Барочные жемчужины Новороссии (СИ) - "Greko" - Страница 2

Вспомнил, что не вытащил домашние туфли для Эдмонда, но решил не возвращаться. В конце концов, я не нанимался тапочки хозяину подносить, словно тренированный спаниель. Как-нибудь сам справится, не маленький. Мне еще сестру нужно было с племянником устроить.

На баке было не менее тесно, чем в господской части. Матросы сбили пассажиров в плотную толпу, чтобы не мешали им устанавливать кливер: пароход, оказывается, шел не только с помощью гребных колес. Мария с Янисом испуганно жались друг к другу в самом центре, в ужасе глядя на плотный дым, валивший из трубы. Под палубой грохотала машина.

Я ободряюще им улыбнулся и помахал рукой. И тут же чуть не полетел на палубу от толчка очередного грубияна в форме моряка.

— Не путайся под ногами, сухопутная крыса! — буркнул мне матрос, не подумав извиниться.

— Эй, эй, полегче, братишка! Не стоит так называть бывшего капитана! — прихвастнул я былыми подвигами настоящего Косты.

— Ух, ты! Ты — из наших? Одессит? — тут же сменил тон моряк. — Что же ты ходишь по-рачьи?

— В первый раз на пароходе, — попытался я выкрутиться из очевидного и неизбежного провала моей легенды — по крайней мере, в морской ее части: из меня — такой же моряк, как из Спенсера — добропорядочный сквайр.

— Не ты первый, не ты последний. У всех, кто сюда в первый раз попадает, поджилки трясутся. Грек? — мигом определил он мою национальность. — Из одесских или балаклавских?

— Из грецких, — улыбнулся я.

— С Архипелага что ли?

— С Островов, — подтвердил я.

— Ух, ты! — снова восторженно воскликнул моряк. — Воевал с туркой?

— Было дело.

— Наш человек! В Одессе много греков, встретят как родного!

— Мне бы, братишка, семью свою пристроить покомфортнее на ночевку. Поможешь?

— Покомфортнее? Слово-то какое барское…

— Не цепляйся. Я у англичанина переводчиком — нахватался разного. Так поможешь с удобствами? А с меня бакшиш. Специально для такого случая табачку отборного из Константинополя прихватил.

— Братишка! Да я и без табачка тебе помогу! Хотя в Туретчине табачок знатный. Ща бозману шепну про тебя…

Младший офицер в коротком темном мундире с одной звездой на эполете выскочил, как черт из табакерки, из-за трубы, схватил морячка за шиворот белого кителя и пинками погнал на нос корабля, не удостоив меня и взглядом. Тот смешно семенил ногами, хватаясь руками за свой форменный цилиндр.

Я застыл в растерянности, не зная, что предпринять. На меня угрюмо пялились палубные пассажиры — разношерстная толпа, в которой выделялись своими полосатыми накидками, восточными нарядами и грязными лицами еврейские паломники из Палестины — успел на них насмотреться в Стамбуле.

Офицер вернулся и любезно осведомился:

— С кем имею честь…?

— Личный переводчик мистера Спенсера, Коста Варвакис, — отрекомендовался я, на всякий случай, как можно более пафосно в надежде, что мой визит на ют не остался незамеченным.

— Мичман торгового флота Савелий Касатонов! — офицер лихо откозырял.

— Торговый, а все по-военному…

— Так ведь — пушки на корабле… — удивился моему вопросу мичман. — Я правильно понял, что вы переводчик?

— Так точно! — подыграл в ответ, вызвав улыбку, и перечислил языки, которыми владел.

— Бог вас нам послал, господин Варвакис! Помогите с басурманами разобраться! Ни бельмеса же, черти, по-нашему не разумеют.

С моей помощью мы с грехом пополам смогли успокоить пассажиров и придать всему происходящему на баке некое подобие порядка. Взамен мне помогли разместить Марию и Яниса с максимально возможным комфортом.

Митька, морячок, с которым я столкнулся у пароходной трубы, притащил парусину и мигом соорудил нам постели. Пообещал брезент, если ночью закапает с неба. Научил, как чаем разжиться.

В его активности беспокоило лишь одно: уж больно заинтересованным взглядом он на сестру косился. Вот не было раньше печали, а ныне приходилось беспокоиться о вопросах нравственности. Еще та забота на меня свалилась, и об этом нужно было много думать. Как устроить сестру с племянником перед моим отъездом в Крым и далее? Вот на какой вопрос требовалось найти быстрый ответ.

