли бы компенсировать их за счет захваченных японских. Нужно было только время, чтобы скорректировать таблицы стрельбы с учетом других особенностей пороха и стволов, но… все было возможно.

— Что по железной дороге? — уточнил я.

— Еще считаем, но около 20 процентов секций повреждены. Что-то снарядами, что-то поездами — уложили на недостаточно ровную поверхность, и повело. Сами паровозы целые, а вот запасы навесной брони нужно обновлять. Кстати, беру свои слова назад, эти панцири — вещь. Только крепления нужно будет усилить, и… — голос Афанасьева погрустнел. — Нам бы снарядов достать. Если в том же темпе работать, то их хватит только на половину дня для поезда. А у полевых пушек и вовсе в среднем осталось лишь до трети положенного боекомплекта.

Я слушал доклады, и чем дальше, тем больше становилось причин, чтобы как можно скорее взять паузу и привести себя в порядок. При этом, как ни странно, в голове билась совершенно другая мысль…

Подполковник Корнилов не знал, что думать. В глубине души он боялся снова идти в бой, боялся, что солдаты не выдержат, словно взятые на излом прутья, и треснут. Все-таки один, хоть и изрядно разросшийся, корпус не мог заменить целую армию, которую Куропаткин отвел к Мукдену и даже не подозревал, что японцы тоже отступили. С ним пытались связаться. Макаров отправил куда-то в сторону от поля боя отряд связистов с передатчиком, чтобы те, оказавшись подальше от все еще глушащих радиосигнал врагов, смогли достучаться до главнокомандующего. Но прошли уже сутки, и пока новостей не было.

В общем, Лавр Георгиевич был уверен, что им снова придется идти вперед. Он даже мысленно прокручивал в голове всевозможные варианты, как бы снова проломить оборону японцев и заставить их отступать. Но неожиданно Макаров сменил тактику — вместо напора на окапывающихся врагов он начал окапываться сам. А главное, заработала новая ветка железной дороги вдоль всей линии фронта, по которой один за другим тут же отправились оба их бронепоезда.

Теперь Корнилов был уверен, что все это ради того, чтобы высвободить силы и разобраться с сидящей в тылу 12-й дивизией Иноуэ, но на того Макаров и вовсе не обращал внимание. Помимо сковывания главных сил японцев, он выделил один сводный батальон, но отправил его не на север, а на запад. Лавр Георгиевич не знал деталей, но подозревал, что это какой-то маневр, который должен был им помочь. Он искренне верил в Макарова, пока в самый последний момент не узнал, что тот собирается бросить армию и лично отправиться куда-то в большой Китай с тем отрядом.