Побег из волчьей пасти (СИ) - "Greko" - Страница 13

Хаджуко Мансур с особым почтением поклонился 70-летнему крепкому старику в песочного цвета черкеске и светлом тюрбане. Исмаил ответил легким поклоном головы.

— Привез ли ты нам, чужестранец, письма из Константинополя?

— Да, глубокоуважаемые вожди! У меня с собой бумаги от Дауд-бея и Сефер-бея! — Спенсер передал Хаджуко сверток, тщательно упакованный в кожу. — Уркварт просил зачитать его воззвание к народу адыге на вашем совете.

— Дауд-бей умеет словом зажечь наши сердца, — серьезно заметил Берзег. — Но пушки были бы уместнее в нынешних обстоятельствах.

— Я привез ружья и снаряды!

— И письма! — хмыкнул Берзег. — Пойдемте в рощу, почитаем, что нам пишут.

Под сенью старых дубов на сентябрьской пожелтевшей траве сидели полукругом вожди и старейшины. В центре на маленьком холмике возвышались остатки древнеримского креста. На ветвях деревьев висели жертвоприношения и цветные ленты. Из некоторых древесных стволов выглядывали черные камни. Как объяснил нам Натан, адыги вращивали их в молодые дубки. Некоторые булыжники полностью скрывались внутри стволов.

Не было гвалта, как в лагере по соседству. Каждому оратору давали возможность высказаться. Лишь отдельные — вероятно, какие-то возбуждающие — фразы вызывали общий возглас и сабельный звон. Но стоило какому-либо из старейшин взмахнуть рукой, все тут же успокаивались.

— Наверное, так проходили военные советы древних ахейцев под стенами Трои! — Возбужденно шепнул мне Спенсер. Глаза его горели — не то от удачи, привалившей этнографу во время трудной экспедиции, не то от сбывшихся планов английской разведки.

Не успел Хаджуко Мансур начать публичное чтение писем из Стамбула, как в паланкине прибыл немощный старик-татарин. Все вскочили и почтительно его приветствовали. Натан, пристроившийся за нами на коленях, пояснил, что седобородого татарского князя зовут Тао Гирей-Аслан, предки которого были прежде ханами одного из могущественных ногайских племен, владевших заболоченной Таманью.

Дребезжащим голосом, то и дело вытирая слезы, старец выступил перед собранием. Натан пытался нам переводить.

— Он спрашивает: где моя страна? Где сотни шатров, которые укрывали головы моих людей? Где их стада? Где их жены и малыши? И где сам мой народ? О, Москва! Ненавистная Москва! Ненавистные русские! Они рассыпали татар пылью на четырех ветрах неба. И таков будет ваш рок, если сложите свои мечи против захватчика!

Слушавшие стоя старца черкесы громко закричали и снова стали трясти в воздухе своими шашками. Довольный Эдмонд энергично закивал.

— Он призывает следить за рабами и чужестранцами и не позволять им ездить по стране свободно, — продолжил свой перевод Натан. — Он назвал английского короля «великим падишахом всех морей и Индий». Называет его достойным союзником, но просит помнить про независимость. Не дайте ему накинуть ярмо на шею свободного народа Аттехей.

— Это явный выпад в вашу сторону, Эдмонд, — предположил я.

— Думаешь, здесь все срежиссировано?

Я пожал плечами.

Старец закончил, его унесли. Все снова расселись, многие — не скрывая слез или ярости. Но были и те, кто выслушал речь старика спокойно и не поддался эмоциям.

Один из них встал. Все сразу замолчали. Видимо, этот человек внушал всем огромное уважение, несмотря на его странную одежду. На нем была рубашка, расписанная арабскими молитвами, и зеленая накидка без рукавов типа жилета.

— Это величайший вождь черкесов, Джамбулат Болотоко. Символы на его рубашке — заговор от пули и стрелы. Называется «тачели», — пояснил Натан.

Это тот самый не знавший поражений полководец, которого Сефер-бей назвал «последним рыцарем Кавказа»⁈ До чего же обманчив вид адыгов! Ни за что бы не подумал так, глядя на него стоявшим в кругу распаленных речами воинов.