Не выходило из головы и другое: вроде, обещал табаком Митьку угостить, но как с моряками общаться? Мигом просекут, что я в морских делах — полный профан и «краб». А ну как доложат кому не следовало бы? С другой стороны, знания из этой области нужны кровь из носу, чтобы моя легенда не лопнула, как мыльный пузырь, в самый неподходящий момент. Не на конях же мы в Черкесию поскачем?

Мои страхи, вроде, оказались напрасными.

На баке, в стороне от пассажиров, возле бочки с водой нашлось место для курения свободных от вахты матросов. После того, как пароход выскочил из Босфора и уверенно зашлепал колесами, правя курс на север, Митька освободился. Потащил меня в «курилку», чтобы я исполнил свое обещание насчет «угоститься табачком». И все разговоры там вертелись исключительно вокруг табака.

Меня просветили, что мода на сигары, что нынче завелась в Одессе, где ими дымили все подряд, «на корабле ни в жизнь не приживется». Только трубка, как издревле заведено. Дерево кругом, пенька, нет ничего более страшного для моряка, чем пожар на борту.

— Нам после заката и к трубке запрещено прикасаться. Мигом линьков отхватим, — пояснили мне матросы, беззастенчиво разбиравшие турецкий табак из маленького бочонка, который Митька ловко вскрыл, зачистив от смолы крышку.

— А я своему, — признался, имея в виду Спенсера, — сигарный ящик приготовил в каюте.

— Так — то «значительные», перший класс, у них свой порядок, — важно ответил мне седой моряк, вовсю пыхающий своей гнутой трубкой. — Хороший табачок! Благодарствуем!

— Все равно не пойму. У вас из трубы дым валит, искры летят. А курить — только на баке.

Матросы засмеялись. Седой снисходительно пояснил:

— Мачты отнесены от трубы так, чтоб на такелаж ничего горящего не попало. Анжанеры считали. Вот сколько, по-твоему, нас лошадей по морю тащат?

Я лишь развел руками: откуда мне знать КПД парового котла, что надрывался в трюме, заглатывая дрова или уголь.

— Говорю всё честь по чести: полная сотня! — продолжал важничать седой моряк. — Ежели встречный не поймаем, можем и за пятьдесят часов до Одессы обернуться.

Я хмыкнул про себя: в моей «сузуки» с двухлитровым мотором и то поболе было «лошадок».

Моряки меж тем сердито зашипели: мол, не дело заранее время прибытия сообщать. Плохая примета!

Суеверные, хуже бабок старых. Впрочем, их можно понять: пусть пароход перестал зависеть от ветра, что дало возможность установить регулярное сообщение Одесса-Константинополь, неожиданностей все равно хватало. И первая среди них — это буря или шторм.

— А я говорю: нормально пойдем! — не унимался Седой. — Ветер в корму. Щаз ахфицеры свистнут парусов прибавить!

— Так вы не только под парами ходите? — удивился я. — И под парусами?

— Вот ты — чудак-человек! Нешто не видишь, какая у «Невы» оснастка?

Па-бам, приплыли! И что мне ответить? Сколько раз мне еще предстоит выглядеть в глазах окружающих полным болваном? Сейчас на меня с ехидством смотрели три пары глаз, а я не знал, что ответить. Пауза затягивалась.

Вскинул голову и тихонько пропел:

Надоело говорить и спорить

И любить усталые глаза…

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимала паруса.

Моряки в разнобой загалдели в восхищении.

— Как-как ты напел? Усталые глаза?

— Что за море такое — флибустерское…?

— Глядишь, ты! Не ошибся!

— А я говорил, я говорил… — громче всех разорялся Митька. — Наш человек, морская кость! Сразу определил, что у нас от бригантины оснастка!

Вот это я в яблочко попал! Вот так бы каждый раз!

Моряки громко требовали, чтобы я продолжил песню.

Но тут пришел дворник и всех разогнал… То бишь — злой мичман. Он нарисовался, стоило морякам расшуметься.

— А ну! Разорались, как чайки! Быстро отдыхать! — концерт по заявкам закончился, не успев начаться. — И вы, Варвакис, шли бы спать. Пользуйтесь тем, что море спокойно. Кто знает, что нас ждет завтра?