— Он говорит, — зачастил Натан, — что не все князья и старейшины собрались и не дело решать что-то без них. Он говорит: мы приняли к себе, по нашему обычаю, несчастных кабардинских князей, когда русские прогнали их с родной земли. И чем они нам отплатили? Он утверждает, что пытался их вернуть, предприняв поход в Кабарду, но ничего не вышло — русские не пустили. Он обвиняет кабардинцев в том, что они своими набегами за Кубань призывают на головы темиргоевцев гнев русских. Он понимает их боль и желание отомстить, но лучше бы они занимались абречеством где-нибудь в другом месте.

Впервые на совете поднялся шум, прервавший речь оратора.

— Ты стал мирным? — спросил Джамбулата Берзег.

— Я думаю о своих людях, вождь убыхов и остальных черкесов, доверивших тебе свои жизни! — гордо ответил князь. — Если на нас нападут, мы будем защищаться. Если вы решите снова пересечь Кубань, как я это сделал в 28-м году, мои воины останутся на своих землях между реками Лабой и Белой!

— В чем же разница, мой старый вождь? — громко воскликнул Хаджуко Мансур.

— Разница — в чести! Сверкающая река стали из лучших и знатнейших черкесских родов потекла через Кубань во имя моего долга вассала перед султаном. Теперь, когда я дал присягу Белому царю, что должно произойти, чтобы я нарушил свое слово?

Словно все, действительно, было заранее срежиссировано, в рощу вбежал запыхавшийся горец и что-то громко закричал. Все вскочили и начали бурно обсуждать принесённую гонцом новость.

К нам подбежал Бейзруко и быстро заговорил. Натан еле успевал переводить.

— Получены сигналы костров. Русские перешли реку и напали на аул Берзегов в ущелье на границе земель абадзехов. Погиб сын Исмаила, старшина аула, а с ним и другие вожди, спешившие на нашу встречу. Аул разграблен. Кто из жителей не убит, разбежались. Русские гонят захваченный скот к реке. Мы выступаем. Вы с нами?

Я растерялся. Не уверен, что из меня выйдет достойный боец. И стрелять в русских?

Выручил Спенсер.

— Князь! Мы не можем уклоняться от нашей роли мирных путешественников и, в некотором роде, посланцев! Но вы полностью можете положиться на мои навыки хаккима. Уверен, будет жаркая сеча, и нам найдется дело!

— Так тому и быть, — несколько разочаровано согласился Бейзруко и отдал необходимые распоряжения.

Несколько воинов, включая известного нам Молчуна, стали нашим эскортом.

Вся долина пришла в движение. Небольшие отряды разъезжались разными горными тропами. Большие отряды пеших бойцов с копьями и черными щитами, обшитыми буйволиной кожей, быстрым шагом взбирались на кручи, непроходимые для лошадей. За ними следовали исполинского роста бойцы в черных бурках, увешанные оружием, включая булавы на длинных ручках со стальным крюком. Они цеплялись им за расщелины и взбирались там, где другим не пройти. Их ноги в лыковых сандалиях легко находили малейшую выемку в скале. Сразу было видно, что это люди гор, привыкшие биться не в конном строю, а на своих двоих.

— Это убыхи, народ Измаила Берзега. Будущая битва станет для них личной местью русским, — пояснил нам Натан, пока мы догоняли ушедшие вперед конные отряды.

— А что темиргоевцы? — спросил Эдмонд Джанхота. — Мне показалось, их князь не горел желанием воевать с русскими.

— Разве он сможет их удержать? — усмехнулся Молчун. — Путь из аула Берзегов ведет через их княжество. Не станут же они смотреть, как по ней урусы гонят угнанный скот соседей?

Ехали до глубоких сумерек. Когда стемнело, горцы зажгли факелы, но скорость движения резко упала. Когда миновали брод через очередную речку, решено было устроить привал.

Не знаю, как Спенсер, я валился с ног от усталости. Отказался от скромного ужина, завернулся в предложенную бурку и отключился.

Разбудили меня пушечные выстрелы. Эхо разносило их по речной долине. От воды поднимался туман. Было сыро и промозгло, даже бурка не помогла. И не спас напиток из меда, который наскоро подогрели на скромном костре.

Спенсер уже копался в нашей поклаже. Он разыскивал свой докторский саквояж. Неужто он готов взять на себя роль полевого хирурга? И будет по живому пилить ноги и руки? Бррр…

— Нужно спешить! — поторопил нас Джанхот. — Битва началась! Наши догнали урусов.